Шрифт:
Глава 1. Кровь
Июнь
Кровь просочилась сквозь тонкий бумажный платок и коснулась пальцев. Анника Хольм машинально отдёрнула руку, и на белоснежный кафельный пол упала крупная тёмная капля. Третий раз. Третий раз за неделю. Анника вычитала, что причинами кровотечений из носа могут быть эмоциональное перенапряжение, сильный стресс, усталость и переутомление – и у неё был весь этот набор. Выпускные экзамены после двенадцатого класса дались ей гораздо тяжелее, чем после девятого. К тому времени, когда можно было наконец расслабиться и насладиться предстоящим заслуженным отдыхом и долгожданным выпускным, которого она, как и все её подруги, ждала весь год, у Анники просто не осталось сил. Даже на то, чтобы всерьёз разобраться с этим чёртовым кровотечением. Она вытерла пол и выбросила платок в корзину для мусора. Приложила к носу полотенце, смоченное холодной водой. Опустила крышку унитаза и села на него. Ей просто нужно было расслабиться. Отдохнуть. Покупки должны были её подбодрить,
Когда кровотечение прекратилось, Анника умылась, накрасилась, собрала сумку и вышла на улицу. Таллиннский июнь выдался на редкость промозглым, так что вместо шифоновых платьев Анника ходила в весеннем пальто, недостаточно тонком, чтобы хорошо выглядеть на её фигуре, но зато достаточно тёплым, чтобы не подхватить насморк. Не хватало ей только кровавых соплей.
«Следующая остановка Хааберсти», – сказал механический женский голос, но Анника ничего не услышала. Она ехала в двадцать первом автобусе, уткнувшись в новую книгу, которую так удачно купила вчера, и целиком была захвачена историей. Сентиментальные романы не были её фаворитами, но этот буквально утащил её вглубь повествования. Анника чудом не проехала свою остановку, в последний момент успев выскочить из автобуса. Стоя на асфальте, она дочитала до конца главы, потом со вздохом убрала книгу в сумку. Быстрым шагом Анника дошла от остановки до торгового центра «Рокка-аль-Маре» за три минуты. За эти же три минуты стал накрапывать мелкий июньский дождик, постепенно набирающий силу. Люди, вышедшие из автобуса вместе с Анникой и направляющиеся туда же, куда и она, ускорили шаг. Остальные побрели по направлению Таллиннскому зоопарку. Лавируя между машинами на парковке (было воскресенье, и автомобилей скопилось немало), Анника успела забежать в комплекс до того, как дождь, вспылив от лицезрения упущенной добычи, ливанул от души.
Сначала она заскочила в любимый «Блендер» на первом этаже. Традиционный «Франкенштейн» (шпинат, ананас, яблоко) в пластиковом стакане и двадцать минут болтовни по телефону с подругой её очень взбодрили. Приближался выпускной вечер, и все разговоры были только о нём. Анника и приехала-то сюда из-за него – конечно, именно из-за него. Надо было купить косметику, платье и туфли. Желательно всё в одном центре, чтобы не ездить по всему городу.
Через полтора часа исканий на обоих этажах Анника купила косметику и подобрала два платья в разных магазинах – тёмно-синее и изумрудно-зелёное. Оба были восхитительны. Оставалось решить, какое купить. «В тёмно-синем я выгляжу стройнее, – думала Анника, – и это неоспоримый плюс. Зато изумрудное точно привлечёт все взгляды, и его – в первую очередь». Если брать синее, можно ни о чём не думать. Если шикарное зелёное – надо срочно худеть, срочно и усиленно. Это будет нелегко. Примерив оба платья ещё раз, Анника решила, что Расмус, с которым она собиралась танцевать на выпускном (а в самых смелых мечтаниях – и на свадьбе тоже), того стоит. Ей сразу стало как-то легче на душе.
