Собрание произведений в пяти томах. Том 3. Восьмидесятые
Шрифт:
Смешно!
Игра на время, не на расстояние.
Ты вышел из вагона таким, каким вошел, но встретили тебя уже другие люди.
Здравствуйте, спасибо, что пришли.
Смеркалось
А тут товарищ пришел – без кола, без двора, без денег, без семьи и без одежды.
– Ты так ничего и не достиг, – сказал он мне. – Берись за что-нибудь серьезное. Возьмем меня…
Его брать не хотелось… Кого угодно...
– Тогда возьмем тебя…
Взяли
Хотели перейти к нему.
Не перешли… Он не представил предмета обсуждения…
Снова приступили к моим делам.
Пошли в кафе, продолжили.
К нам подсели… За нас платили.
Мы обсудили только половину моих дел.
Мешали. Целовали. Вспыхивали.
Спрашивали:
– Кто это?
Я говорил:
– Мой друг.
Я был весь в блестках от животиков.
– Так нельзя, – сказал он, очищая мое лицо от блесток. – Создай хоть что-нибудь серьезное... Ты гибнешь…
Я ему поверил. Он все прошел… Три дня я пил. Поссорился с женой. Тошнило… Сел за стол и написал: «Смеркалось…»
Потом валялся… Потом пил. Потом валокордин… Потом рассол… Потом отраву одной тетки с ведрами, потом был мануальщик с нехорошими руками, мял тело серое…
От «смеркалось» у меня мутилось, колебалось, и тошнилось, и рвалось… Другого начала так и не придумал…
Смеркалось… Темнело… Розовело… Валялось…
Когда интригами не мыслишь и никого не отравил, не убивал старух от пуза веером из автомата, не давил мужчин бульдозером, не писал сверху на толпу, не занимался сексом в людном месте – пустая жизнь. Ни вспомнить, ни продать.
Конечно, хочется не только выступать, но и руководить, и быть деловым, и строить, и производить, и обучать, лечить.
Но я-то, к сожалению, умею лишь одно.
И, к счастью, это делаю.
Другого нет.
И страдаешь.
И переживаешь.
И тянешься, и учишься, а не умеешь.
И сколько раз я начинал серьезный труд, я выводил: «Смеркалось» – и ждал слов.
Они не приходили.
Или: «Однажды голубым воскресным утром» – и снова ждал.
Уже дошел до стука в дверь.
То есть: «Однажды утром вдруг постучали».
Долго возился со словом «вдруг». Если стучат, конечно «вдруг».
Я уже доходил до фразы: «Знойное лето сменилось дождливой осенью» – и ждал, что подскажет этот необычный оборот.
Кроме продолжения: «Дождливая осень сменилась снежной зимой, прохожие скользили на работу. А на работе все замерзло. Только рассвело – давай смеркаться… То есть смеркалось весь день. Стало опасно... Федор взял разводной ключ и вышел на улицу».
Это уже опасно. Когда выходит Федор, всегда опасно. Даже когда он не выходит, а просто берет разводной ключ.
Сколько он этим ключом натворил… После его ключа не работает кран, телевизор, жена, сосед. Федор сел в тюрьму. Ключ перешел к сыну.
Федор сидит, я сижу. Ждем продолжения.
Смеркалось, мать его… По-прежнему… Нет, светало… Да, светало. Снежная зима сменилась холодной ветреной весной.
А Федор все сидит…
И правильно.
Принесли баланду – выпил.
Картошки вытряс в рот.
Сидит. Ждет, что будет дальше…
И я жду…
Ему хуже, он в тюрьме.
Пора освобождать…
Слова все не идут. Сюжета нет…
А он сидит…
Как я подумаю, что ему еще сидеть и ждать меня…
А я валяюсь на диване, жую, пью кофе, жду вдохновения – а он сидит.
К чертям!
Я так народу перебью невинного…
И эти тоже застыли в поцелуе в саду весной, когда смеркалось…
Уже светает, уже теплеет, а они стоят…
Я даже в их положение не хочу входить.
Столько суток в поцелуе – это ж потом не видеть, не хотеть, не целовать всю жизнь всех женщин…
А тут родители жены приехали… Да нет… Ко мне… Мы тут собрались за столом. А те стоят… А тот сидит. А автор пьет…
Не лезь в чужие судьбы… Пусть сюжетом им будет жизнь. И даст ее им женщина… Они сейчас и пишут, и рожают…
Опять смеркалось – хотя уже я в этом не уверен…
Не смеркалось, а реальный день клонился к вечеру, и солнышко сияло, и море синее, и крики отдыхающих, и все сияет празднично, а я пишу: «Смеркалось» – и тяжелею от натуги…
Ну, что дальше? Но!.. Вперед, кобыла… Ей от вечного «смеркалось» тоже тошно… И Федора бы надо выпустить, и тех двоих...
И ни черта…
Ну пусть стоят… А тот сидит… А автор спит…
Может, приснится... Берег. Ночь. Туман. Маяк. Весло. Багор.
И женщина, укутанная в шаль. Милиция. Патруль. Мужчина схвачен. Юноша в кустах. И на песке предмет, что утром будет найден студентом Гришей.. От чего он и скончается…
Вот от чего?..
Вот от чего?
Опять смеркалось…
Всё невпопад!
Я читал стихи и отвечал на звонки.
Я держал трубку, я читал в трубку.
И вечный бой.Покой нам только снится.И пусть ничто не потревожит сны.Седая ночь,и дремлющие птицыКачаются от синей тишины.– Птенчик, почему же ты не звонишь?
– Почему я не звоню, я звоню.