Собрание произведений в пяти томах. Том 3. Восьмидесятые
Шрифт:
Приезжий в Одессе
– Где у вас почта?
– Пошлите со мной.
– У меня письмо.
– Пошлите со мной.
– Откуда вы знаете куда?
– Пошлите со мной. Я знаю куда.
– Я по почте хотел.
– Да нет. Пошлите со мной.
– Не пошлю.
– А как же вы узнаете, где почта?
* * *
Сидим, смотрим ТВ.
Там следователь звонит в дверь.
Мама говорит:
– Слушай, звонок, как у нас…
Тот опять звонит.
– Ну точно наш звонок.
Там следователю открыли, а у нас звонки продолжались. Когда мы открыли, в двери торчала записка: «Как вам не стыдно!»
* * *
В воскресенье. Зимой.
Она собрала все деньги.
Положила в кошелек, кошелек в сумку, сумку в кошелку.
И пошла на толчок.
Давка страшная.
Мужчина продает сапоги.
Она хотела купить дубленку, но сапоги очень хороши.
Она их примеряет.
Надевать трудно.
Кошелка под мышкой.
Он говорит:
– Ну давайте, я подержу.
Она ему:
– Что вы. У меня здесь деньги. Я дубленку ищу. Я не могу доверить.
Он говорит:
– Ну вам же неудобно. Я же стою здесь. Интеллигентный человек.
Она после долгих колебаний дает ему кошелку.
Придерживает ее рукой.
Надевает сапоги.
Поднимает голову – его нет.
Ужас!
Убитая горем женщина в этих проклятых сапогах, которые стоят сто пятьдесят, а в кошелке было восемьсот, возвращается домой.
Дома муж.
Она садится одетая за стол.
Муж говорит:
– Как же ты купила сапоги, ты же забыла дома кошелек?!
* * *
В Одессе летом все спали во дворах, а воры с них снимали одеяла.
Тогда один из жильцов по прозвищу Янкель Хухым положил рядом с кроватью ломик.
Он проснулся без одеяла – от удара ломиком по ногам.
* * *
В Одесском областном сумасшедшем доме проживал больной, который все время пел: «Не нужен мне берег турецкий…» – и останавливался.
«Не нужен мне берег турецкий…» – и останавливался.
Его долго лечили. Объясняли, что там еще есть слова.
Наконец вылечили.
Через некоторое время его доставили этапом с турецкой границы и снова поместили в сумасшедший дом.
* * *
В автобусе № 135 битком.
Едет мрачный народ после работы.
Вдруг водитель заговорил с пассажирами нежно и шутливо:
– Ну, какая будет следующая остановка, кто догадается?
– Лесная, – ответил ребенок.
– Правильно, Лесная. Выходите осторожно: на остановке гололед. Ногами раскатали снежные кочки.
Это было так непривычно. Люди улыбались.
Кто-то открыто. Кто-то скрывая. А кто-то опустил лицо в книжку. И улыбался себе в книжку.
И так стало тепло в автобусе.
И люди заговорили вдруг между собой.
Заговорили о том, что скоро Новый год.
И шампанское дорогое.
И скоро праздник. И кто-то засмеялся.
А кто-то сказал:
– Нет, девушка, это вы напрасно…
– И откуда вы знаете? Может, и мне туда же.
А кто-то сказал:
– А здесь будет баня.
А кто-то сказал:
– Вот сейчас бы – эх!
– Эх, – сказали, – так ведь ванна.
– Разве ванна – это баня?
– Баня – это праздник.
– Баня – это коллектив.
– Баня – это свобода.
– Баня – это мужики.
– В баню идешь одним, выходишь другим.
– А здесь – автобус…
– Да, а баня будет. Лужков сказал – значит, будет.
А мне раньше. Я поднялся и посадил на свое место женщину.
Она была не одна, а с двумя кошелками.
И уговорила, вот уговорила меня на ее кошелки поставить тяжелый портфель.
Так мы и наградили друг друга и ехали – кто 20, кто 25, кто 40 минут – без злости и подозрений.
Каждый может стать артистом, когда люди уже собрались.
* * *
– Вы знаете, – говорила милая девушка, – я наивный человек. Я повесила свое платье сушить, а его украли.
– Это что, было единственное платье?
– Да.
Все засуетились.
* * *
– Тетя Света, – сказала девушка лет семнадцати женщине лет сорока…
– Катенька, – сказала женщина лет сорока девушке лет семнадцати. – Не говори мне «тетя», не делай меня старше, просто говори «Света».
– Тетя Света, – сказала девушка лет семнадцати женщине лет сорока. – Если я вам буду говорить просто «Света», я буду такая же старая, как вы. А я еще успею, поэтому, тетя Света, выйдите и закройте дверь.
* * *
Во дворе толпились люди.
Я вошел.
Посреди двора гроб.
В нем венки «Наташе», «Наташеньке».
Старушки на стульях:
– Яму уж дадуть! Лет шесть дадуть. Вон уже третий ящик наверх потащили.
– Водки?
– Водки.
– Может, за счет интерната?
– Да уж так и будить за счет интерната. Вон шестой ящик потащили…
Над гробом склонились три сестры в черном.
– А как она умерла?
– В походе. Мальчишка ее убил. Из пугача, что ли…
– У нас один из пугача сам себя убил.
– Ну тот сам себя. Того не жалко. Они у костра сидели. Он ей в голову выстрелил.
– Автобусы пришли. Оркестр вылезает. Военные все.
– Седьмой ящик наверх потащили.
– Водки?
Оркестр. Военные летчики лет семнадцать-восемнадцать-девятнадцать-двадцать.
Дирижер старшина.
Построившись и, глядя на гроб и на дирижера, начали облизывать губы.
Дирижер поднял руку с надписью: «Не забуду мать», и оркестр тихо начал.