Со всей любовью

Брук Кассандра

Даже в тот момент у меня нашлось воображение, чтобы преувеличить.

Теперь я опишу тебе остальную часть кошмара. Каким-то чудом, дюйм за дюймом я высвободила себя из хватки «Наутилуса». И оказалась бугром на полу, вроде бы боком. Пирс решил, что легкий массаж – вот ответ на ситуацию. Ответ оказался неверным. Я взвыла. И тут явилась Тереса, наша прислуга, белая как полотно. Видимо, она вообразила, что наткнулась на сцену убийства. Но к ее величайшей чести Тереса свыклась с нашими странностями и не хлопнулась в обморок, не выбежала с воплями на улицу, взывая к Пресвятой Деве, Матери Иисуса. Она разобралась в ситуации и тут же сообразила, что надо делать. Осторожно развернула меня на спину, подложила мне под пятки книги, чтобы приподнять ступни и обеспечить спине более плоское положение, а затем подсунула

мне под голову подушку. И самое главное – выгнала Пирса из ванной, будто забредшую туда курицу. «Женская работа», – объявила она. Это доставило мне первый миг радости, я обрела голос настолько, чтобы внести свою грошовую лепту: «Сделай что-нибудь полезное, Пирс. Встань на голову, или еще что-нибудь», – пролепетала я. Он удалился, возясь с запонками и бормоча что-то о премьер-министре.

Конечно, мне следовало бы предоставить это всецело ему. Он не нуждался в том, чтобы я его сопровождала. Но ты знаешь, как это бывает, когда вдруг поймешь, что пока еще не умираешь: тут же решаешь, что все в полном порядке – все прошло, не делай из этого истории, перестань обращаться со мной, как с калекой и, черт тебя возьми, ЗАТКНИСЬ! Пирсу следовало бы заткнуть меня в шкаф и запереть дверцу. Ничего подобного! Стоял с несчастным видом и поглядывал на часы, пока Тереса – терпеливо и бережно – меня одевала. Я твердо решила стоять на летном поле рядом с Пирсом, когда п-м выйдет из самолета: он же мой муж, поверенный в делах, и я намеревалась показать, что я его жена; а если испанское телевидение запечатлеет этот момент, то мне оставалось лишь надеяться, что в библиотеке Британского совета есть телек и сдобная булочка будет патриотически смотреть встречу ее п-м.

Я сумела спуститься по лестнице, сумела как влезть в машину, так и вылезти из нее. Я сумела пройти до самолета медленным, но ровным шагом. Прямой я была, как будто проглотила кочергу. Самолет прокатился по взлетной полосе и остановился. Важные персоны и их супруги сгрудились: медали, перчатки, шляпы, сумочки – совсем как у нашей дорогой королевы, вежливые покашливания, приглаживание волос на ветру, руки, сцепленные за спиной, фоторепортеры с нацеленными камерами. Пирс в первом ряду, чтобы, как того требует протокол, первым приветствовать высокого гостя, и рядом с ним – я. На дипломатической цирковой арене я редко испытываю гордость, но в ту минуту она меня переполняла. Я гордилась Пирсом и гордилась его положением. И не сомневалась, что теперь все будет хорошо. Маленькая младшая библиотекарша внезапно предстала полнейшим ничтожеством, пылинкой, которую бесследно сметет великий поток истории.

И вот в дверях самолета показался он – обескураживающе похожий на свои карикатуры, но тем не менее премьер-министр. Он приветственно поднял руку. Он спустился по ступенькам. Пирс сделал шаг вперед и пожал руку премьеру. Я ощутила рыцарское звание в ближайшем будущем. Тут настала моя очередь. Я сделала шаг вперед и – хрясть! Уже лежу на асфальте. Эти минуты я помню не слишком ясно. Однако я твердо знаю, что премьер-министр всея Англии, Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии (не говоря уж о Гибралтаре) узрел супругу главы миссии ее Британского Величества на четвереньках перед собой.

Когда он попытался поднять меня на ноги, то, клянусь, он прошептал: «Дорогая миссис Конвей, это, право же, излишне». Он ведь крайне неопытен, не забывай. Но какая бы мысль ни промелькнула у него в голове, в моей она не мелькнула. Единственной моей мыслью было (и я стыдилась ее еще тогда), что сдобная булочка следит за происходящим по телевизору и утверждается в убеждении, что ее любовник женат на волчице-оборотне, которую, безусловно, следует изничтожить. И вот теперь я здесь. Во второй раз за краткое пребывание Пирса на этом посту моя фотография украсила первые страницы всех национальных газет. В больнице де ла Мизерикордия сестры очень внимательны, кормят прекрасно – если ты способна есть плов, лежа на спине, и я очень привязалась к пауку. Но завтра – прощай все это и прощай Джейн Фонда, «наутилус», миссис Унылая Сливовая Водка, бег трусцой, диеты, экологически чистая пища и противный, изматывающий образ жизни. А девица на прозагарном календаре пусть идет на. Если мои груди обвисают, пусть обвисают, если мои бедра чуть дряблеют, пусть дряблеют. Кого это, черт дери, заботит? Пирс, во всяком случае, кладет на это, так мне-то что нужно?

