Сны женщины
Шрифт:
Так тонет сама весна, и свежесть ее уступает место летнему зною. А для летнего зноя я избрал бы совсем другую героиню. Пока – бог весть какую. И насылал бы на нее совсем другие сны, с другими красками и запахами, с другой музыкой, с другими несообразностями. И без любви, конечно же, не обошлось бы – без разлук и встреч, без измен и обманов, без бурных ссор и нежных примирений.
И снова на площади глядели бы на сцену наши зеваки и сплетники, шуршали старым вылинявшим шелком зонтиков и пересохшей соломкой чудом сохранившихся вековых шляп и наслаждались бы своей осведомленностью:
– Глядите-ка, Зоя Ивановна, у Евочки Богородской какое грустное личико! Говорят, она в ссоре со своим интересом.
– Николай Ильич! С каким из интересов?! У Евочки интересов – что карт в пасьянсной колоде! Знай раскладывай, тащи любую. Говорят, она так свои интересы и выбирает. С бубновым королем поссорилась, отставку дала, так другой уж приголублен, пиковый или червовый. А не король, так туз. Как вы наивны, Николай Ильич! В вашем-то возрасте…
– Что такое мой возраст, Зоя Ивановна?! Не надо мне ваших шпилек! Я говорю: грустное личико-то почему у нее?
– Ах, господи, Николай Ильич! Вы какую пиэсу смотрите, хоть знаете? Или вам все личики, да ножки, да тальи подавай! В вашем-то возрасте!
– Э-э-э?.. Пиэсу?.. Ей-богу… Какую же?
– Да про Офелию! Она же утопилась, потому и грустная! Какой же ей еще быть, Николай Ильич, старый вы греховодник!
– О, как! Утопилась! Из-за несчастной любови небось? А кто же это с букетом к сцене подступает? Интерес или по роли положено?
Ах, никуда мне не деться от Зои Ивановны и ее приятеля, хотя и обещал я, помнится, что расстаюсь с ними и более не упомяну. Но куда же мне без них, без зрителей, без свидетелей?
Впрочем, есть у меня еще свидетель и, более того, соучастник. Угадайте, кто? Да мой кот, разумеется.
Сейчас он ленив и сыт и, поскольку линяет, специально улегся у меня на коленях, чтобы одарить меня ошметками своей старой шубы. Он урчит, щурится и поигрывает когтями, напрягая лапки, и время от времени, когда я забываю чесать ему шею, недовольно метет песок хвостом.
– Ну что, мерзавец, хорошо мы поработали? – спрашиваю я кота.
– Мрр-мау-у!!! – отвечает он и улыбается во всю пасть.
Часть вторая
Юдифь и Олоферн
Пьеса в десяти сценах
Действующие лица:
Юдифь – горожанка осажденной Бетулии.
Манассия – ее муж.
Гедеон – дядя Манассии и один из старейшин Бетулии.
Озия – градоначальник.
Хармий – один из старейшин Бетулии.
Лия – старая служанка Юдифи.
1-й и 2-й городские стражники.
Олоферн – предводитель войска ассирийцев.
Вагой – евнух, советник и управляющий имуществом Олоферна.
1-й и 2-й дозорные ассирийцев.
Голос за сценой читает из Книги Иудифи:
«Сыны Израиля воззвали к Господу Богу своему, потому что они пришли в уныние, так как все враги их окружили их, и им нельзя было бежать от них. Вокруг них стояло все войско ассирийское – пешие, колесницы и конница их – тридцать четыре дня; у всех жителей Бетулии истощились все сосуды с водою, опустели водоемы, и ни в один день они не могли пить воды досыта, потому что давали им пить мерою. И уныли дети их и жены их и юноши, и в изнеможении от жажды падали на улицах города и в проходах ворот, и уже не было в них крепости».
Сцена первая
Дом Озии, градоначальника Бетулии. Здесь собрались на совет старейшины – Хармий и Гедеон, дядя Манассии, а также сам Манассия, муж Юдифи. Доносится с улицы «великий плач» горожан. Озия на балконе, его не видно.
Озия (обращаясь к горожанам): Не унывайте, братья! Потерпим еще пять дней, в которые Господь Бог наш обратит милость Свою на нас, ибо Он не оставит нас вконец. Если же они пройдут, и помощь к нам не придет, я сделаю по вашим словам. Теперь, мужи, идите на стены и башни, а жены – по домам.
Озия входит в комнату. Кивает приближенным, разводит руками.
Озия: Они желают сдаться. Они предпочитают стать рабами, истерзанными, ограбленными, но живыми, чем умирать от жажды и голода. Чума на них! Вы сами все слышали.
Гедеон: Чума не задержится, Озия, – скот передох, поить-то нечем. И у кого, скажи, еще остались силы волочь гниющую падаль к ущелью? И с чего это ты взял, герой наш Озия, что Господь смилостивится за пять дней? Искушаешь Господа!
Хармий: Искушаешь.
Гедеон: Еще немного, и кому-нибудь из горожан придет в голову здравая мысль: прийти и убить нас. Тебя. И открыть ворота Бетулии ассириянам.
Хармий: Открыть ворота.
Гедеон: Люди уже не люди, когда все мысли их только о еде и воде. Они пресмыкаются и алчут и не помнят закона.
Хармий: Закона.
Гедеон: Так что там за слова про пять дней? Ответь нам, Озия.
Хармий: Озия.
Гедеон: Быть может, ты сам полезешь на стену с оружием в руках и одолеешь ассирийскую громаду в одиночку?
Хармий: В одиночку?
Гедеон: Я-то, бывает, восхожу ночью на стену. И вижу огни, огни, костры до края земли, слышу барабанный бой, визгливые голоса труб. Плеск воды под горой у нашего источника, который они оскверняют теперь, разоряют без нужды. О-о, у них-то воды в избытке! Яростные крики и хохот иногда доносятся. Их слишком много, Озия. Мы все равно не выдержим осады.