Соболиные сопки
Шрифт:
Только ветер теперь уж не метался из стороны в сторону, он просто кружил, образовывая сперва малые завихрения, потом больше, ещё больше. И вот уже огромный хоровод вихря раскручивался, раскручивался, набирал силу, выхватывая пучки соломы из крыши и радуясь этому. Но не проходило и минуты, как и сама крыша отделялась от сарая и, рассыпавшись на мелкие детали, уже плавно кружилась в этом круговороте, взбираясь всё выше и выше. От такой круговерти, от надвинувшейся тучи и прихлынувшего дыма сделалось темно, словно глубоким вечером.
Со свистом, который уже нестерпимо резал слух, налетели густые клубы дыма. Только теперь
Обдавало диким жаром заставляя пригибать голову, обхватывать её руками. Казалось, что жар исходил откуда-то с неба, с высоты. Невольно рождались сами собой нелепые мысли о «каре небесной»… А были ли они уж такими нелепыми?
Когда Григорий увидел, как вспыхнули первые сараи, вспыхнули именно с крыши, он утвердился в своих мыслях, что огонь идёт с неба.
Страшные языки пламени взмывали вверх, подхваченные непрерывным вихрем. Потом эти языки начинали пританцовывать, раскачиваться из стороны в сторону и с лёгкостью дотягивались до соседних построек. И те вспыхивали так же азартно, словно только и ждали этого.
Пальцы правой руки невольно, сами собой сжались в щепоть и Григорий даже ткнул этой щепотью себя в лоб, но тут же вспомнил, что совсем недавно его рекомендовали в члены партии. Стыдливо опустил руку, хоть и не поборол желания перекреститься.
А в следующий миг уже полетел по улице, торопливо торкаясь во все стёкла и громко, во весь голос выкрикивая:
– Спасайтесь!!! Спасайтесь!!! К реке! Бегите к реке!!!
… Огненно-дымные вихри, невиданных размеров, устроили бешеную пляску по всей деревне. Со страшными хлопками, словно лопалось от пробоины огромное автомобильное колесо, вспыхивали навесы, сараи, дома. Вспыхивали сразу целиком, охватывались огнём со всех сторон, моментально вознося к самому небу огромный, невиданной силы факел. Люди, кто успевал выскочить из домов на середину улицы, беспорядочно бежали в разные стороны. Бежали в горящих одеждах, охлопывая себя по голове, стараясь затушить волосы, горящие с треском. Кто-то снова падал и начинал извиваться, корчиться, отползать под какое-то укрытие.
Смотреть на это было ужасно больно. Да никто и не смотрел. Паника и вселенский ужас охватили всю деревню, каждого жителя.
Нелепостью в голове застряла мысль, о том, что не успел всех обойти, чтобы предупредить, кто и какой инструмент должен иметь на случай пожара.
Откуда-то с неба со страшным треском и скрежетом упала горящая крыша, рассыпая, раскидывая во все стороны огромные искры и целые головни, покрытые живым пламенем. Григорий отпрянул в сторону от свалившейся рядом крыши и, прикрывая руками голову, невольно глянул наверх, туда, откуда только что свалился этот огромный факел. Ему показалось, что небо полностью покрыто пламенем, сплошным, огромным языком, который с хохотом и плясками вылизывает землю.
Это походило на какой-то бешеный праздник зла, остановить который не под силу простым людям. И не играет ни какой роли кто ты: просто селянин, или даже коммунист, уполномоченный, наделённый высокими правами, или солдат с винтовкой за плечами, – не дано вам такой силы, чтобы справиться со стихией. Даже если ты самый большой начальник НКВД и можешь легко решать судьбы людей, можешь казнить, или миловать, – здесь ты бессилен. Ты просто мелкая букашка, которая слепо ползёт в сторону жаркого костра. Ползет до тех пор, пока не изжарится и не замрёт бездвижно. А костёр, как горел, так и будет гореть, даже не замечая, что рядом, совсем близко, погибло живое существо.
Григорий понял, что он уже не сможет кого-то спасти. Нужно хоть самому попытаться выбраться из этой бешеной пляски смерти. А огненные вихри всё закручивались, всё свистели и завывали совсем рядом, поднимая на воздух всё, что можно было оторвать от земли и вплетались там, на верху, в общий, огромный язык пламени.
Он опять сорвался с места и побежал вдоль объятой пламенем улицы. Понимал, что нужно свернуть в сторону реки, но проулка никак не попадалось, и он бежал, придерживаясь середины дороги, уклоняясь от летящих факелов и длинных языков пламени, внезапно преграждающих путь.
Казалось, что кто-то хохочет, улюлюкает и подгоняет его, радуясь, что загнал человека в ловушку. Рубаха на спине дымилась и хотела вспыхнуть, а волосы трещали так, что этот треск он ощущал кожей. Только не мог понять: волосы уже горят, или только готовятся к этому.
Увидел, что сзади, догоняя, бегут люди, несколько человек. Обрадовался им, как родным, хотел крикнуть, но задохнулся и лишь замычал что-то непонятное.
Среди дороги лежал ребёнок, девочка с опалёнными с одной стороны волосами. Показалось, что она мёртвая, такое синее было личико и пена возле рта. Чуть приостановившись, раздумывал, что делать, заметил, как шевельнулась голова, а может это просто ветром тронуло оставшиеся волосы. Схватил безвольное тело девчушки, схватил неловко, зажал где-то подмышкой, словно какой-то свёрток и побежал дальше. Совсем рядом громко хлопали, воспламеняясь, вспыхивая, словно были облиты бензином, дома, сараи. Даже заборы и прясла горели так дружно, будто их специально перед этим высушили и пропитали керосином, а теперь, с хохотом поджигали.
Наконец, улица закончилась. Вспыхнул и остался позади последний, самый крайний дом. В этот дом Григорий стучался, когда только приехал, чтобы разузнать, где находится школа. Ему тогда объясняли, как проехать к школе трое бойких ребят, видимо учеников этой самой школы. А сзади, скрестив на груди полные руки, молча, стояла моложавая женщина, скорее всего, мать этих ребятишек.
Жар, как будто, отступил. Нет, не отступил совершенно, он просто смягчился. Такое впечатление, что огонь даже растерялся несколько, спалив последний дом и не видя для себя дальнейшей работы. Но тут же спохватился и, с ещё большим ожесточением накинулся на стоящие вдоль дороги деревья. Они раскачивались и закручивались в огненном вихре со страшным скрежетом и шумом. Особенно страшно, с оглушительным треском вспыхивали ели и сосны.
Дышать было совершенно нечем. Огромный язык мешался во рту, не позволял дышать и Григорий вытолкнул его наружу. Девушка, бежавшая рядом и постоянно кричавшая: «Маменька! Маменька!», – вдруг рухнула, раскинув на стороны руки, словно подломленные крылья, с размаха упала прямо лицом на каменистую дорогу.
Григорий подхватил её под руку и поволок дальше. Кто-то подскочил и стал помогать ему. В это время вдруг ожила и заплакала девочка, которую он нёс подмышкой, придерживая одной рукой.