Собака и лисица
Шрифт:
А как же повела себя лисица? Вот тут-то дело обстояло несколько иначе. Не было безудержной беготни, да и животное старалось не показываться на глаза наблюдателю. Кочис принялся делать круги, прячась за кустами, выступами ограды и подставок, на которых стояли клетки. Он тщательно все обнюхивал и при малейшем шуме настораживал уши. С особым вниманием и усердием он обследовал все те места и предметы, которые могли бы служить ему убежищем. Особенно его заинтересовали пустой ящик, груда облицовочных цементных плиток, под которыми образовалась темная впадина, а также закуток между поломанным шкафом и старым холодильником в сарае, где хранился садовый инвентарь. Одним словом, если в поведении Блюе было больше непринужденности, то Кочис вел себя более настороженно. Собаку скорее забавляла эта игра-исследование, к которой лисица, напротив, отнеслась со всей серьезностью. По крайней мере так все это выглядело внешне.
В
А теперь поговорим об игре-охоте. Детеныши хищных животных нередко затевают между собой игру в ловца и зверя. Если же такой малыш играет в одиночестве, то в качестве «жертвы» ему может служить тряпка или мяч, с которым он возится, смешно имитируя охотничьи приемы. Например, мой котенок Куо, даже повзрослев и став умелым ловцом мышей, не переставал играть в охоту. Достаточно было мне или кому-либо из моих детей повертеть перед его носом клочком бумаги на бечевке, как он тут же приходил в возбуждение; котенок любил также гоняться за нашей старой и добродушной таксой Джильдой. Но хотя игра с клочком бумаги и возбуждала в котенке охотничий азарт, в его движениях было много лишнего и беспорядочного. Куда более занимательным было зрелище, когда он принимался охотиться за Джильдой.
Мы как раз жили в то время в горах, в нашей хижине. Игра неизменно начиналась по раз и навсегда заведенному правилу. Каждое утро такса по обыкновению отправлялась на очередную прогулку, обследуя по дороге все помойки в округе. Спустя примерно час можно было видеть, как она довольная семенила к дому с поднятым кверху хвостиком. Едва заметив ее приближение, Куо прятался за высокий порог раскрытой входной двери нашей хижины. Сидя в засаде, он весь был начеку, время от времени высовывая мордочку наружу, чтобы лишний раз увидеть, что поделывает его будущая жертва. А та, беспечная и добродушная, лоснящаяся от сытости, как сарделька, всякий раз попадала впросак (я отнюдь не склонен считать Джильду настолько умной, чтобы можно было предположить, что все это она проделывала нарочно). Не успевала она подняться ступеньки на три, чтобы войти в дом, как котенок стремглав вцеплялся ей в шею и начинал игриво царапать ее и кусать. Такая уморительная возня могла продолжаться более получаса, причем котенок и такса то и дело менялись ролями, но никогда при этом не делали друг другу больно.
Что касается Кочиса и Блюе, то они принялись играть в эту игру уже в месячном возрасте. Что бы им не попадало тогда в лапы, а особенно мягкие предметы (клубки шерсти, тряпки), все это они тут же начинали теребить и терзать. Причем каждый старался забиться со своей добычей подальше в укромный уголок или под стол, дабы не уступить игрушку сопернику, который всегда был непрочь вырвать ее у товарища. Мы провели немало опытов с играющими щенками, подбрасывая им в качестве жертвы мелких животных. Межвидовые различия не замедлили сказаться и здесь. Об этом уже давно известно, и тут мы ничего нового не открыли. Но чтобы не перечеркивать проделанную нами работу, я бы отметил, как это принято, что своими опытами мы подтвердили ранее полученные данные, а именно: лисица, даже лишенная необходимых навыков, способна быстро обнаружить добычу, изловить ее и придушить (речь идет о мелких животных); что же касается собак, то здесь все происходит иначе.
На небольшую огороженную площадку, где поочередно находились то собака, то лисица, мы запускали белых мышей. Кочис немедленно душил их и поедал, а Блюе, как и другие щенки, поиграв немного с мышью и выказав при этом весь арсенал своих охотничьих навыков и замашек, вскоре теряла к ней интерес, так что мышь могла преспокойно спрятаться или, найдя лазейку, убежать с игровой площадки.
Если мы подбрасывали дохлых мышей, Кочис все равно тут же их поедал. Что же касается Блюе, то она старалась ударами лапы заставить мышь двигаться, чтобы тем самым получить стимул к игре «охотник – добыча». Такая забава была обычно недолгой, и под конец игры Блюе уходила прочь, никогда не позволяя себе полакомиться дохлой мышью.
