Собака и Волк
Шрифт:
— Да ладно, это не важно, — отмахнулся Грациллоний.
Руфиний не выдержал.
— Вот как, не важно? — прохрипел он. — Конфлюэнт, колония, твои надежды… все пропало.
Грациллоний положил руку ему на плечо и сжал его, пока глаза Руфиния не обратились на него. В окнах атриума забрезжил первый утренний свет.
— Это не так, — сказал ему Грациллоний. — У нас есть еще ценности, которые Апулей хранит для нас. Есть и друзья, которые помогут нам с большей охотой, потому что теперь знают, чего мы стоим. В конце концов мы и сами что-то можем.
—
Глава шестнадцатая
Весенние сумерки. В воздухе разлились запахи зелени и цветения. Луна высветила вершину Монс Ферруция. Она похожа была на серебряный кораблик, плывущий в темно-синем море. Задрожали первые звезды. Вечерняя зарница освещала небо на западе. Закончилась дневная суматоха — стук копыт и топот ботинок, скрежет колес и визг пилы, бесконечное мелькание мастерков, носилок с кирпичами, прекратились крики, ворчание, ругань, добродушное подшучивание, беготня. На землю опустилась тишина, нарушаемая лишь журчанием Одиты, плеском выскочившей на поверхность рыбы да радостным чириканьем воробьев.
Грациллония не было дома полмесяца. Он уезжал по неотложным делам. Сейчас же ему хотелось посмотреть, как продвинулись дела за время его отсутствия. Сопровождала его жена. Сейчас они жили у ее родителей в Аквилоне, пока в Конфлюэнте строился их новый дом. Дачу занимали инженеры и другие распорядители. Приехали они сюда по большей части из других мест, поэтому считали, что достойны лучшего помещения, нежели лачуги и палатки, в которых жили простые рабочие.
Саломон попросил разрешения сопровождать Грациллония и сестру. Они, разумеется, согласились.
— Смотрите, — показал мальчик, — они начали новую пристань.
В месте слияния рек Грациллоний установил опоры. На истоптанной, грязной земле лежали бревна, оборудование, груды металлолома. По окончании работ мост в Аквилоне разберут. Гавань будет здесь, лучшего места просто не сыскать.
Мост через Одиту он замыслил каменным, с двумя сторожевыми башнями.
— Подождите, — попросила Верания, остановившись посередине деревянного моста. — Такой прекрасный вечер.
Несколько минут они стояли молча, следя за неспешным течением реки, потом продолжили путь.
На противоположном берегу блеснул наконечник пики. Несколько часовых совершало обход. Набережную выровняли, ров засыпали. Будущая крепостная стена была отмечена колышками. Она пройдет к востоку от Стегира и к северу от Одиты, заключив их в кольцо. Хватит места и для просторных улиц, и для больших зданий. Грациллоний надеялся, что население будет быстро расти.
Часовой строго спросил пароль. Узнав Грациллония, отдал салют по римскому образцу. Друз со своими ветеранами обучал военному делу жителей Озисмии и сколотил крепкую команду.
— Ну, как дела? — спросил Грациллоний.
— Все в порядке, — ответил часовой.
— Он сказал правду, — заметил
— Мы? — поддразнила брата Верания. Она казалась совершенно легкомысленной и веселой с тех пор, как вернулся Грациллоний, однако он чувствовал, каких усилий ей это стоит.
Саломон смутился. Он перерос сестру, догонял Грациллония, но был тонким, словно тростник, увенчанный шапкой каштановых волос. Лицо его, хотя он уже пытался бриться, было нежным, как у сестры.
Грациллонию стало жаль мальчика.
— Он обожает тебя. Ты для него идол, — сказала Верания. — Впрочем, ничего удивительного.
— Ты лучше налегай на учебу, — посоветовал Грациллоний. — Тем самым ты внесешь вклад в общее дело. Когда будешь готов, призовем тебя.
Даже в сумерках заметно было, как вспыхнул Саломон.
Они пошли вокруг. Из сумбура и развала выглянули первые ростки порядка. Возле подраставших домов высились леса и краны. В одних местах строительные площадки пока только наметили, в других — начали рыть котлованы для фундаментов. Чувствовался размах: отвели место для настоящей базилики и настоящей церкви (Корентин хотел сделать ее собором), подумали и о мастерских, и о складах. Никаких мазанок! Дома построят не из глины и торфа, а из кирпича и камня. Это будет город.
Лес отступил от города к северу и востоку. Деревья срубили более чем на милю в обоих направлениях, расширив таким образом городское пространство. Заготовили бревна. Запылали костры: рабочие готовили на них пищу. Жили они скученно, в наспех сколоченных бараках. Публика это была грязная, шумная, пьяная и развратная. По соседству людей жило слишком мало, и занимались они своими делами, поэтому агентам Грациллония приходилось ездить зимой по всей Арморике, нанимая рабочую силу. Многие наемники были беглыми, однако же клялись, что владеют рабочими специальностями. Говорили, что среди них было немало варваров. На рабочих местах за ними наблюдали вооруженные военнослужащие, так что дисциплина соблюдалась. После работы у наемников оставалось на дебоши не так уж много сил. И все же лагерная жизнь заключала в себе грозное обещание, подобное бурям, приходящим в дни равноденствия.
Грациллоний, разумеется, не собирался брать в свой город всех этих грубиянов. Рабочим, зарекомендовавшим себя с лучшей стороны, он предложит поселиться в городе и сделает для них все, от него зависящее. Остальные по окончании работы должны были уйти. Возможно, трудно будет от них избавиться, но держать у себя сброд он был не намерен. В качестве иммигрантов надеялся привлечь честных, цивилизованных людей, желающих лучшей жизни для себя и для своих семей. В Галлии таких людей немало, а в осажденной Британии — еще больше. Хорошо бы послать весточку через канал…