Со мною в ад
Шрифт:
Он помолчал несколько секунд.
— Ну, вот так. А теперь действуй.
Это означало, что пора идти. Я встал, кивнул головой на прощанье и направился к двери.
— И еще, — услышал я сзади и обернулся. — К нам прислали тут на стажировку одного парня из школы. Зовут Тодор Чинков. Пусть практикуется у вас, войдет в курс. А ты можешь использовать его в этом деле, будет тебе помощник.
Я еще раз кивнул, соглашаясь, — и вышел.
И вот сейчас мне предстоит увидеться с самым важным, можно даже сказать — бесценным свидетелем, как выразился бы Кислый. Это единственный человек, который видел и знает все происшедшее
Перед самым входом в приемный покой остановилась машина «Скорой помощи», два санитара быстро вытащили оттуда носилки и бегом устремились вовнутрь — я едва успел различить мертвенно-прозрачное белое лицо юноши, с носилок капала кровь…
Кабинет доктора Ташева на девятом этаже был пуст. Я в некотором недоумении присел у круглого столика в углу и только принялся оглядываться, как дверь отворилась и вошел хозяин кабинета. Нам доводилось встречаться по разным поводам, связанным с моей службой, и я снова поразился полному несоответствию облика Ташева традиционному представлению о знаменитости: доктор был невелик ростом, скорее полноват, несмотря на молодость, его круглое добродушное лицо выражало готовность к общению, расположенность к беседе. Он был похож на учителя младших классов. Мы поздоровались за руку.
— Как она? — почему-то тихо спросил я.
— Налаживается, — и улыбнулся ободряюще.
— Как вы полагаете — я могу поговорить с ней… наконец?
— Не знаю… Мне казалось, что уже можно, но… кое-что переменилось. Боюсь, что на сегодня ей будет многовато. Только что ее посетил муж.
— Кто-о? — Я не мог скрыть неприятного удивления.
— Муж ее, этот Гено Томанов.
— Ох, не надо было его пускать! — вырвалось у меня.
— Да, вы правы, не надо было, но он настаивал… ходил тут ко мне каждый день, умолял, упрашивал, даже плакал. Ну что делать? И потом, никто мне не запрещал пускать его, верно? Откуда мне было знать, что не надо? Это я уж сам подумал потом, как бы не навредить больной лишними волнениями.
— Да, это ошибка… Моя ошибка, я должен был предупредить вас… А сколько времени он находился там?
— Я разрешил ему побыть минут пять, не больше.
— А в палате есть еще кто-нибудь? Сестра или нянечка?
— Нет, с ней в палате только одна бабуся старенькая… Мне и в голову не могло прийти, что вы будете возражать…
— Да, неприятно, неприятно… — ворчал я себе под нос, злясь в основном на себя. Как же это я не сообразил? Что могло быть проще — велеть доктору никого не пускать к больной! И почему я этого не сделал? Понадеялся, что доктор Ташев, опытнейший врач, сам догадается сделать это, и вот надо же — поддался на уговоры. А ведь именно его-то, Гено, и нельзя было допускать ни при каких обстоятельствах! Он ведь не случайно домогался разрешения у доктора на свидание с Невеной — и вовсе не из любви и тревоги за нее! У него была, скорее всего, только одна цель — разнюхать, подозревает ли что-то жертва, а если да, то постараться разубедить ее или даже внушить, что он ни в чем не виноват… Увы, приходится признать, что источник, на который я так надеялся, замутнен…
— Все-таки я бы хотел обменяться с ней буквально несколькими словами, — уныло попросил я доктора, почти не надеясь на положительный ответ.
— Но только несколькими, — строго ответил Ташев, еле заметно улыбнувшись.
Он повел меня по коридору, больные здоровались с ним, он отвечал, иногда останавливался и тихо спрашивал о чем-то встречного. Мимо провезли на каталке худенького небритого старичка в пижаме — видно, на процедуру. Одеяло, укрывавшее ноги старичка, слегка сползло; Ташев заботливо подтянул одеяло, подоткнул с двух сторон и строго поглядел на сестру — это бы следовало сделать ей. Мы пошли дальше и остановились у последней палаты. Ташев тихонько открыл дверь.
Две кровати. На одной лежит старушка с острым белым носом и впадиной беззубого рта. Вторая кровать, очевидно, Невены. Но Невены на ней нет, кровать пуста.
Ташев удивлен, даже слегка обескуражен.
— Наверно, в туалет пошла…
А у меня в душе натянулась и неприятно задрожала какая-то струна — страха ли, предощущения…
— Она уже в состоянии встать? — спросил я, не скрывая волнения.
— Разумеется! — резко ответил Ташев, и мне показалось, что он пытается убедить в этом не меня, а себя в первую очередь.
Некоторое время мы тупо глядели на идеально застеленную кровать Невены, на кулек с недозрелыми черешнями, из которого на тумбочку просыпались несколько ягод.
Вдруг старушка, лежавшая на другой кровати, раскрыла свой беззубый рот:
— Она ушла…
— Что-о??? — как ужаленный закричал Ташев. — Куда ушла?!
Старушка испуганно поглядела на доктора, казалось, нос у нее еще больше заострился.
— Домой ушла, — прошамкала она, натянув одеяло до подбородка. — Заштелила кровать, пришешалась и ушла… Шкажала — до швиданья…
Ташев пулей вылетел из палаты. Я за ним.
— Захариева! — крикнул он так громко, как не положено кричать в больнице. — Сестра Захариева!!!
Двери почти всех палат приоткрылись, в проемах показались удивленные лица больных. В глубине коридора я увидел невысокую ладную фигурку молоденькой сестрички в белом халате и кокетливо надетом колпаке. В руках у нее была бутылка с каким-то лекарством.
Ташев буквально набросился на нее:
— Где Томанова?
— Какая Томанова? — оторопела сестричка и едва не выронила бутылку.
— Как какая? С отравлением, из двадцать четвертой палаты!!! Где она?!
— Не кричите на меня, пожалуйста, доктор Ташев! — вдруг резко прервала его девушка. — Томанова в палате, я только что была у нее.
— Когда — только что?!
— Ну, минут десять назад… У нее был посетитель, и, как только он вышел, я дала ей лекарство.
— Мужчина ушел один?
— Конечно, один. С кем же он может уйти?
— Откуда я знаю с кем, но ее — понимаешь ты! — ее нет на месте!
— Ну как же нет? Там она, там, доктор.
Ташев вырвал у нее из рук бутылку. Мне показалось, он вот-вот с досады швырнет бутылку на пол.
— Ну, если она там — иди, найди ее! Ну, иди же, что ты стоишь?! — И он буквально подтолкнул девушку.
Та, не очень торопясь, подошла к палате, заглянула вовнутрь — я не заметил на ее лице особого удивления. Ташев смотрел на нее напряженно, с тревогой — и явным чувством вины. В самом конце коридора помещался туалет и душевая. Сестра, единственный из нас спокойный человек, подошла к двери в туалет — никого. Она потянула на себя дверь душа — дверь была закрыта. Мимо нас в это время проходила еще одна сестра, крупная женщина средних лет с суровым лицом, в руках у нее был поднос с лекарствами.