Эксперимент неоднократно повторялся, но неизменно приводил к одному и тому же результату: собаки играли с мелкими животными, а лисица тут же убивала их и съедала. Суть этого заключается в следующем. Молодым лисицам часто приходится оказываться с глазу на глаз со своей жертвой. Поэтому вполне естественно, что само присутствие добычи вызывает в лисице врожденные инстинкты, побуждающие ее убить жертву и съесть. Для собаки, бывшей когда-то волком, дело обстоит иным образом. Волки охотятся стаями, и игра в охоту тоже носит групповой характер. Молодые волчата усваивают необходимые охотничьи навыки в совместных играх, забавляясь с жертвой. Пружина игры срабатывает лишь, когда волчата находятся вместе, а уже затем начинается настоящая охота, в которой каждый участник инстинктивно исполняет отведенную ему роль. Если использовать специальную научную терминологию, это явление коллективной смелости и взаимного раззадоривания носит название группового стимулирования и играет существенную роль в развитии охотничьих навыков волка.
После всего сказанного, казалось
Дали ли мы правильное объяснение или сделали тенденциозный вывод? Если мы правы, то такое положение являет собой общую тенденцию эволюционного развития, не лишенную, однако, некоторых исключений. Достаточно в связи с этим упомянуть кошачью историю, к которой мы и приступим.
История кошки, научившейся ловить мышей, поучительна еще и потому, что дает возможность наиболее точно определить – а мне именно этого более всего хочется, – что мы подразумеваем ныне под инстинктивным, врожденным поведением. Ведь в действительности так называемый охотничий инстинкт кошки, как и всех прочих кошачьих, представляет собой сложную смесь врожденных и приобретенных навыков. Это было доказано путем многолетнего терпеливого изучения повадок животных. Но вернемся к самой истории.
Она началась в тридцатые годы, когда китайский естествоиспытатель Синг Янгкуо [13] (откуда и имя моего котенка) взялся за проведение серии опытов с котятами, поместив их в различные условия содержания. Одних он выращивал совместно с мышами и крысами, других – поодиночке, третьих – вместе с матерью, которой в их присутствии то и дело подбрасывали на растерзание мышь или крысу. Опыты показали, хотя и были некоторые отклонения от общего правила, что котятам необходимо видеть, как их мать расправляется с грызунами, дабы самим стать умелыми ловцами мышей. Котята, находившиеся в отличающихся от естественных условиях содержания, вполне терпимо относились к своим традиционным жертвам или даже демонстрировали ненормальности в половом поведении, пытаясь спариваться с мышами и крысами. На основе своих экспериментов Янгкуо пришел к определенным выводам по поводу влияния среды на формирование поведения животных, которые, скажу откровенно, грешат чрезмерным упрощенчеством. Мне уже приходилось подробно останавливаться на этих выводах в книге «Культурное животное» и поэтому не буду повторяться. Важно, однако, отметить, что кошка, будучи также (а возможно, даже более, чем лисица) животным малообщительным, должна научиться от матери (или пройти иную школу, заменяющую обучение со стороны матери) распознавать добычу и расправляться с ней.
13
Синг Янгкуо, китаец по национальности, всю жизнь работал в США. Он является крайним приверженцем концепции эпигенеза, по которой особенности поведения животных формируются в основном за счет обучения и индивидуального опыта. Наследственным факторам в этой концепции отводится минимальная роль. – Прим. ред.
Более того. Мать обучает котят в подлинном смысле слова. Она приносит им полузадушенную мышь и принуждает малышей охотиться за ней, подзадоривая их специальными призывами – мяуканьем. И котята постепенно усваивают материнский урок. Только так котята становятся (или могли бы стать, о чем я скажу ниже) настоящими ловцами мышей. Но тогда при чем же здесь охотничий инстинкт? А вот при чем. Мы пришли к следующему выводу, который можно было бы назвать общим. Как показывает тщательный анализ так называемого инстинктивного поведения животных (например, инстинкта материнского, полового или инстинкта распознания добычи, а также других, гораздо более специфических повадок у разных видов животных), его развитие происходит под влиянием различных способов приобщения растущего индивидуума к окружающей среде. Было установлено, что истинные инстинкты представляют собой лишь мгновенные автоматические реакции (так называемые фиксированные схемы действий), передаваемые из поколения в поколение преимущественно генетическим путем и потому не требующие специального обучения. Но в некоторых случаях стимулы, которые должны вызвать у особи свойственную ей от рождения фиксированную схему действий, должны быть усвоены животным, чтобы оно впоследствии могло эти стимулы узнавать. Например, голуби, выращенные человеком, непроизвольно воркуют и столь же непроизвольно испытывают влечение друг к другу; но это влечение отчасти обязано запечатлению, а посему голуби могут испытывать влечение и к взрастившей их руке человека. В других случаях проявление фиксированной схемы действий должно быть закреплено на практике. Так у кошки – ловца мышей такое закрепление носит групповой характер, то есть требует участия учителя. В других же ситуациях оно может носить сугубо индивидуальный характер. И создается впечатление, что таков именно случай с лисицей, которая способна после кратковременной игры мгновенно усвоить все основные навыки.