Собака и Волк

Андерсон Пол Уильям

Шрамы на лице Эохайда налились кровью.

— Ты мой гость, но все же берегись.

Руфиний улыбнулся:

— Само собой. Не подумай, дружок, что я хочу тебя оскорбить, — заворковал он. — Охотник следует за лосем, для того чтобы убить его.

Рука Эохайда дернулась. Мед вылился из кубка.

— Ты о чем?

— Выслушай, пожалуйста. Не зря ведь я к тебе столько ехал.

Руфиний подождал, пока скотт не успокоится, и продолжил:

— Если ты скажешь королю Ариагалатису, что надумал ехать из благодарности к нему, а также из желания получить свою долю добычи, — он наверняка

обрадуется. Держу пари. Ты и твои люди — настоящие, проверенные воины. В то же время ты поставишь ему условие: ничего не говорить об этом Ниаллу. Ты объяснишь, что от этого будут только неприятности.

— Как же сделать, чтобы Ниалл ничего не узнал?

— Да ведь если Ариагалатис ничего не скажет (Ариагалатис и видеться-то с ним почти не будет), то всякие там разговоры в войсках вряд ли дойдут до ушей великого короля. У него, поверь мне, есть, о чем думать. Осмелюсь предположить, что он почти забыл тебя. Совершенно верно, ты однажды ограбил его страну, а потом убил сына его главного поэта, но тебе за это уже отомстили самым жестоким образом. Так что, прошу прощения, ты для него будешь просто мелким шкипером, каких много в Эриу.

Эохайд схватился за кинжал. Костяшки пальцев, сжавших рукоятку, побелели.

— Я и в самом деле не больше, чем шкипер, — прохрипел он. — И это я, сын короля! И все это из-за Ниалла Мак-Эохайда.

— Сделай так, чтобы сыновья оплакивали его.

— Но как?

— Там видно будет. Я поеду с тобой. — Руфиний помолчал, отхлебнул меда и, посмотрев хозяину прямо в глаза, сказал: — Это необходимо. Поэтому я тебя и отыскал. Если я поеду на своем корабле, меня сразу заметят. Все начнут спрашивать, кто я такой и где я тебя нанял. В твоей же команде я затеряюсь. Им будет известно лишь, что я твой заморский друг, присоединившийся к тебе в поисках приключений. Между прочим, таких людей будет довольно много. И в грохоте оружия мое имя никто не услышит.

Эохайд не спускал с него глаз.

— Зачем тебе это надо? — спросил он глухо.

— Я человек короля Граллона, — ответил Руфиний, — а ему есть за что отомстить Ниаллу.

— Король Иса… — голос его задрожал. — Каков же твой план?

— Я тебе уже сказал. Пока не знаю. Нам нужно дождаться благоприятного момента. Экспедиции такого рода сопряжены с неразберихой, так что момент такой непременно придет, тем более что ловить мы его будем вдвоем и поймаем.

Эохайд отвернулся и посмотрел в темноту.

— Я здесь не дома, — голос шелестел, словно опавшие листья на ветру. — Если после убийства Ниалла я опять стану бесприютным странником или даже умру, судьбу эту приму с радостью, — он вздрогнул. — Однако надежда эта так несбыточна. Мы с тобой погибнем ни за что.

Руфиний достал подсумок.

— Сегодня за ужином обменяемся подарками, достойными друг друга, — сказал он. — Сейчас же я подарю тебе самую дорогую вещь, которую ты не должен никому показывать.

Он развернул обертку и вытянул ладонь. Эохайд взял в руки предмет и поднес к глазам. Это был череп сокола с выгравированной на лбу стрелой.

— Этой зимой я навестил колдунью. Она живет в лесу, — сказал Руфиний. — Я попросил ее помочь мне. Она произнесла заклинания и сделала вот это, хотя

у нее действует только одна рука. Она сказала, что этот амулет принесет тебе удачу.

Эохайд недоверчиво повертел амулет.

— Что ты ей за это дал?

— Ничего, — ответил Руфиний. — Она поблагодарила меня. Она тоже хочет отомстить за Ис и… за Граллона, которого любит.

III

Праздник Белтейна отметили в том году с размахом, какого не могли припомнить и старожилы Миды. К Тамиру стекались толпы людей, изъявивших желание пойти с Ниаллом в поход на юг сразу после праздника. Торжества продолжались три дня. Повсюду стояли палатки, развевались яркие знамена, сверкало оружие. На священной горе собрались короли и их жены.

Толпы любопытных хотели увидеть кроме Ниалла и других королей. В пиршестве принимал участие и Конуалл Коркк из Муму. Воины, сопровождавшие его, были прекрасны и вместе с тем ужасны. Гремели колесницы, скакали всадники, лошади вставали на дыбы, колыхались пики, словно зрелые колосья на ветру. Блестели щиты, ревели горны.

Королю Конуаллу вовсе не хотелось сражаться против римлян. Он и приехал сюда, надеясь остановить задуманное Ниаллом предприятие.

В этом он, однако, не преуспел.

— Я боялся, что слова мои его не разубедят, — признался он потом. — Но во имя дружбы должен был сказать их.

— Благодарю тебя за заботу, — сказал Ниалл, — но лучше будет, если ты прибавишь свою силу к моей.

Накануне похода они сидели друг подле друга за пиршественным столом. Мясо съели, тарелки убрали. Слуги подливали вино. К дыму очага и копоти ламп примешивался запах пищи. Отблески огня играли на щитах, золоте, серебре и бронзе, янтаре и драгоценных камнях. Люди сидели на длинных скамьях, слышались разговоры и смех, однако во всем этом чувствовалась какая-то натужность, словно каждый изо всех сил старался казаться веселым.

— Я прежде всего думаю о своей стране, — сказал Конуалл. — Ведь торговля с римлянами нам выгодна.

— Да ведь ты и с Исом раньше торговал, — остановил его Ниалл. — Никогда бы, милый мой, не подумал, что ты боишься.

Конуалл поднял голову. Волосы его с годами не утратили огненного цвета.

— Я просто пытаюсь быть благоразумным, — сказал он. — Зачем обижать римлян и их Бога? В Муму тоже много христиан.

— И поэтому хочешь остаться дома? — Насмешка Ниалла была бессмысленна, да он и сам это сознавал. Они уже не раз обсуждали причины, по которым Конуалл считал экспедицию ненужной: добыча, по его мнению, не стоила такого риска. Ниалл же рвался вперед — к славе, богатству. Объявив во всеуслышание о своих намерениях, на попятный пойти уже не мог.

— Вовсе не поэтому, — спокойно ответил Конуалл, — и ты прекрасно это знаешь. Думаю все же, что будущее за Ним. Я, разумеется, отправлюсь к богам своих отцов, но очень может быть, что после меня Кэшел понесет на себе Его крест.

Ниалл покосился на друидессу Этайн, единственную женщину среди присутствующих. Лицо ее было непроницаемо. С тех пор как Этайн вырезала на четырех тисовых прутьях знаки огама, она, не сказав ничего о результатах гадания, замкнулась, и по лицу ее ничего нельзя было прочесть.