Со мною в ад
Шрифт:
Тони, судя по ее виду, чувствовала себя совсем плохо. Я чуть подождал, пусть хоть немного отдохнет.
— И больше вы не виделись?
— Виделись. — Силы у девушки иссякали, но она, видимо, решила рассказать все. — В ту же ночь он постучался к нам… Был очень нервный, что-то его очень беспокоило, а я возьми да и скажи ему, что он думает только о машинах и заботится только о жене, а я и умереть могу, ему все равно… Может, я зря это сказала, он раскричался, набросился на мать — ты, говорит, всему причина! Не смейте никому говорить, что мы встречались эти два года! Ничего общего я с вами не имел, понятно?! А если скажете — убью обеих! А потом остался у нас ночевать…
Я поднялся.
— Никто вас не убьет, Тони, никто вас пальцем не посмеет тронуть! И успокоитесь, пожалуйста… Мы, наверно,
Я вышел на улицу. Да-а, есть о чем подумать… Совершенно неожиданно для себя я получил кое-какие ценные сведения. Отправляясь к Пановым, я, признаться, просто выполнял формальный долг и обязанность познакомиться с одной из упомянутых в деле прямых или косвенных участниц драмы. Надо знакомиться и беседовать со всеми — поговорю и с ней, думал я, идя сюда. Честно говоря, она мне раньше представлялась чем-то вроде молодой коровы, которая мечтает о том, чтобы иметь свой «хлев» и потомство. В общем, так оно, по существу, и было, с той только разницей, что корова оказалась весьма породистой, ушибленной страхом и заторможенной. А вот на следующий вопрос я так и не нашел ответа — как на самом деле относится Гено к своей жене? Из рассказа Тони следует, что он… впрочем, ничего не следует, кроме того, что он хитрый, пронырливый, пользуется любым случаем, чтобы добиться своего, то же самое говорит о нем и Зорка. Что же касается поведения мамаши Пановой, то в нем была не только злоба и грубость и даже не только ненависть ко мне как к личности и как к представителю власти — в ее поведении ясно прослеживался ужас оттого, что Тони может выболтать нечто такое, чего ни в коем случае не должен знать ни один человек, а тем более — я. И вот мне показалось, что Тони именно это и сделала. Что же именно? Что?! Ну конечно же, это поездка в Кюстендил! Да, да, посещение монастыря! И это внезапное решение матери уехать раньше времени, вызов Гено с машиной, чтобы немедленно увезти их… В памяти, как на экране, всплыли слова из доклада нашего стажера: «В Кюстендиле паратион употребляют только в монастыре». Туда их водила подружка Тони Милка — Людмила или Эмилия, значит… А как фамилия? Я не спросил. Нарочно не спросил — ни фамилии, ни адреса, ни где работает, — не хотел обнаруживать, что меня это живо интересует. А то ведь повторится история с Гено и трамвайным кассиром — они, вернее, мамаша немедленно помчится в Кюстендил предупреждать Милку, чтоб молчала. Так… А четырнадцатого, в день разыгравшейся драмы, Гено не был на вокзальном складе в Искоре — в двенадцать двадцать он встречался с Тони в сквере за мавзолеем. Именно! И ночь после отравления он провел у Пановых. Ну разумеется — где же еще ему быть?!
В нескольких сантиметрах от меня промчалась машина, я успел заметить зверское лицо водителя, крутившего пальцем у виска… Я очнулся. Стою на мостовой, совсем в другом конце Кленовой. Как я сюда попал, как перешел мостик и лестницу — не знаю, не помню… Моя машина стоит вблизи от дома Пановых. Вздохнув, пошел обратно…
После разговора с Тони время потекло для меня с удвоенной скоростью, и каждая секунда, которую я не мог использовать для дела, казалась мне потерянной. Прежде всего надо было срочно установить две вещи. Первое: где на самом деле был Гено Томанов в день отравления — в ангаре станции Искор или в Софии, в скверике за мавзолеем? И второе: кто такая Милка, кюстендилская подружка Тони, где живет, чем занимается и т. д. Первым вопросом я решил заняться лично, второй поручить стажеру.
Позвонил Гичке, попросил ее прислать ко мне парня. Буквально через несколько секунд он уже появился в кабинете, чуть поклонившись в знак приветствия с едва заметной улыбкой на милом интеллигентном лице. Он мне нравился!
Вместо того чтобы пригласить его сесть у стола, что было бы слишком официально, я встал, обошел свой стол и, взяв его за локоть, усадил на кушетку, а сам поместился рядом.
