Со вкусом гнили
Шрифт:
– Ага.
– Я сегодня читала, что раньше, до Катастрофы, тоже рождались порченые. Они существовали всегда, хотя их было гораздо меньше, чем сейчас. Они выделялись среди людей, но не отделялись от них. И их уважали. Не все хотели принимать их такими, какие они есть, но в обществе это считалось плохим тоном. Таких детей не усыпляли, а наоборот, у них были особые права. Люди помогали им, пытались вылечить, создавали условия...
– Что за глупости!
– Но почему? Раньше порченые жили вместе с нормальными, почему сейчас все по-другому?
Ив уставился на сестру, чувствуя, как нарастает раздражение. Мила была гораздо младше него и все ещё глядела на мир по-детски.
–
– И что в этом плохого?
Ив рассерженно ударил кулаком по столу – это вышло машинально, быстрее, чем можно было обдумать действия – и выпалил, повысив голос:
– Не смей говорить такое вслух! Не смей даже думать об этом! Хочешь, чтобы тебя посадили? Я заберу твои книжки.
Мила испуганно сжалась, её нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами.
– Не надо, пожалуйста! – выдавила девушка между всхлипами.
Ив тут же мысленно разозлился на себя за несдержанность. За пределами дома он считался самым невозмутимым и уравновешенным из оравы работников Тощего, но сестра могла вывести его из себя в два счета. Он тяжело вздохнул, взял Милу за руку и сказал мягко:
– Ты же знаешь политику империи. Либо они, либо мы. И не может быть никакой середины, никаких компромиссов. Я просто волнуюсь за тебя и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Так что, пожалуйста, никогда и ни с кем не говори на эту тему! У властей множество способов выявлять несогласных с режимом.
– Мне не нравится такая политика! Это несправедливо!
– Справедливости нет. Есть только сильная сторона и слабая. И если мы хотим выжить, нужно быть на стороне сильных.
Девушка поджала бледные губы, выдернула руку из ладони брата и промокнула рукавами слезы. Молча съела чуть больше половины риса, отодвинула тарелку, сказала холодно:
– Спокойной ночи, Истислав, – и ушла.
Ив остался в одиночестве. Звук собственного имени вызвал новую волну раздражения, но второй раз за вечер ругаться с Милой не хотелось. Он проглотил недоеденный сестрой рис, как делал это на протяжении всей жизни, и оттолкнул пустые тарелки на край стола.
Мила с детства не отличалась хорошим здоровьем и большую часть времени проводила взаперти. Как старший брат, Ив старался беречь её, но, кажется, это сделало её только слабее. В свои семнадцать она не знала настоящей жизни, воспитанная историями из дурацких старых книжек, которые не имели ничего общего с реальностью. Ив думал, что защищает её, отгораживая от всего плохого, но теперь, после этого разговора, усомнился в правильности своих решений.
Он помнил себя в её возрасте и то, что ему приходилось делать ради выживания. Что приходится делать сейчас. Все это – ради сестры. Чтобы ей не пришлось прислуживать в наркоманских притонах, искать объедки в подворотнях и драться с оборванцами за выпавшую из кармана прохожего монету. Чтобы не пришлось отбирать последние крохи у таких же оголодавших и нищих. Ив прошёл через все это давно, когда сам ещё был ребёнком. Воровство, насилие, предательство. Он сдавал скрывающихся порченых властям, чтобы получить пакетик питательной смеси. Думал ли он о том, что это несправедливо: менять чужую жизнь на миску еды? Либо мы, либо они. Вот и все, о чем можно было думать.
Ив убрал со стола посуду, покопался в другом ящике – с сублимированными напитками. Кинул бурую таблетку в стакан и залил холодной водой. Жидкость моментально приобрела янтарный оттенок. Почти виски.
В Огнёве все было с привкусом фальши. Почти рис с почти морепродуктами, почти кофе, почти шоколад. Почти жизнь. Уже несколько поколений
Как ни посмотри, Огнев при всех его недостатках был самым безопасным местом. Если соблюдать законы и не позволять себе непозволительных мыслей.
Ив допил виски, который не принёс никакого облегчения, устало провел ладонью по волосам. Придётся ещё раз поговорить с сестрой на эту тему, напомнить, как важно говорить и делать только то, чего от тебя хотят сильные мира сего. Город будет безопасным местом для гражданина, если гражданин будет безопасным для города.
Мила заперлась в ванной, прислонилась спиной к двери и сползла вниз. Руки мелко дрожали, голова раскалывалась, будто изнутри что-то давило на череп. В последнее время боль не отступала ни на минуту, и только таблетки могли ее слегка притупить. Чего не скажешь о страхе, от которого невозможно было избавиться никакими таблетками.
Мила несколько дней подряд пыталась поговорить с братом. Но всякий раз ей каким-то образом удавалось вывести его из себя ещё до того, как она подходила к главной теме. Вот и сегодня так. Но даже если и представлялся подходящий момент, девушка не могла вымолвить ни слова. Она боялась того, что может услышать в ответ.
Миля поднялась с пола и заглянула в маленькое зеркало. Скелет, обтянутый кожей. Такая нескладная, вечно больная. Настоящая слабачка. Она и сама иногда удивлялась, откуда в теле берутся силы хотя бы открыть глаза, не то что вставать по утрам. И все это можно было бы пережить, перетерпеть – в конце концов, за столько лет она успела смириться, что навсегда останется бесполезным едва живым подобием человека. Как вдруг жизнь сделалась гораздо хуже, хотя, казалось бы, хуже уже некуда.
Девушка медленно стянула с головы повязку. Сердце болезненно сжалось, как и всегда, стоило только взглянуть на свое отражение.
Вот они, на месте. Никуда не делись. Два костных бугорка торчали из головы в окружении светлых волос. Пока что совсем крохотные, незаметные. Пока что их ещё можно было спрятать под повязкой.
Мила чувствовала, как они растут. Медленно режут кожу, причиняя постоянную боль. Из-за невыносимого зуда хотелось до крови расчёсывать припухлости вокруг них. Но больше всего хотелось однажды снять повязку и увидеть, что проявление порчи – всего лишь плохой сон.
Говорили, что мутации могут проявиться в любом возрасте. Но она никогда не подумала бы, что это коснется ее лично. Одно дело, читать новости, наблюдать, как Чистильщики волокут кого-то по улице. Печально – да, несправедливо – ещё бы. Можно повздыхать над судьбой мутантов, а на следующий день забыть о них, потому что они незнакомцы, безликие и безымянные числа в демографической сводке, к которым ты не имеешь ни малейшего отношения. И совсем другое дело, проснуться однажды и осознать: все. Жизнь, считай, кончена. Поганые родительские гены решили вдруг проявиться – и гражданин среднего класса с минимальными привилегиями и реалистичными планами на будущее в один миг становится самым презираемым в империи существом, удел которого день и ночь горбатиться на опасных производствах, пока не сдохнет от истощения или болезни.