Соблазнительный шелк
Шрифт:
Он пошел вниз, где Сондерс помог его светлости снять сюртук, жилет и ботинки. Потом Кливдон рухнул на койку и моментально уснул.
Не прошло и часа, как начался шторм.
Марселина, спотыкаясь, вышла в узкий проход. Вонь стояла ужасная. Десятки охваченных паникой пассажиров страдали от морской болезни. Ее собственный желудок, обычно вполне надежный даже при сильной качке, на этот раз подвел. Она остановилась и вдохнула воздух ртом, чтобы внутренности успокоились.
Судно резко накренилось на правый борт, и она упала на
Марселина пошла дальше, убеждая себя, что все нормально. И деревянные конструкции судна, и канаты непременно выдержат напор разгулявшейся стихии. Но сердце все равно замирало от страха. Было очень трудно не думать о смерти, когда каждый удар волн грозил перевернуть маленькое суденышко, которое вроде бы само стонало и плакало.
Матросы задраили все люки, но вода все равно заливалась в помещения, поэтому палуба была мокрой и скользкой.
Рядом кто-то плакал. А ее все била дрожь, и в животе все переворачивалось. Но ей не может стать плохо. Ее никогда не тошнило. На это у нее просто не было времени. Джеффрис плохо. Очень плохо. И она отчаянно нуждается в помощи.
Пожалуй… ей тоже как-то нехорошо.
Позже она позволит себе расклеиться.
Но не сейчас.
Марселина подошла к двери, у которой видела ливрейных слуг. Раньше она слышала, что герцог Кливдон потребовал для себя лучшую каюту и еще две для своей свиты.
Она постучала в дверь. Та резко открылась. В этот момент судно особенно сильно накренилось, и Марселина влетела в раскрытую дверь. Ее подхватили сильные руки.
— Черт возьми, Нуаро, ты могла сломать себе шею!
Руки, поддерживающие ее, были сильными и заботливыми, и Марселине отчаянно захотелось прижаться к их обладателю. Он такой большой, надежный. Она подумала о средневековых рыцарях, защищавших свои замки, своих женщин, и на одно безумное мгновение ей захотелось принадлежать ему.
Но она не могла. Не имела права.
Она даже не осмеливалась поднять глаза. Ей было плохо.
— …должна была… прийти, — выговорила она.
— Я как раз собирался найти тебя и узнать, не нужна ли помощь… Нуаро, ты в порядке?
Марселина смотрела на его ноги и размышляла: в любой момент ее может стошнить. Значит, ее стошнит на дорогущие тапочки. Правда, морская вода их уже почти испортила. Жаль. Красивые тапочки. Оказывается, у Кливдона большие ноги. Забавно.
— В порядке, — сдавленно проговорила она, из последних сил сдерживая подступившую к горлу тошноту.
— Сондерс! Бренди! Живо!
Да. Бренди. За этим она и пришла. Бренди очень нужно Джеффрис.
И ей, похоже, тоже. Да поможет ей Бог.
— М-моя швея, — запинаясь, начала она, — ей… очень плохо.
— Вот. — Кливдон поднес фляжку к ее губам. — Пей.
— М-меня никогда не т-тошнит, — сообщила Марселина.
Она сделала несколько глотков, с наслаждением почувствовав, как густая жидкость обожгла горло. Если спиртное отмоет ее изнутри, тем лучше.
В какой-то момент ей показалось, что стало лучше.
Но тут палуба снова наклонилась, и Марселина поскользнулась. На этот раз Кливдон был рядом и не дал ей упасть.
— Не надо, — пробормотала она. — Меня… меня сейчас…
— Сондерс!
Перед ней с грохотом что-то поставили. Ведро. Вот и хорошо.
И тут ее согнуло и вывернуло наизнанку. Ей было так плохо, что потемнело в глазах. В висках стучало, колени подломились.
Господи, как мне плохо.
Кто-то поддерживал ее. Она слышала мужские голоса над головой. Различила голос герцога и еще чей-то. Потом ее переместили на что-то мягкое. Постель. Как хорошо. Лечь. Она полежит совсем чуть-чуть, пока судно не перестанет подпрыгивать и раскачиваться.
Хотя нет. У нее же нет времени.
Кто-то подсунул ей под голову подушку, накинул сверху одеяло. Как приятно. Но ей не должно быть приятно. Она обязана встать. Там осталась Джеффрис. Ей нужна помощь. Но Марселина чувствовала, что, если только пошевелится, ее снова стошнит.
Надо лежать очень спокойно.
Невозможно! Волны слишком сильно швыряют старый пароход. Вверх-вниз, вверх-вниз. И все это сопровождается ужасными звуками — скрежетом, треском, ударами, странными завываниями, словно души всех утопленников поднялись со дна морского, чтобы их встретить. Откуда-то, казалось, издалека доносился плач и крики пассажиров. А вверху ревел ветер — там бушевал шторм.
Преисподняя, подумала Марселина. Ад Данте. Перед глазами встала картина ада, страданий проклятых… Дьявол, да что с ней такое? Она не может лежать здесь, размышляя о живописи.
— Н-нет, — с большим трудом выговорила она. Почему-то губы ее не слушались. — Н-не я. Моя ш-швея.
— Горничная? — Голос Кливдона был спокойным. Это обнадеживало.
— Джеффрис. Ей очень плохо. Бренди. Я пришла… за бренди.
Рядом с ней снова зазвучали голоса. Спокойные. Еще Марселина слышала панические крики, но вдалеке. Мир продолжал раскачиваться и подпрыгивать.
Только бы меня больше не тошнило. Только бы не тошнило.
Ее лица коснулось что-то мокрое и холодное.
— Сондерс позаботится о горничной, — проговорил знакомый голос.
— Пожалуйста, не дайте ей умереть, — жалобно попросила Марселина. Или это была не она? Ее голос звучал очень далеко и казался совсем тихим на фоне адского шума. Ад, подумала она. Таким его изображают праведники. Ад в картинах.
— Люди обычно не умирают от морской болезни, — возразил герцог.
— Но некоторые предпочли бы умереть, — пробормотала Марселина.
Странный звук. Смешок? Его голос был тихим и звучал близко, совсем рядом. Вокруг стояла какофония ужасных звуков, но все они были далеко. И только его голос оставался вблизи, вселял уверенность в благополучном исходе. Неожиданно раздался оглушительный треск.
Пароход… развалился?
— Мы не можем утонуть, — сказал кто-то. Неужели это у нее хватило сил заговорить?
Не разговаривай. Лежи тихо. Не двигайся. Не дыши.
— Мы не утонем, — сказал герцог. — Дело плохо, но мы не утонем. Проглоти-ка вот это.