Со мной не соскучишься
Шрифт:
— Пять, — добавила я тихо.
— Что? — Поликарпов посмотрел на меня с удивлением.
— Я убила Карена, сегодня я убила Карена, — призналась я. — Это вышло случайно… Но если бы я его не убила, он бы наверняка убил меня.
— Не может быть! — прошептал Рунов.
Корчинский еще сильнее вцепился в кожаные подлокотники. И тут меня осенило! Господи, да ведь это его разговор с Кареном я подслушала из ванной! Это он отдал приказ Карену избавиться от меня!
Первым пришел в себя Рунов.
— Ну и что же мы будем делать дальше? — хладнокровно осведомился он. — Вы лично что собираетесь предпринять? — обратился он
— Я? — Тот как будто даже удивился. — Ровным счетом ничего, пойду себе дальше своей дорогой. То, что я вам рассказал, так же бездоказательно, как и факт существования легендарных реликвий. Если у вас появилась идея заткнуть мне навсегда рот, то не стоит тратить пули: кто же мне, выжившему из ума, поверит? И вообще, я больше об этом слова не скажу, но при условии, что вы оставите в покое девушку…
— Заткнись! — неожиданно обрушился на него Рунов. — Это не твоя забота! Я прекрасно знаю, что мне делать. Подумаешь, нашелся адвокат. Она тебя просила о защите? Нет? Тогда молчи!
Поликарпов усмехнулся:
— Не сомневаюсь в твоем благородстве, крестничек. Ты теперь и господина режиссера не обидишь — делить-то вам теперь нечего. Разойдетесь, как в море корабли. В каком кармане у тебя билет на самолет, кстати? Теперь-то ты можешь осуществить голубую мечту юности и вполне легально. Стюардессы будут тебе обворожительно улыбаться, ведь ты уже не террорист и не угонщик, ты добропорядочный преуспевающий бизнесмен.
— Смотри-ка, — удивился Рунов, — он уже и об этом знает… А ты и правда профессионал. Взял бы я тебя к себе, да ведь не согласишься. Слишком чистенький, хочешь быть над схваткой, бесстрастным судией, не так ли? Небось, если бывшее родное ведомство упадет к ногам с извинениями и попросит вернуться, тоже гордо отвергнешь? Ну и живи себе дальше одиноким волком…
Я вспомнила, что когда-то сравнивала с одиноким волком Рунова, теперь он больше напоминал мне шакала.
— Заметь все-таки, что я судья, а не палач, — запальчиво подхватил Поликарпов, Рунов таки задел его за живое.
— Ну и радуйся, — лениво отозвался Рунов, вставая. — Прощайте.
Он окончательно потерял интерес и к теме разговора, и ко всем присутствующим. Следом за ним на сто восемьдесят градусов развернулся Мальчик. Корчинский все еще находился в задумчивости, вероятно, обдумывал услышанное.
Я подошла к Поликарпову и присела рядом с ним на ступеньку, задев подолом юбки рассыпанные окурки «беломорин».
— Где вас можно найти? — спросила я.
— Нигде. — Он помолчал. — Пожалуй, я сам вас найду.
В холл вернулся Мальчик и, взяв меня под локоть, бесцеремонно приказал:
— Что расселась? Пошли!
В квартиру Рунова мы вернулись в полном составе: мы с Руновым, Мальчик, Тим и двое амбалов в кожаных куртках. Сейчас мне было странно видеть это уютное, прямо-таки семейное гнездышко, в котором все оставалось по-старому: та же роскошная мебель, те же розы, благоухающие в хрустальных вазах, и те же голуби, воркующие за окном. Но здесь тоже успела поселиться напряженная, давящая тишина. Я не смела шевельнуться, потому что в этой звенящей пустоте малейший шорох производил эффект камнепада в горах.
Рунов, не снимая пальто, размашистым шагом прошел в свой кабинет и через минуту появился с небольшим кожаным чемоданчиком. Раскрыл его и стал выкладывать на стол пухлые пачки денег. Ловко, будто
— Ну, вот, я рассчитываюсь честно. Каждый получает свою долю, а засим… — Он, похоже, с трудом произнес следующее слово: — Засим мы распрощаемся. Надеюсь, ненадолго.
Пачек было пять. Тим и парочка амбалов в коже не заставили себя упрашивать: взяли по пачке и разошлись по углам. Я стояла, не двигаясь с места, Мальчик тоже.
— Ну что же ты? — подбодрил его Рунов.
Мальчик медленно, словно его подталкивали в спину, приблизился, но так и не взял свою долю денег. Что-то его явно мучило.
— А я? — наконец решился он задать вопрос. — Разве я не с вами?
Рунов отрицательно покачал головой.
Мальчик замер в растерянности, и по его красивому холодному лицу, напоминающему Кая в чертогах Снежной королевы, пробежала тень недоумения и обиды. Если бы не сковавшее меня безразличие, я бы, возможно, торжествовала: Мальчик — в прямом и переносном смысле — получал отступного, как и остальные. Какое-то время я злорадствовала, а потом мне стало его жаль. Бедный, бедный Мальчик, бездомный щенок, принявший тусклый кладбищенский фонарь за приветливый свет человеческого жилища! Впервые в жизни он предложил кому-то свою душу без остатка, вернее, ее зачаток, а она в конце концов оказалась невостребованной. Мальчик беспомощно хлопал длинными ресницами и никак не решался взять себе зеленую пачку, словно боялся растаять от одного прикосновения к деньгам. Наконец он прикоснулся к ней, взвесил на ладони и положил назад, все еще не решаясь взять.
— И ты давай, не стесняйся, — Рунов радушно пригласил к столу и меня.
Я подошла, хотя с моей стороны было бы вообще смешно думать о деньгах теперь, когда я убила Карена. И все же я дотронулась до стопки упругих купюр, мне предлагалась, несомненно, внушительная сумма.
— Они мои? — поинтересовалась я у Рунова.
Рунов кивнул. Наверное, он думал, что я убита его благородством. Вместо того чтобы прогнать с позором, он меня награждал, по существу, оплачивал мое предательство, и весьма щедро.
— И я могу с ними делать что захочу? — уточнила я.
— Разумеется. — Он все еще не понимал, к чему я клонила.
Что мне делать с этими деньгами, тоскливо думала я, бросить ему в лицо, порвать? Я тоскливо перебирала в уме варианты финальной сцены. Конечно, ее следовало сделать эффектной, и впервые это зависело от меня, потому что все веревочки, с помощью которых мною управляли, были уже оборваны. Да, я играла в чужой пьесе, но концовка принадлежала мне.
Совсем рядом часто и взволнованно дышал Мальчик, и это его дыхание напоминало с трудом сдерживаемые рыдания ребенка. Я только чуть-чуть пододвинула пачку, предназначенную мне, и положила ее сверху той, которую Рунов отсчитал Мальчику. Верхние купюры соскользнули, и получился зеленый холмик. Дальше логика сцены требовала, чтобы Мальчик улыбнулся сквозь слезы и, набирая бумажки в ладони, стал их безрассудно разбрасывать. А потом нам следовало взяться за руки и уйти легко и беззаботно. И оставить, оставить Рунова с его деньгами. Но ведь мы с Мальчиком были не друзьями, а врагами. Впрочем, не исключено, что именно так он и поступил, только уже без моего участия. Я этого попросту не увидела, потому что ушла раньше, именно так, как требовал финал.