Сны убийцы
Шрифт:
В то время как Баскаков размышлял о «сумасшествии» приятеля и обдумывал способы «исцеления», Петр Александрович грезил наяву, но не из-за опьянения (спиртное сегодня почему-то совершенно на него не действовало), а по другим, неизвестным пока причинам. Старательно оборудованная Баскаковым пиршественная зала словно окуталась туманной дымкой, а в двух шагах от Аникина стояла мертвая Аня Голубева, зажимавшая ладошкой кровоточащую, пробитую пулей грудь, из простреленного лба вытекала тонкая струйка крови. Девушка не отрывала печальных глаз от своего убийцы, однако не ругалась, не упрекала. Напротив, во взгляде покойницы читалась откровенная жалость. Пообщавшись недавно во сне с подвешенным на цепях Зубом, Аникин хорошо понимал причину этой жалости. Пусть тело Голубевой давно истлело в могиле, а он, налетчик Шрам, застреливший семнадцатилетнюю девчонку даже не из ревности, не из мести, а лишь как нежелательного свидетеля собственного преступления, до сих пор жив, более того, добился высокого положения в обществе, осыпан золотым дождем, жирует, но... что стоит блестящая мишура скоротечной земной жизни по сравнению с вечностью? Да ничего! Сотую долю копейки, и то вряд ли! Вспомнив «прелестное» местечко, где пребывал теперь (и будет пребывать во веки веков) Зуб, мохнатого типа с раскаленным хлыстом, а также прочие «развлечения», предоставляемые старику потусторонними палачами, Петр Александрович задрожал в ознобе.
– Осторожнее, – вдруг сказала Аня. – Смотри, кто идет!!!
Аникин поднял голову и оцепенел. К нему приближалась толстая очкастая тетка с маслянистой улыбочкой на губах. Сквозь оболочку человеческой плоти отчетливо просматривалась грязная, гнилая, червивая душа. За спиной тетки висела в воздухе огромная, черная, призрачная фигура с распростертыми когтистыми полукрыльями-полулапами и глумливой ухмылкой на отвратительной морде.
– Берегись ее и... спаси мою сестру. Она здесь, неподалеку... Когда ты меня... Когда я погибла, Ирочке был всего один годик, – попросила Голубева и исчезла.
– Вам плохо, дорогой? – с фальшивой ласковостью обратилась к Аникину очкастая, причем урод у нее за спиной (подлинный хозяин бандерши и единственный источник «экстрасенсорных» способностей) издевательски расхохотался. – Я помогу! Разгоню тоску-печаль. Доверьтесь мне!
Толстуха взяла со стола бутылку, неуловимым движением передала демону, который в мгновение ока заменил ее на другую – странной формы, покрытую вонючей зеленой слизью; наполнила бокал дымящейся кровью и протянула Петру Александровичу. Черный выжидательно уставился на человека. Красные глаза загорелись зловещим огнем. Длинный раздвоенный язык облизнул тонкие губы.
– Сама пей кровь, проклятая ведьма! – зарычал вышедший из оцепенения Аникин, ребром ладони ударив тетку по руке...
Присутствующие с ленивым интересом обернулись на шум, не придав инциденту особого значения. Ну ругнулся, ну треснул сводню по руке. Подумаешь! На пирушках «новых русских» сплошь и рядом творились вещи куда похуже. И столы переворачивали, и в люстры стреляли, и, соревнуясь в меткости, швыряли в прислугу пустыми бутылками, и прочие выходки одна другой безобразнее, не говоря уж о серьезных скандалах, переходящих подчас в кровавые побоища... А тут... Тьфу, мелочь! Невинная детская шалость!
– Петя, не бузи! – сказал, однако, Баскаков, окончательно убедившийся в «безумии» приятеля. – Она помочь хотела, а ты хулиганишь!
– Да ладно тебе, – заступился за Петра Александровича банкир Горчичкин. – Мало ли чего по пьяни случается. Бокал выбил, ха! Дак перед ним, чай, не королева английская! – Павел Николаевич весело подмигнул Аникину. – А мадам Кукушкина, думаю, хе-хе, переживет!.. Константин Георгиевич, я правильно излагаю? – обратился он к антиквару. Наждаков утвердительно кивнул. Он хоть и пользовался порой услугами проституток, но сутенеров (как мужского, так и женского пола) глубоко презирал, совершенно справедливо считая их отбросами общества, гораздо хуже самих шлюх.
– За все уплочено! – рыгнув, изрек антиквар.
Инесса Петровна, невзирая на клокотавшую внутри лютую злобу, заставила себя «добродушно» рассмеяться:
– Конечно, красавчик, конечно! Никаких проблем!
