Собиратель ракушек
Шрифт:
Натянув болотные сапоги, он раскладывает удилище, проверяет катушку и прислоняет спиннинг к дверце кабины. Запихивает в рюкзак пластиковые пакетики с вяленым мясом, имбирным печеньем, картофельными палочками, запасными носками, а также купленную газету. Коробку с мушками кладет в карман куртки, застегивает молнию, надевает вязаную шапку. Потом присаживается, чтобы подышать, и лобовое стекло запотевает от его дыхания. Луну загораживает облако.
В нагрудном кармане рубашки пальцы нащупывают письмо: плотная бумага, гладкий конверт. Маллигэн надевает очки для чтения, распечатывает письмо, находит засушенный цветок. В скудно освещенной кабине, при включенном двигателе он читает округлый почерк:
Дорогой
я совсем запуталась. Ты говоришь, что испытываешь те же чувства, что и я, а сам как ни в чем не бывало плывешь… вместе с ней… по течению жизни, ездишь на рыбалку, будто все хорошо, все нормально. Однако хорошего мало! Меня изводит эта секретность. Этот обмен письмами через почтовый ящик, эти лихорадочные дни, когда она думает, что ты на рыбалке, когда ты и в самом деле по пояс в воде, – этого не достаточно, вовсе не достаточно. По-моему, я к тебе прикипела. Наверное, во мне говорит алчность, наверное, желать, чтобы ты полностью принадлежал мне одной, эгоистично. Неужели любовь – не реальность, Малли, неужели она тоже ложь?
Ох, не знаю, как видно, я готова ждать вечно, ты и в самом деле даришь мне счастье. Своим застенчивым характером. Своей заботливостью. Мне сейчас из рук вон плохо, а со мной лишь твое письмо, в котором сказано, что ты сегодня поедешь на реку, и теперь я, кажется, понимаю, что такое настоящее томление. У меня ломит все тело. Пора тебе сделать выбор.
P. S. Если ты, женившись на мне, стал бы уезжать на рыбалку, ты бы и впрямь ездил на рыбалку?
Он закладывает цветок в карточку и возвращает карточку в конверт, опускает конверт в газету, что лежит в рюкзаке, и запирает пикап. Потом направляется к реке по извилистой, замшелой тропе сквозь лесную чащу, сорные травы, кусты ежевики, облепленные чагой стволы; спускается в заболоченный овраг, утопая сапогами в торфе и забрызгивая жижей высокие голенища. Лесной ковер засыпан листьями; при каждом шаге с деревьев слетают новые. В этом есть определенный ритм: подрагивает вершинка спиннинга, топают сапоги, плывут по воздуху ненужные листья, из чащи доносится шепот реки.
Маллигэн пробивается сквозь последнюю чащобу. На берегу быстрой реки Рапид, гладкой, поблескивающей, черной, на него накатывает знакомое чувство: неодолимая тяга движущейся воды, устремляющийся ей вслед ток его крови и подобие радости, от которого сами собой размыкаются губы. Остановившись у воды, он выдыхает облачка пара и при свете карманного фонарика перечитывает письмо, а потом, ощупав края, опускает его все туда же – в сложенную газету. На востоке собрались тучи, последние звезды вот-вот растворятся в небе. Пятнистая Луна отбрасывает пленку света. Маллигэн закрепляет на капюшоне стример, заходит в реку и начинает лов.
У него за правым плечом, вверх по течению, вскоре загораются фонарики других рыбаков, но ему не составляет труда притворяться, будто он здесь один. Замерзшими пальцами он придерживает леску, чтобы наживка не виляла и не скользила, а просто дрейфовала в воде, и забрасывает удилище так, как мало кому под силу.
Рассвет приходит тихо и обыденно: появляется розовая каемка, вот и все; Маллигэн слегка разочарован, потому как не увидел ничего общего с великолепными августовскими восходами; вскоре пробивается сероватый свет и начинается день. Речная вода цвета чайной заварки, густая и липкая, как всегда в пору холодов, бурля, обтекает его сапоги. Обосновавшиеся выше по течению рыбаки – бородач с прилипшей к губе сигаретой, а поодаль кто-то еще – забрасывают удочки аж до противоположного берега.
