Соболиные сопки
Шрифт:
– Об этом начальство подумало, а мы должны исполнять.
Терентий Владиславович огорчённо крякнул, нехотя поднялся и покинул школьную заежку вслед за Григорием.
Заежка эта представляла собой малюсенькую комнату, отгороженную прямо в школьном классе. Там стояла старинная, скрипучая кровать, расшатанный стол и стул. Прохода между кроватью и столом вовсе не было и, чтобы встать, приходилось сползти по кровати в сторону двери, а потом уже подниматься. Но Григория заежка устраивала. За годы работы на этой должности, за время постоянных командировок
Он неспешно выпряг кобылку, освободил её от удилов, но уздечку снимать не стал. Пошарив рукой в ходке, достал из-под соломы верёвку и крепко привязал её к узде. Повёл лошадь за деревню. Та храпела, дёргала повод, вела себя крайне беспокойно.
Выйдя за огороды, Григорий хотел было привязать лошадь за прясло, но оно показалось ему недостаточно прочным, и он стал осматриваться, отыскивая более крепкое место, где могла бы пощипать молодую травку его кобылка.
Вдруг совсем рядом, почти беззвучно, проскакали косули. Четыре, или пять. Они не обратили на человека ни малейшего внимания. Просто деловито проскакали мимо, скрылись из виду, отсвечивая белыми зеркальцами.
Со стороны реки доносились трубные звуки возвращающегося с пастбища деревенского стада. Коровы и телята непрерывно ревели. Овцы блеяли. А всё вместе это создавало впечатление какого-то дикого гудения на одной ноте.
Завидев чуть в стороне одинокую рябину, широко раскинувшую свои ветви-руки, Григорий потянул кобылку к ней. Рябина была уже в возрасте и держалась за землю очень крепко. Рядом стояла крохотная скамеечка. Если сесть на эту скамью вдвоём, то окажешься совсем близко друг к другу. Стало понятно, что это скамья влюблённых.
Привязав лошадь за ствол на всю длину верёвки, Григорий присел на лавочку и стал наблюдать, как пастух с подпаском пытаются справиться с непослушным стадом. Обычно коровы, телята, да и овцы, торопливо возвращались с пастбища, живо втягиваясь в проулок. Сегодня же скотина никак не хотела идти домой. Животные кидались во все стороны, только бы не заходить в проулок.
Мимо Григория уже резво пробежали две группы овец и, не останавливаясь, скрылись в той же стороне, где и косули. Бычок полуторник, взбрыкивая и издавая какие-то дикие звуки, пронёсся в сторону большака.
Видя, что пастухи не могут справиться со стадом и то вот-вот полностью выйдет из под контроля, разбежится во все стороны, Григорий пришёл им на помощь. Втроём удалось направить коров в проулок. Там их уже встречали встревоженные хозяйки. Однако коровы до самого дома не могли унять своего возбуждения. И даже в пригонах и стайках продолжали кричать, а из глаз, разъеденных мошкой и дымом, беспрестанно текли слёзы.
Возле школы, со стороны заежки, топтались деревенские старики. Уважительно поздоровавшись с каждым за руку, Григорий умолк, давая возможность высказаться старшим.
– И что? Как будет далее?
– Зажаримся, однако?
– В девяносто шестом, или девяносто восьмом, тоже тайга горела. Тогда вся верхняя улица пропала.
– Не вся. Только одна сторона. Домов десять, однако.
– Боле! Боле десяти. Но через улицу не перешёл.
– Как корова языком слизнула.
Старики умолкли. Пристально смотрели на уполномоченного, словно ждали, что вот сейчас он достанет из кармана волшебную палочку, махнёт ей над головами и все тревоги и печали развеются, а опасность отступит.
Старик, который был с посохом и всё держал полусогнутую ладонь возле правого уха, придвинулся ближе и громко прокричал:
– А лес-то, погорельцам-то, бесплатно давали, при царе-то! А теперя как будет?
А? Не дадут? Лес-то?
Григорий волшебную палочку не достал. Он как-то холодно окинул взглядом стариков и жёстко, выделяя каждое слово, сказал:
– Уже горели и снова там отстроились. Чем думали? Вплотную тайга стоит. Лесу им. Больно далеко загадываете, живыми бы остаться. Лесу бесплатно…
Старики молчали, топтались, переваливаясь с ноги на ногу. Кто-то вдруг заметил и, протягивая к небу руки, торопливо заговорил:
– Смотрите! Смотрите, чо это? Снег, чо ли? Снег?
Остальные тоже подняли глаза и протянули ладони навстречу лёгким, робким «звёздочкам», медленно спускающимся с неба.
– Какой тебе снег. Это же пепел.
– Пепел? Откудова это?
– Конечно. Во, смотри, густо пошёл.
– Правда, пепел. Не обманули солдатики, что сильно горит где-то.
Пепел. Он валил с неба всё плотнее, всё увереннее. Отдельных «снежинок» теперь уже не было, а валились крупные хлопья. Казалось, что они влажные и липкие. Падали эти хлопья довольно стремительно, создавая лёгкий шум, похожий на громкий шорох. На фоне глубоких сумерек падающий пепел вовсе затмил свет, превратив вечер в тёмную, непроглядную ночь.
Старики разошлись, озабоченно поглядывая на совершенно тёмное небо и стряхивая с плеч и головы приставучий, неприятный на ощупь пепел. Григорий ещё постоял, всматриваясь в ближние дома, замечая, как они покрываются неимоверным количеством пепла, становятся какими-то лохматыми, словно надевают на себя невиданную доселе шубу, мехом наружу. Звуки деревенские, особенно базлание полуголодной скотины по пригонам, поглотилось шорохом плотно падающего пепла и стало совсем не слышно. Только шорох, шорох.
Ночь тянулась необычно долго и была удивительно беспокойной. Сон то охватывал, заставляя проваливаться, словно падать в глубокую пропасть, то опять слетал, распахивая глаза селянам, учащая дыхание и сердечные ритмы. Удерживая это беспокойное дыхание, люди прислушивались к уличным шорохам, пытаясь определить, что же там, за стеной, происходит. Снова забывались тревожным сном, в надежде, что утром всё будет хорошо, отступят все тревоги и взойдёт радостное, родное и такое тёплое солнышко.
Утром жителям деревни предстала удивительная картина. Все огороды, дворы, улицы, все дома и сараи были покрыты толстым слоем золы, выпавшей за ночь. Небо очистилось и даже дыму, будто бы, стало меньше.