Анника выпорхнула из магазина с красивым бумажным пакетом, в котором лежало бережно упакованное изумрудное платье, и села на скамейку, чтобы чуть-чуть отдохнуть – и продолжить шоппинг. Достала телефон, сфотографировала пакет и отправила фото с подписью «Платье куплено! » подруге и маме. Анника искренне радовалась покупке и не видела мужчину, внимательно за ней следящего. Не видела и не ведала, что следить за ней он начал задолго до того, как она заказала «Франкенштейна».
«А вот с туфлями будет проблема», – подумала она. Так же легко подобрать к платью обувь не получится, а уж выбирать туфли она вообще ненавидела – у неё уходило на это слишком много времени даже по её собственным меркам. Анника знала, что это будет долгий и мучительный выбор. Она собрала длинные светлые волосы в хвост, сдала пакет с купленным платьем в камеру хранения, чтобы не мешал дальше рассекать по торговому центру, и отправилась по обувным. Цвет платья она отлично запомнила, к тому же сфотографировалась в нём, так что с подбором туфель проблем у неё возникнуть не должно было.
Едва Анника вскочила со скамейки и с новыми силами отправилась к камерам хранения, её место занял мужчина. Дерево скамьи ещё хранило тепло тела Анники, и это ему понравилось.
В первом же обувном Анника почувствовала себя плохо. То ли духота торгового центра была виновата, то ли шпинат с ананасом сегодня не пошли ей на пользу, но ей пришлось сначала присесть в одно из кресел, предназначенных для покупателей, примеряющих обувь, а потом и вовсе выйти из магазина. Разрываясь между желанием во что бы то ни стало купить всё необходимое сегодня, за один раз, и здравым смыслом, она выбрала второе и вышла на улицу подышать свежим воздухом. Почти сразу ей стало лучше. Людей в «Рокка-аль-Маре» стало ощутимо больше, так что, видимо, виновата всё же духота, которую Анника долгое время не замечала и которая потом ударила ей в голову. Хорошо хоть не в нос. Ещё одного прижимания платка к кровавому ручейку она бы сейчас не пережила. Слишком это контрастировало бы с её улучшившимся после покупки платья настроением. Анника решила немного проветриться, а потом быстро купить всё остальное. Выйдя на улицу, под козырёк у входа, она прислонилась к холодной чистой стене урбанистического торгового центра (скамеек рядом не было), сунула руки в карманы пальто и задумалась о выпускном. Неподалёку слева стоял мужчина, которого она уже видела в двадцать первом автобусе, но на которого не обратила ни малейшего внимания, поэтому и не запомнила. Мужчина смотрел на неё чересчур пристально, и ей стало не по себе. Уходить из-за этого было глупо, потому что ей всё ещё нужен был кислород, а бродить по парковке под до сих пор идущим дождём было не совсем подходящим занятием, поэтому Анника достала телефон и сосредоточилась на нём. В крайнем случае, решила она, можно будет позвонить маме. Когда она вновь подняла глаза, мужчина уже исчез, от чего она почувствовала несказанное облегчение. Постояв и подышав, посмотрев и послушав дождь, Анника поняла, что слишком устала для дальнейших покупок. Ей просто хотелось домой. Голова была тяжёлой, как всегда случалось после душных помещений. Анника вернулась к камерам хранения, забрала пакет с платьем и, тщетно прикрываясь сумкой, перебежками направилась к автобусной остановке.
На обратном пути в её автобус ввалилась шумная компашка с чёрными папками в руках. В папках лежали ноты – Анника ни черта в них не понимала, но догадалась, что они хоровые. Меньше чем через месяц намечался двадцать седьмой Певческий праздник, который Анника тоже не понимала. Ей нравилась спокойная, расслабляющая музыка, которая играла в разных кафешках, но в целом она была к ней равнодушна, и уж тем более не могла себе представить, зачем огромной толпой собираться и три дня петь хорами на Певческом поле, а уж духовой оркестр Анника вообще слушать не могла. Впрочем, она и не слушала. Никогда не ходила на этот праздник, ради которого даже специально учредили подразделение при Министерстве культуры. Вообще о нём не думала. Но, увидев эти ноты, в которых цветными маркерами были проставлены пометки и карандашом написаны какие-то символы (перед Анникой стояла девушка, в нотах которой около строчки Soprano была прямо-таки карандашная вязь), вспомнила о предстоящем событии. Шумная компашка, не переставая обсуждать каких-то общих знакомых и делиться впечатлениями от репетиции, вышла через три остановки, и Анника ощутила облегчение.