Воды всем хватит, думает Маллигэн, да и рыбы тоже. Он забрасывает вниз по течению, неспешно, не пропуская ни одной заводи, обводит мушку вокруг каждого валуна, смотрит, что происходит под ветвями и в водоворотах. Ему известно, как выглядят все золотистые, поросшие водорослями камни и бегущие между ними струи.
Впрочем, нет. Остаются места, которые ему не известны: новые места, бесчисленные крошечные изменения, – скопление плавника под водой, место, где река подмыла берег и устроила пещеру. Комья листьев там, где вода, как ему казалось, бежит быстрее. Он не бывал здесь уже пару недель; как-то даже обидно, что река благополучно течет и без него.
Часам к одиннадцати облака слегка редеют, и в своих голубых, продуваемых ветром владениях бочком появляется немощное солнце, которое освещает холмы и грязную просеку на востоке. Ветер вздыхает; постукивают березовые ветки. Едва переступая окоченевшими ногами, Маллигэн выходит на берег и притопывает, чтобы согреться. Открывает рюкзак, чтобы налить себе кофе от Уэзерби. Пережевывает имбирное печенье, но оно слишком сухое, а кофе вполне ничего. Раскрыв газету, он приваливается к поросшему лишайником стволу березы и собирается почитать, но вместо этого просто сидит, ощущая, как в животе разливается тепло от кофе, и провожает глазами желтые листья, челноками плывущие по течению, и заключает пари сам с собой: какой лист первым проплывает мимо него, а какой угодит в водоворот или застопорится. Ему в кайф, когда река несет листок споро и быстро, без помех сплавляя его по течению. Все уходит в реку, думает он. Не только листья, но и трупики жуков, и косточки цапель, и дохлые червяки. Все, что начинается на холмах, со временем соскальзывает в реку. А река все уносит в море. Только рыбы проделывают обратный путь, и он их за это любит.
Маллигэну немного зябко. Воздух разреженный, холодный, дышать тяжело. Пахнет в нем листовой жестью, пахнет снегом. Для снега еще рановато, и Маллигэну становится не по себе. Прислонившись к дереву, он складывает руки на коленях. Запоздалая бабочка-кавалер в неистовстве опускается на чертополох и замирает, подрагивая крылышками. Маллигэн осторожно дует, бабочка срывается с места и, скользнув в опасной близости от водной глади, исчезает из виду.
В реке что-то еле слышно плещет и чмокает; Маллигэн погружается в чуткую дремоту. Река обтекает валуны, ветер дышит сквозь одетые мхом ветви, облака кучками скатываются по склонам. Под веками у Маллигэна возникает образ жены, которая месит тесто и укладывает в смазанную форму. Жена наклоняется, и он видит ее широкую спину, рыхлые лодыжки, припудренные мукой запястья. Опару она накрывает полотенцем, чтобы как следует подошла.
Маллигэн поднимает глаза: перед ним стоят двое и смотрят сверху вниз.
Здор'oво, говорят они. Как поклевка, Малли?
Да пока никак. Но рыба здесь ходит. Я несколько штук подрезал. Мелочь всякая. Клевать ленятся. Холодно им, видать.
Подошедшие кивают. Один – все тот же бородач с прилипшей к губе сигаретой. Он смотрит на речку, щурится, почесывает щеку. Рядом с ним – женщина, неприветливого вида толстуха. Это племянница жены Маллигэна. Особа, которая рыбачит, охотится и делает ставки у букмекера.
Ходит, как же, говорит она. Голос у нее пронзительный, Маллигэн даже содрогается: тот же голос эхом возвращается с реки. Присев на корточки, женщина бесцеремонно сует свой нос в пакетик на молнии, чтобы оторвать себе жилистый кусок вяленого мяса. Черт, ноги застудила.
Бородач кивает. Морозец ударил, добавляет он. К вечеру снег повалит.
Племянница жует солонину, обводя расширенными зрачками припасы Маллигэна.
Кавалера видали? – спрашивает Маллигэн. Бабочку. Я тут кавалера видал.