— Вот какие дела, коллега, — начал я. — Нужно срочно отправиться в Кюстендил. Секретарь выпишет вам командировку и сделает все, что требуется. Значит, прежде всего — следует установить, сколько путевок выдано за этот год в санатории на курорт Банкя по линии профсоюзов, и в списках особо отметить женщин, носящих имя Людмила или Эмилия.
— А фамилия?
— Увы, фамилия неизвестна. Единственное, что может помочь — она как будто отдыхала и лечилась в каком-то кардиологическом санатории.
Я внимательно поглядел на него — более внимательно, чем если бы он действительно был полноправный «коллега».
— Сможете выполнить это задание?
Парень поглядел на меня со своей неизменной улыбкой, в которой на этот раз мелькнула тень легкой насмешки.
— Попытаюсь. Еще что-нибудь нужно?
— Да, конечно. На окраине города есть небольшой монастырь, резиденция владыки. Хорошо бы выяснить, имеется или имелся ли там паратион, не уносил ли кто-нибудь оттуда состав и в каком количестве, и уж совсем замечательно было бы знать, кто получил оттуда химикат — если, конечно, выяснится, что кто-то — не миф, а реальное лицо. Ну, в добрый путь!
Парень тотчас же поднялся с легким поклоном и вышел.
На часах было половина одиннадцатого. Еще можно успеть.
До станции Искор я добрался на машине довольно быстро — всего за полчаса. Вдоль шоссе простирается высоченный забор с огромными железными воротами на запоре, над которыми я увидел небольшую вывеску: «Разноимпекс. Склад. Искор». Вокруг — ни души. И тут я заметил рядом с воротами небольшую калиточку, которая была идеально пригнана и «открывалась» только очень пристальному взору. Я слегка толкнул ее — калитка поддалась. Я вошел и плотно прикрыл ее за собой.
Внутри двора стояло длиннющее сооружение, с трех сторон окруженное стенами, а четвертая была открыта. Я заглянул вовнутрь: три этажа, внизу машины, легковые и грузовые, сверху масса каких-то деталей, ящиков, отдельно кузова и крылья, стекла, дверцы… Все это несказанное богатство аккуратно сложено, кругом чистота и порядок.
— А тебя кто сюда пустил, а? — услышал я неприязненно строгий голос. С трудом разглядел в дальнем конце прохода низенького полноватого человечка с блокнотом в руках. Я подошел ближе. Одутловатое лицо без возраста и чуть прикрытые узкие прищуренные глазки — не то улыбка, не то злобный оскал.
Я решил сначала не называть себя.
— Несколько дней назад, у вас тут был поломанный «фольксваген», после аварии…
— А-а, и ты пришел по этому делу? — И он сдвинул брови. — Нету ничего!
— Я хотел…
— Да знаю я, что ты хотел, но нету! Нету, понял? Кто сейчас не хочет иметь машину?
Он повнимательнее пригляделся ко мне, и что-то его, видимо, насторожило.
— Выйдите, гражданин! Выйдите отсюда, понятно? Это склад, а не корчма!
Я молча вынул удостоверение и показал ему. В одно мгновенье он преобразился до неузнаваемости — сладенькая улыбочка, угодливая, полусогнутая в поклоне спина:
— Прошу вас, пожалуйста, прошу, чем могу?
— Теперь и вы назовите себя, — холодно предложил я ему.
— Атанас, Атанас Чолаков меня зовут… Товарищ Пенков уже знакомился со мной…
— Да, да, конечно, — пробормотал я, записывая в блокнот его имя и фамилию.
— А вы, товарищ, что же вы не пришли пораньше, а? Машина уже продана…
— Кому?
— А, тут одному… Не помню, как его… Стоманов или… Топалов… нет, не помню. Из министерства вроде бы. А, мелкая рыбешка… Вот, погодите минутку! Сейчас принесу акт. — И он готов был кинуться прочь.
— Не надо, нет необходимости! — остановил я его. — Лучше расскажите, как это было.
— Что было?
— Ну, продажа. Когда пришел покупатель? Один он был или с кем-то еще?
Незаметно мы двинулись по проходу и дошли до маленькой застекленной конторки, куда — я понял — завскладом непременно хотел меня завести.
— Один, один он был! Пришел, принес письмо, дай, говорит, машину… Погоди, говорю, дай посмотрю документ… Да, все верно — подпись есть. Для меня самое главное — подпись. Раз шеф подписал — значит, все в норме. Ладно, говорю, отсчитывай бумажки — тысяча шестьсот тридцать… Да, она, конечно, после аварии, но ездить можно, на ходу машина… Положишь еще двести-триста мастеру — будет как новенькая… А тот глядит на меня как полоумный — что, говорит, я могу ее прямо сейчас взять? Вот ненормальный, у него, видишь ли, с собой денег не было! — И человечек гнусно захихикал.