И вообще, почему меня должны заботить мужчины? Я предпочитаю проводить время с Эстеллой и за письмами тебе – следующее надеюсь написать в вертикальной позе.

А вертикальная поза Пирса сама о себе позаботится.

И как она у Тома?

«Самопредатель, пауков я приношу любовь, что все на свете преосуществляет и Манну в желчь с полынью претворяет».

Держу пари, ты не знаешь, откуда эта цитата. Я-то знаю, но понятия не имею, какой, собственно, в ней заложен смысл. Просто она ко мне привязалась. Я повторяю ее вслух моему приятелю-пауку, и он больше ни разу не упал мне на голову.

Как ты думаешь, я схожу с ума?

Но даже если ты так думаешь, посылаю тебе мою любовь. И если мне когда-либо требовались сплетни из Речного Подворья, так это сейчас.

Рут.

Речное Подворье 1 25 мая

Рут, миленькая!

Я собиралась рассказать тебе про Аттилу Бимбожьего, но опасаюсь снова вывихнуть тебе спину, а потому начну более мягко с Сэмюэла Джонсона.

Том предупредил, чтобы я ожидала встретить человека сдержанного, ученого, англичанина до мозга костей, очень респектабельного и очень женатого. Так с какой стати, спросила я, такой человек заинтересован в издании «Членистографии» и более того – готов предложить мне солидный аванс за мои иллюстрации? Том засмеялся. «Тебе следует понять Сэма», – сказал он и поведал мне следующую историю.

Сэмюэл Джонсон организовал небольшое издательство лет семь-восемь назад, специализировавшееся на издании старомодных книжиц о деревенском фольклоре и разных местных обычаях – ну вроде тех, которые тебе предлагают в сувенирных лавочках Национального треста по охране памятников старины – вместе с вышитыми полотенцами и восковыми свечами. В один прекрасный день литературный агент, благословенна будь его память, предложил ему рукопись из наследия древней и давно забытой почтенной романистки. Сэм был последним шансом – после его отказа рукописи предстояло вернуться в лоно горюющей семьи. Называлось произведение «Уильям приезжает в город» и представляло собой историю викторианского сиротки, который сбегает в Лондон, где его привечают-обманывают-эксплуатируют разные дамы, в чьих домах он ищет работы. «Помесь Диккенса и Дика Виттингтона», – как выразился Том.

Ну а коммерческий директор Сэма – старинный собутыльник Тома. Распространение книг о местных винах и дербиширских модах уже почти его доконало, но, когда половина издательств уже стоит в очереди за пособиями по безработице, деваться ему было некуда. Приходилось выкручиваться, даже когда это означало необходимость дать профессионально заключения об Уильяме, который приехал в город. Он застонал, выпил тройную дозу шотландского виски и прочел рукопись за десять минут. И в эти десять минут у него родилась идея. Для постфрейдовских ушей эта слезливая и невинная история содержала обертона, одновременно и юмористичные и очень-очень двусмысленные – это явно была книга о подростковых фантазиях и приобщению к сексуальности. Он рекомендовал Сэму дать роману более броское название «Яма для Уильяма» и снабдить его иллюстрациями в соответствующей постфрейдовской манере. Ну, Сэму он все это высказал несколько иначе, но иллюстратор был найден, в положенное время роман вышел под новым названием, и через пару недель приключения юного Уильяма в разных ямах стали культовой книгой. Она оставалась в списке бестселлеров три года, была переведена на тринадцать языков и принесла несметные богатства Сэму и наследникам почтенной романистки.

«Видишь ли, – объяснил Том, – Сэм – живое доказательство аксиомы, что у издателей это всегда дело случая».

«Но иллюстрации? – сказала я. – Их-то он должен бы понять, верно? Ведь не может он быть настолько наивным».

Том снова засмеялся.

«Есть еще кое-что, чего я тебе про Сэма не сказал. Он слеп как крот. Все, что на расстоянии вытянутой руки, для него пятно или марево. Он до сих пор считает, что «Яма для Уильяма» – литературный шедевр, и отсюда его успех как классического английского произведения. Примерно так же фабрикант мог бы составить миллионное состояние на детских воздушных шариках, не сознавая, что они – лучшие презервативы в продаже. В издательском деле всегда так».