Через час Анника лежала на кровати, а платье висело на вешалке, зацепленной за угол открытой дверцы шкафа. Анника не могла оторвать от него взгляда. Хотелось гладить прохладную, приятную на ощупь ткань, но так платье можно было засалить. Анника не могла допустить, чтобы хоть что-то подпортило это совершенство. Она лежала, прижав к груди подушку и прислушиваясь к шуму за стеной. Они всё ещё праздновали. Если бы ей не стало плохо, она бы, возможно, ещё выбирала туфли или ехала домой, но не раздражалась бы уже больше часа от этих пьяных смешков и подхихикиваний, звона посуды и звука постоянно открываемого и закрываемого холодильника. В коридоре валялись наполовину распотрошённые пакеты с продуктами: бело-зелёные из «Призмы» и красные из «Рими». Очевидно, про то, что их нужно разгрузить до конца, просто забыли, и Анника тоже не стала ничего делать. Её это мало волновало. Они съели почти всё, оставив несколько тортов и пару бутылок вина на закуску. Анника, после покупки платья блюдя строгую диету (около полутора часов), стоически от всего отказалась. Собственно, поэтому её всё это и раздражало.
Где-то между столом и холодильником наверняка сновал её младший брат, всё время мельтешивший под ногами, всё время мешающий и при всём этом почему-то всё время вызывающий у всех умиление. У всех, кроме Анники. Она давно уже не покупалась на это прелестное личико и невинные, широко распахнутые глаза.
Она знала, что он гораздо умнее, чем хочет казаться. Чем все они думают. Они думают – о, он ещё маленький, что с него взять? Они думают – о, он просто не понимает, что натворил, не ругать же его за то, чего ребёнок не понимает? Они думают – боже, какое прелестное дитя, ну и что, что порой шаловливое, это же лучше, чем если бы он сидел днями напролёт, забившись в угол? Но она знала – таков и был его замысел. На деле он просто мерзкий, дьявольский пакостник, считающий себя умнее всех взрослых, раз за разом позволяющих творить ему чёрт знает что, вместо того чтобы всыпать ему по первое число. Они не понимали, не хотели видеть, но Анника-то знала. И он знал, что она знала. Потому и недолюбливал её.
Это было более чем взаимно.
С ним Аннике постоянно приходилось быть настороже и следить за сохранностью своих вещей, а ещё больше – душевного равновесия. Изредка, когда этот маленький ангелочек со светлыми курчавыми волосами, набегавшись и намаявшись, забирался к ней на колени и что-то тихо мурлыкал, он усыплял её бдительность своим воркованием и будил в ней нежные сестринские чувства. Как только это происходило, он больно дёргал её за волосы и заливался противным довольным смехом.
Дверь скрипнула, и Анника повернула голову. В дверном проёме стоял её братишка – с перемазанной шоколадом хитрой ухмылкой и, очевидно, напрочь забывший о запрете Анники заходить в её комнату. В глазах его горели задорные огоньки, как бы намекая, что ещё чуть-чуть, и он снова набедокурит, снова, как и всегда, что-то сломает, уронит, разобьёт, изображая невинность. Представив себе всё это, Анника вспыхнула, как спичка.
– Убирайся! – заорала она. – Пошёл вон! Вон из моей комнаты!
Он насупился, посмотрел на неё исподлобья. Взгляд был обиженный и удивлённый. Никто не смел так на него кричать. Никто и не кричал. Кроме Анники. Лицо его сморщилось, глазами он метнул в неё презрение с обещанием мести (так, по крайней мере, он хотел, чтобы это выглядело), и, прежде чем Анника, взбешённая тем, что он всё ещё стоит на пороге, выкрикнула что-то ещё, метнулся прочь.