Собака Метцгера

Перри Томас

Китайчик приподнял Генри Мецгера и потрепал его за ушами, затем издал короткий смешок. В спальне Маргарет улыбнулась в темноте и прошептала:

— Взять их! Смелей, Китайчик!

Глава 24

Остановив машину у обочины, Портерфилд выключил зажигание. Трижды фыркнув, двигатель издал удручающий хрип — эти звуки слышались всю дорогу, видимо, двигатель перегрелся, и пришлось включить отопление. В итоге костюм пропитался потом, а галстук свисал

как скрученная тряпочка. Когда Портерфилд выбрался из машины, воздух показался ему почти прохладным, а солнечные лучи — нежными и ласкающими.

Элис показалась из-за угла дома с садовой лопаткой в руке и премило помахала. На ней был безупречно накрахмаленный сарафан, а волосы собраны в небольшой пучок на затылке. Его всегда пленяло это сходство с маленькой девочкой, ожидавшей, что сейчас ее сфотографируют. Портерфилд прошел к ней по газону и поставил в полуметре от себя чемоданчик, в котором на сей раз была какая-то тяжесть.

— Здравствуй, Бен, милый. Сильное движение?

— Один мужик сказал мне: «Избавьтесь от своего хулигана». Боюсь, придется тащить машину на прием к психоаналитику.

— По-моему, это просто разновидность брюзжания.

Портерфилд с отвращением окинул взглядом автомобиль — нет, не тянет эта колымага из четырех тысяч фунтов стали на символ свободы передвижения. Между тем позади несостоявшегося символа припарковался темно-голубой «мерседес».

— Это не Джим Кирнс?

— Он, — подтвердил Портерфилд, ощущая глухое раздражение, удивившее его. Ну уж нет, я все-таки дома.

Кирнс вышел из автомобиля, вздымая руку в приветственном жесте.

— Элис, Бен, привет, я тут проезжал мимо и видел, что вы стоите, как славная рекламная парочка.

— Входите в дом, подальше от этой жары, — пригласила Элис уверенным приветливым тоном. — Я как раз собиралась приготовить Бену что-нибудь холодное выпить.

— Отлично. Я с удовольствием выпью его коктейль, а он сам себе сделает еще.

Троица прошла внутрь. Элис немедленно скрылась на кухне, а мужчины молча уселись в гостиной.

— Может, немного мартини, Джим? — предложила вернувшаяся Элис. — Мы ведь давно не виделись.

— Я вижу только два бокала, — сообщил Кирнс, — или вы начали борьбу с дурными привычками Бена?

— Нет-нет, — засмеялась она, — для меня слишком рано, к тому же я бросила кустик в самом разгаре пересадки. Боюсь, он лежит на жаре, изумленный и обиженный, так что я присоединюсь к вам чуточку позже.

Когда тихо закрылась задняя дверь, Кирнс тихо произнес, скосив глаза на ковер:

— Элис — самая грациозная из женщин.

— Она всегда была такой. Так в чем дело?

— Извините за непрошеный визит, но другого способа не было. Я один из тех, кому не стоит маячить в фонде Сейелла. Боюсь, мы снова влипли.

— Что, Пайнс родил очередной

план?

— Пока нет. Послушайте, вы так или иначе много лет были связаны с Латинской Америкой. Поэтому я и пришел к вам, никто другой меня не поймет. На данный момент от нашей секции в Латинской Америке находится шестьсот человек — и это только люди Компании, а сколько спецназовцев-стрингеров — не знает никто. За последние четыре дня проверили тридцать семь человек, а за два дня до этого назначили четырнадцать для специальной связи.

— Есть от них какие-нибудь известия?

— Ровно ничего. Эти пятьдесят один передислоцированы из Веракрус в Буэнос-Айрес. Некоторые из тех, за кого мы беспокоимся, в глубоком подполье, но многие занимают должности в посольствах и консульствах, корпорациях, авиалиниях и так далее. Они знают друг о друге, посторонних здесь нет. Некоторых мы даже не проверяли в течение двадцати лет.

— Директор в курсе? — нахмурился Портерфилд.

— Я сказал Пайнсу, но тот заявил, что директору это не важно. Бен, именно так они раздули проблему Донахью. Все началось с самых верхних этажей власти — иначе быть не могло. Нам ничего не говорят, но там, наверху, явно что-то зреет.

— Любопытно, — протянул Портерфилд. — Похоже, что намечается первая в истории Компании забастовка. Они хотят, чтобы директор подал в отставку, или чего-то еще?

— Не знаю, надо подумать. Полагаю, этого хочет каждый, но надежд маловато. По правде говоря, я беспокоюсь. И боюсь. — Он отпил сразу четверть бокала. — Никто ничего не спрашивает и не говорит. Они просто исчезают из поля зрения.

— Что, все? Пятьдесят один человек?

— Пока — пятьдесят один. Послезавтра их будет порядка семидесяти.

— И что, по-вашему, они намерены делать?

— Это не просто группа недовольных новобранцев только что из колледжа. Перед нами люди, которые ниспровергали правительства, набирали и тренировали специальные армии. По правде говоря, я думаю, что они намерены установить алиби для каждого.

— Если пятьдесят или даже семьдесят, пусть даже девяносто человек исчезают из поля зрения, то они могут отправиться куда угодно.

— Конечно, — кивнул Кирнс. — Если вам все известно заранее, значит, можно предсказать, кто и откуда вернется.

— Что ж, так и должно быть. Впоследствии будет невозможно установить, кто уничтожил директора, поскольку далеко не все подверглись проверке, а кого-то проверял лишь собственный контролер. На самом деле беспокоиться не о чем. Пусть волнуются те, кто вступил на этот путь.

— Например, мы с вами.

— Конечно, было бы порядочнее предупредить нас. Сколько времени займет весь цикл докладов, чтобы каждый, связанный с Лэнгли, получил шанс самостоятельно защищаться?

— Десять дней.