«Я тебе устрою, сукин сын! – одновременно подумала она. – Нагоню порчу! Заживо сгниешь!..»
– Ира Голубева в твоем курятнике числится? – неожиданно спросил Шрам, вперившись в ведьму страшным, волчьим взглядом.
– Да-а-а! – выдавила пораженная бандерша.
«Откуда ему известны фамилии моих девок?! Откуда?! Что, черт возьми, здесь происходит?!!»
– Где она? – голос «клиента» звучал ровно, бесстрастно, однако Инесса Петровна нутром ощущала исходившую от него смертельную опасность.
– С-с вашим общим другом Дмитрием Игоревичем.
Только теперь все заметили отсутствие за столом Шилова, а сердце Кукушкиной сжалось в предчувствии неминуемой беды.
– Пошли покажешь, – распорядился Шрам. – Иначе замочу, падла! – тихо добавил он. – Давай, старая блядь, шевели копытами!..
Глава 4
Инструктируя подопечных, Инесса Петровна описала характер, психологию и извращенные наклонности господина Шилова с предельной точностью. В детстве Димочка рос тощим, длинным, прыщавым, трусливым онанистом. Одноклассники действительно шпыняли его почем зря, но не столько физически, сколько морально, в частности, давали обидные прозвища, самым мягким из которых было «Глист-дрочила». Отец Димы, Игорь Андреевич Шилов, райкомовский деятель средней руки, неоднократно предпринимал безуспешные попытки превратить слизняка-сына в мужчину: читал пространные лекции «О самоконтроле и твердости характера», устраивал в различные спортивные секции (в том числе рукопашного боя), но безрезультатно. Мальчик не желал ни «вырабатывать твердость характера», ни утруждать себя физическими нагрузками (кроме регулярного, частого – иногда по три-четыре раза в день – онанирования в укромных местах вроде ванной или туалета). Между тем гордыня у Димы была поистине дьявольская. Несмотря на жалкое положение среди сверстников, он страдал манией величия, мнил себя гораздо выше окружающих «ничтожных людишек» и мечтал когда-нибудь взять реванш, явить миру эдакого «хозяина жизни» – «белокурую бестию», а пока время не пришло, удовлетворял злобу тайными пакостями (например, учась в школе, доносил завучу на всех подряд)...
Шли годы. Усилиями мирового масонства развалилась великая держава, а на ее руинах, как грибы поганки после дождя, выросли «скоробогачи». Одним из них стал Дмитрий Игоревич Шилов, чудесным образом превратившийся из мелкого карточного шулера во владельца разветвленной сети процветающих казино. Вот тут-то он и развернулся во всей красе. Над своими сотрудниками (и другими зависящими от него людьми) Шилов измывался как хотел, а в интимных отношениях с женщинами (за исключением законной супруги, которую панически боялся) дал полную волю садистским наклонностям, [7] благо ответственности за это не нес никакой. Безропотные проститутки (из заведений типа кукушкинского) покорно сносили самые гнусные издевательства. Соблазнительную блондинку, на вид лет двадцати с небольшим, Шилов приметил сразу, едва зашел в зал, и, что называется, «запал». Она изображала «русалку» в бассейне, но в отличие от остальных девиц держалась довольно скованно, очевидно, была новенькой. Данное обстоятельство невероятно распалило Дмитрия Игоревича, любившего «свежачок», и он уже не мог оторвать от девушки жадного, плотоядного взгляда. Торопливо, практически не чувствуя вкуса, поглощая пищу и хлебая вино, Шилов потной рукой судорожно стискивал ручку «дипломата», где лежали заблаговременно припасенные, необходимые для сексуальных забав «по-шиловски» предметы: плеть, кляп, наручники и моток бельевой веревки. Насытившись, он незаметно покинул сотрапезников, подошел к блондинке и, осклабившись в предвкушении, зашипел по-гадючьи:
7
Мания величия, безудержное властолюбие, как правило, тесно связаны с садизмом, проявляющимся в том числе и в области секса. (Подробнее см: Григорий Климов «Князь мира сего».)
– Идем, пташка, покувыркаемся!
В глазах девушки мелькнул ужас, доведший похоть господина Шилова до апогея. Он затрясся, как припадочный, на круглой, обрамленной редкими, белобрысыми завитками волос лысине выступили капли пота.
– Пошли, падаль, – нетерпеливо повторил Дмитрий Игоревич. – Да не сюда, не в угол! Я предпочитаю уединение. Есть поблизости укромное местечко...
– Их нет в зале, – сказала Инесса Петровна. – Даже не знаю, где искать!