Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые
Шрифт:
И специальных врачей для богатых у нас не делают, как и дорог, как и выхлопных газов. Так что тратить деньги на дорогах с таким покрытием, или в публичных домах с таким отоплением, или просто даже случайно воду хлебнуть во время мытья, как и купить в аптеке лекарство годности эпохи Киплинга и Ватерлоо – это скончаться в тех же ужасных мучениях, что при бедности.
Часть богатств уходит на взятки и заказные убийства. Мастерство киллеров растет, пуленепробиваемый тюль дорожает. А под пулями тратить
Остается вкладывать в промышленные предприятия, которые выпускают то, что мы знаем.
Раздача кончилась.
Раньше давали чужие деньги, теперь свои. То есть он хочет отдавать деньги, но за какую-то работу. Отсюда непрерывные конфликты с населением.
Платить налоги психологически невыносимо, когда видишь лица налоговых инспекторов. Кажется, что отдаешь именно им. То есть трансляция, как отдают им – есть, куда отдают они – нет.
В общем, в стране, где это все происходит, то есть у нас – и у бедных, и у богатых, возникает уверенность в завтрашнем дне.
Настолько твердая, что не хочется жить.
Только жрать, пить, стрелять и целоваться.
В коттеджах, празднично возведенных вокруг столицы, никто не живет. В бассейнах воды нет.
Опять все ради детей. Уже двадцатое поколение строит детям счастливую жизнь, закладывая себя в фундамент.
Испытание деньгами.
Все, что на сцене или экране зависит от денег, становится все проще и проще. Если раньше на экране выполняли и перевыполняли, то теперь стреляют и целуются. Тогда врали и сейчас. Все-таки мы еще чем-то занимаемся. И шутки от пояса и ниже. Что в боксе и юморе запрещено.
И газеты, конечно, только о том, как себя вести в постели, как будто мы из нее не вылезаем.
Хотя прохожие на улицах есть.
И на демонстрациях битком, значит, не все время в постели.
Тем более без зарплаты те же девять месяцев.
Так что сексуальная ориентация у нас меняется ежеминутно, направленная на то, где денег добыть. Убеждения вертятся, как колеса.
Лишь бы выбрали, лишь бы место занять. Ну а там борцы за народное счастье, пять тысяч голос! Не выдержали мы испытание деньгами.
Теперь спорт. Мозги кончились, пошла утечка мышц, и чем удержишь?!
Теперь музыка. Чем ее удержишь?
Теперь балет. Чем его удержишь?
Безмолвие уезжает.
Остается то, что зависит от языка. И все остальное, что не зависит ни от чего.
Очередей не стало. Жители стоят в демонстрациях.
Единственное, что добавилось – звук. Слышны слова! Проклинают громко. Это и дает надежду.
А сколько потеряно друзей?
А сколько потеряно талантов?
Испытание деньгами мы не выдержали, приступаем к испытанию временем.
Будем откровенны
Давайте поговорим. Будем откровенны – плохо живем.
Будем откровенны – еды во многих домах нет.
Я лично буду откровенен – я без валенок к зиме.
Буду еще откровеннее – у меня лысина.
Буду совсем откровенен – у меня нет правой руки.
И если начистоту, я без ног.
А совсем между нами – они мне и не нужны.
Мне и образование ни к чему.
Семья у меня большая, живем дружно, но, если откровенно, они мне ни к чему.
Да, честно говоря, и я им не нужен.
Я больше скажу – меня все население раздражает.
И им никто не нужен.
Как бы они ни прикидывались.
Государство нам тоже не нужно и ископаемые не нужны, если между нами.
Сельское хозяйство нужно, конечно, но без него легче.
И домашних животных я бы разогнал, и диких, и разлегся бы на пляже, размышляя, хотя без размышлений жить легче.
Так что еще надо посмотреть, стоит ли сосредоточиваться.
Целую всех, кого достану.
Переменная облачность. Возможно солнце
В том-то и дело. То, что у меня не появляются злые, высмеивающие власть произведения, заставляет меня думать, что все не так уж плохо.
Оттого что власть мне симпатичнее оппозиции, симпатичнее населения, симпатичнее прессы, на душе становится странно, весело и тревожно, ибо власть самая временная из них.
Оттого что у меня не получались плевки наверх, я считал себя бездарным.
Сейчас перестал.
Это несложно, плевать туда вместе с миллионами, ничего не предлагая и не зная как, не зная куда.
Если бы знали – предложили.
И давно бы выстроили.
И цель и этапы.
Пятьсот дней – триста – двести…
Но не знают. И ругают. И реакционеры именно они: население, оппозиция.
Консерватор – тот, у которого нет идей.
Реакционер – тот, который от этого свирепеет.
Ну, честный. Ну и что из того?
Кто у кого ворует? На воровском фоне?
Интеллектуальная часть сбежала и радует нас оттуда загаром.
Война уже не война, а процесс сплочения и оздоровления. Такой вот страшный процесс.
Бедность и нищета бросаются в глаза тысячами грязных немытых машин, или уже миллионами, или уже миллиардами.
Нищему пешеходу уже не просунуться среди нищих машин.
Нараспродавали родину, вывезли капитал, а бедствуют здесь.
Здесь так принято.
Как бедствовать, так и крупно зарабатывать.
От «на грани разорения» до «на грани процветания».
Средне зарабатывать выезжают туда.
Снабжая те ракеты нашими программами.
Запчасти к оружию самых непримиримых противников – из одного источника.