Со мной не соскучишься
Шрифт:
Уж не знаю почему, но он с каждой минутой становился мне все симпатичней, к тому же нельзя не признать, что с его появлением все внимание переключилось с моей персоны на его. Я не стала ждать приглашений и уселась в кресле. Он был прав, я действительно страшно устала.
— Слушай, чекист хренов, кончай ломать комедию, — первым нашелся режиссер. — Если ты пришел меня совестить, то учти, мне это порядком надоело. Давно тебя выпустили из психушки? А то опять устрою тебе бесплатную путевку.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся Поликарпов. —
— Отличная философия, — одобрил Корчинский с издевкой. — Ты пришел сюда специально, чтобы ее изложить? Тогда извини, сегодня не до тебя. Видишь, у меня гости?
— То, что я собираюсь рассказать, и гостям будет полезно послушать, — заверил Поликарпов. — Как только вы узнаете тему нашей беседы, сами станете умолять меня задержаться подольше. Между прочим, Вадим Николаевич, почему не угощаете гостей кофейком? Помню, — он мечтательно завел глаза, — в те времена, когда мы с вами имели честь познакомиться, вы поили меня преотличным кофием, несмотря на тогдашний тотальный дефицит. Я был очень тронут.
— Мне все это уже надоело, — процедил Рунов.
— А ты не торопись, крестничек, — отпарировал бывший кагэбэшник, — я ведь собираюсь поговорить о том, из-за чего вы между собой сцепились и вдобавок втянули в дурную историю безвинную девушку. Что, интересно, вы собирались с ней сделать потом? Тоже устроить путевку в дурдом? Что ж, это было бы с вашей стороны в высшей степени милосердно, ведь ее предшественницу вы, если мне не изменяет память, отправили подышать свежим воздухом с пятого этажа?
Рунов побледнел:
— Какую еще предшественницу?
— По имени Ольга. — Поликарпов затушил окурок, смяв его о ступеньку. — Вам, Олег Константинович, это имя еще что-нибудь говорит?
— Да не слушай ты его! — замахал руками Корчинский. — Он же ненормальный, сдвинулся на почве борьбы с врагами социалистического отечества…
— Ну уж нет, раз начал, пусть выкладывает. — Рунов уставился на Поликарпова взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Вот это речь не мальчика, но мужа, — насмешливо одобрил тот, закуривая следующую папиросу. — Крестничек хочет меня послушать, поэтому вам, господин Корчинский, придется подчиниться большинству, тем более когда у этого большинства имеются пушки в карманах.
— Как хотите, — сдался режиссер, — только, раз уж речь зашла о большинстве, может, поговорим без лишних свидетелей?
— Не возражаю. — Поликарпов являл собой само великодушие. — Парни могут отдохнуть где-нибудь в соседнем помещении, а вот девушка пусть останется.
— Это что, условие? — вздохнул Корчинский.
— Можете считать условием. Вы же хотите во всем разобраться, а без меня вам
— А без нее?
— Так вы же сами ее втянули, я вас не заставлял.
— Ладно, хватит пререкаться, — нетерпеливо прервал дискуссию Рунов. — Я хочу знать все об Ольге. Как она погибла?
— Сначала пусть они уйдут! — продолжал настаивать Корчинский.
— Пусть уйдут, — повторил Поликарпов. — Но я же им не начальник. Правда, одного бы я на какое-то время все-таки задержал, вот этого симпатягу в дорогом костюмчике, — он указал рукой на Лапика, — пусть пока останется, а то потом все равно его придется вызывать для дачи показаний.
Лапик с немым вопросом во взоре уставился на Корчинского, а тот снова стал спорить:
— Ах, для дачи показаний! Ты слышал, Олег, он здесь решил организовать выездную сессию Лубянки!
Но Рунов, видимо, уже принял решение.
— Здесь останутся… ты и ты, — он указал пальцем поочередно на Мальчика и Лапика. Остальные могут подождать за дверью.
— Девушка тоже остается, — напомнил Поликарпов.
Рунов кивнул. Что ж, очень мило с его стороны.
Дальше я только слушала и слушала, стараясь не пропустить ни слова.
— Ну вот, крестничек, — Поликарпов упорно называл Рунова крестничком, а тот даже и не собирался возражать, — можешь спрашивать, что хотел. А вообще давайте договоримся: сначала вы спрашиваете меня, а потом — я вас.
— Как погибла Ольга? — уже в третий раз спросил Рунов.
— Ну, хорошо, — Поликарпов загасил очередную папиросу о ступеньку и не торопился закуривать следующую, — буду отвечать я, хотя тут есть, так сказать, и первоисточник. Ладно, слушай в моем изложении.
Мое сердце билось едва ли не сильнее, чем в тот момент, когда я полоснула бритвой Карена по горлу.
— Я знаю, что все это время ты грешил на мое бывшее ведомство, и совершенно напрасно, — неторопливо начал Поликарпов. — Когда мы приехали, дело было уже сделано. Она лежала на снегу, вся в крови. «Скорая» зафиксировала мгновенную смерть, мы с еще одним сотрудником под видом обычных милиционеров опросили единственного свидетеля, тихого алкаша, соседа покойницы Ольги, которого и свидетелем, по чести, нельзя назвать. Он только слышал неразборчивые голоса в Ольгиной комнате, мужские голоса, и видел в спину двух торопливо удалявшихся молодых людей. Я долго ломал голову, кто же они такие. Ясно, что некий Олег Рунов не имел непосредственного отношения к убийству, поскольку к этому времени уже находился под арестом. Тогда я упорно бился над этой задачкой, но так и остался ни с чем. Тебя, крестничек, уже осудили за попытку угона самолета, дали на полную катушку. Потом наступили другие времена, а я все не мог успокоиться. Казалось бы, нужно забыть, но никак не отпускала меня эта страшная смерть, даже фотографию Ольги продолжал носить в кармане, прямо как влюбленный. Наваждение, да и только!