Собака Раппопорта
Шрифт:
Сидящий за столом какое-то время молчал. Хомский был в очереди последним. Оставались еще буфетчица да уборщица с сестрой-хозяйкой, но следователь не ждал от них никаких откровений. Слово "благодарствую", которым Хомский отозвался на приглашение сесть, говорило о многом. Так выражаются в тюрьме, где не принято говорить "спасибо".
Первый вопрос таил в себе откровенную угрозу:
— Если я правильно понял, вы — единственный постоялец палаты, способный к передвижениям в полном объеме?
Прозвучало витиевато, но Хомский все понял.
Рауш-Дедушкин, не раз показывавший Хомского своим ученикам, с переменным успехом демонстрировал на нем эти движения, стараясь вовлечь в работу все до единого суставы, даже самые мелкие.
Поэтому для демонстрации Хомский с серьезным видом покрутил руками и выставил ногу.
— Не паясничайте, — криминалистика в лице следователя начинала злиться. Направляясь в "Чеховку", он подсознательно надеялся на смену привычного для себя контингента общения. Все-таки не гоблинарий на окраине города в "корабле-доме", да еще и с лихим кухонным убийством в придачу; все-таки — белые халаты и атмосфера абстрактного гуманизма, не унижающегося до конкретного. К халатам у него претензий не было, но гоблинарий повторялся.
— Расскажите об отношениях в палате, — приказал следователь.
— Хорошие отношения, — с готовностью откликнулся Хомский. — В палате иначе не выживешь…
— На что это вы намекаете?
Хомский убрался в свою раковину и настороженно притих. Прозрачные глаза бесстрастно взирали на собеседника.
— Как прикажете вас понимать? — повторил следователь. — Вот ваш сосед и не выжил, так? Потому что хороших отношений не поддерживал, верно?
— Олень он был, — мягко сообщил Хомский. — Первоход. Правил не знал.
— Очень интересно. Какие же это правила? Поделитесь, просветите.
Хомский состроил удивленное лицо:
— Так они, гражданин начальник, нигде не прописаны… Молодой, форсу в нем было много. Всех, дескать, куплю и продам. Больница таких не признает…
— Говорите по существу. Кому конкретно не угодил Кумаронов?
Допрашиваемый испуганно замахал руками. Будь у него недавнее полотенце, он стал бы обмахивать следователя, как боксера, проведшего не самый удачный раунд.
— Что вы! Мир да любовь. Угодил всем…
— Так не бывает, — не поверил следователь. — Чтобы никакого конфликта не было — и вот вдруг на тебе, убийство. Может быть, вы боитесь сказать? Мне признались, что вы неоднократно оказывали врачам и сестрам определенные услуги… в смысле информирования. Сейчас самое время повторить. Не бойтесь, я никому не скажу. Я даже записывать ничего не стану.
Хомский едва заметно усмехнулся.
— Никаких конфликтов, гражданин начальник, — заявил он уверенно.
— Ну, насильно мил не будешь, — многозначительно процедил гражданин начальник. — Вы сами покидали палату ночью?
— Ни в коем разе.
— Стало быть, видели, куда и когда выходил ваш сосед?
— Почему
— С чего бы вдруг такой крепкий сон?
— Так лечат нас. Лекарства, процедуры. На поправку идем.
Следователь отложил ручку, подался вперед:
— Послушайте, Хомский. Я не первый год замужем. Таких, как вы, передо мной прошли сотни. Я вас вижу насквозь. Вы пьете без просыпу, спаиваете палату. Я угадал? Вам, наверно, интересно, откуда я знаю?
— Ваша сила, — Хомский рассудительно потупил глаза. — Наше дело — сторона.
— Я запросто могу задержать вас по подозрению в убийстве. У вас было достаточно возможностей и сил, чтобы ударить человека бутылкой по голове. Больше, чем у ваших приятелей-алкашей. Вы выпили, повздорили, и вот результат. Подобных случаев — тысячи. Я не стану городить огород и заберу с собой того, кто мне больше всего понравится. Например, вас.
— Не пыли, начальник, — Хомский как будто подрос, его плечи расправились, в глазах сверкнул опыт. — Метлу привязывай. Что ты мне шьешь внаглую? Я честный фраер, мне западло валить какого-то залетного баклана. Это беспредел!
— Давно от хозяина? — внезапно перебил его следователь, изучая перстни, вытатуированные на пальцах Хомского.
— Четыре года как.
— Статья?
Хомский снисходительно улыбнулся и назвал. Следователь вздохнул.
— Хорошо. Я вижу, ты непростой мужик.
— Мужики в зоне, — возразил Хомский.
— Не цепляйся к словам. Спрашиваю тебя в лоб: ты знаешь, кто замочил оленя?
— Другой разговор, — удовлетворенно буркнул Хомский. — Не могу знать, гражданин начальник. Говорю тебе от чистого сердца.
Следователь долго и молча созерцал Хомского, так и этак примеряя на него очевидный "висяк", "глухарь". Дальнейшие расспросы казались бессмысленными. Слишком тертый калач, чтобы раскалываться без всякой для себя выгоды. Может быть, патрон ему подбросить? Или пакетик с порошком? Может быть, проделать это поочередно со всеми допрошенными? Он тяжко вздохнул: нет никаких гарантий, что не выйдет ошибки. Начнут прессовать не того человека — да что ему, этому Хомскому, в конце-то концов? Ну, вернется на нары — там ему будет не хуже, чем здесь, если не лучше.
— Значит, не договоримся? — сокрушенно вздохнул следователь. За сегодняшний день он успел навздыхаться достаточно, чтобы перед глазами завертелись круги.
— От чистого сердца говорю, — упрямо повторил Хомский.
— Да где оно у тебя, сердце-то? — не выдержал тот и хрястнул кулаком по столу. — Ты его давно пропил, продал в анатомический театр за бутылку бормотухи!
Хомский укоризненно засопел и ничего не сказал.
…Отпустив — даже выгнав Хомского с глаз долой, — следователь раздраженно собрал бумаги. Его не покидало чувство, что кто-то из его сегодняшних собеседников нагло и беззастенчиво лгал.