Собрание речей
Шрифт:
Но некоторых это обстоятельство ничуть не тревожит, и они, потеряв всякий стыд, дают нам советы, следуя которым город покрыл бы себя бесчестьем. Эти люди так ретиво побуждают нас отдать Мессению, что имеют дерзость подробно доказывать слабость нашего города и силу врагов. Они предлагают нам, своим политическим противникам, ответить, откуда же мы ожидаем помощи, призывая к войне? Я же полагаю, что самой сильной, самой верной союзницей является справедливость во всех поступках (так как благоволение богов, вероятно, на стороне справедливых, если можно судить о предстоящем на основании прошлого); далее, нашими союзниками являются хороший государственный строй и разумная умеренная жизнь, а также готовность до последней капли крови сражаться с врагами и убеждение, что больше всего следует опасаться дурной славы у сограждан. Все эти качества присущи нам в большей мере, чем другим людям. Эти качества я считал бы на войне более ценными союзниками, чем подкрепление тысячами воинов. Действительно, я ведь знаю, что и те, которые первыми из нашего народа пришли в эту страну, одержали верх над другими не благодаря своей численности, а благодаря тем доблестям, о которых я рассказал. Вот почему недостойно испытывать страх перед врагами из-за их многочисленности. Напротив, нам следует мужаться, видя, что мы так стойко перенесли несчастья, как еще никогда никто из эллинов, и сохранили верность издревле установленным законам и обычаям. А другие между тем, как мы видим, не в состоянии
Если же нужно сказать и относительно помощи извне, то найдутся, я полагаю, многие желающие поддержать нас. Прежде всего я сошлюсь на афинян. Хотя они и не во всем на нашей стороне, но ради нашего спасения сделают все, что угодно. Существуют и другие эллинские города, которые относятся к несчастьям, постигшим Спарту, как к собственным. Наконец, тиран Дионисий [285] , царь Египта [286] , правители на территории Азии [287] охотно придут нам на подмогу, каждый сообразно со своими возможностями. Кроме того, состоятельные люди из эллинов, обладающие влиянием и стремящиеся к наилучшему государственному строю [288] , хотя еще не объединились между собой, но их сочувствие на нашей стороне, так что, естественно, я могу возлагать большие надежды на их содействие в будущем.
285
Имеется в виду Дионисий Младший, унаследовавший после смерти отца в 367 г. до н. э. единоличную власть и продолжавший его политику, благоприятную для Спарты.
286
Персия находилась в союзе с Фивами, а фараон добившегося на время самостоятельности Египта, Тах, поддерживал Спарту.
287
Например, правитель Карии Мавсол.
288
— термин, обозначавший сторонников аристократического строя, аристократический строй, подобный спартанскому.
Я думаю, что и простой народ в Пелопоннесе и та демократия [289] , которую мы все считаем наиболее враждебно настроенной к нам, уже стремятся к нашему заступничеству: ведь их отпадение не осуществило ни одну из их надежд; вместо свободы они получили обратное: потеряв лучших из своей среды, они оказались в зависимости от худших из сограждан, вместо автономии — самое ужасное беззаконие. Раньше они ходили вместе с нами походом против врагов, теперь они видят, как враги вторгаются на их собственную территорию; раньше они только по слухам знали о распрях, происходивших в других местах, теперь чуть ли не ежедневно у них у самих происходят государственные перевороты. Несчастье настолько их всех сравняло, что никто не в состоянии распознать, кто из них находится в самом худшем положении. Нет ни одного неповрежденного города, нет ни одного города, который не пострадал бы от своих соседей [290] , так что поля опустошены, города разграблены, государственный порядок и законы, при которых жители этих городов когда-то были счастливейшими из эллинов, уничтожены [291] . Они относятся друг к другу с таким недоверием и с такой враждебностью, что сограждан боятся более, чем врагов. Вместо бывшего при нашей власти единодушия и взаимной имущественной поддержки, они дошли до такого распада связей между собой, что люди состоятельные охотнее бросили бы свое имущество в море, чем оказали бы помощь нуждающимся, а бедные меньше обрадовались бы находке клада, чем возможности силой захватить имущество богатых. Прекратив жертвоприношение на алтарях, люди, точно жертвенных животных, закалывают друг друга [292] . Сейчас можно встретить больше изгнанников из одного города, чем прежде из всего Пелопоннеса. И хотя я рассказал о множестве бедствий, постигших Пелопоннес, в действительности их гораздо больше. Ибо не существует таких ужасов и страданий на свете, которые не встретились бы здесь. Одни ими уже сыты по горло, другие вскоре пресытятся и будут искать избавления от них. Не воображаете же вы, что люди согласятся и впредь жить в таких условиях? Ведь если некоторые устают и в благополучии, смогут ли они стойко выдержать длительный период бедствий? Так что не только в случае войн мы окажемся победителями, но если мы сохраним спокойствие и выдержку, вы увидите, как они изменятся и будут считать союз с нами своим спасением. Вот какие надежды я питаю.
289
— преимущественно обозначает сторонников демократического строя.
290
Контекст показывает, что оратор сообщает о совершившихся несчастьях, а не о предстоящих.
291
Ахейцы и мантинейцы заслужили известность своими законами. В результате походов Эпаминонда и движений народных масс эти законы были уничтожены.
292
Возможно, оратор имеет в виду события в Коринфе 399 г. до н. э. или в Аргосе 371 г. до н. э.
Я так далек от того, чтобы выполнить хоть что-нибудь из требований наших врагов, что если бы даже ничего не осуществилось из этих надежд и ниоткуда не пришла бы помощь, а напротив, некоторые эллины обидели бы нас, другие же остались бы равнодушными, я и в этих обстоятельствах не изменил бы своего решения. Я подверг бы себя всем опасностям войны, прежде чем пойти на это соглашение. Ведь мне было бы стыдно и в том случае, если бы я обвинил наших предков, будто они отняли землю у мессенцев противозаконно, и в том случае, если б я признал, что они завладели ею правильно и подобающим образом, а мы, вопреки нашему праву, согласились на какую-нибудь уступку относительно нее. Итак, ни того, ни другого не следует делать, а нужно обдумать, как повести войну соответственно с достоинством нашего города и не покрыть позором как лжецов тех, кто имеет обыкновение петь нам хвалу. Напротив, мы должны проявить себя так, чтобы превзойти все хорошее, сказанное о нас. Таким образом, я полагаю, в дальнейшем не случится ничего хуже того, что мы терпим, сейчас. Наоборот, враги наши примут такие решения и совершат такие ошибки, в результате которых положение наше улучшится. Но если бы все же мы обманулись в своих надеждах и нас стали бы теснить со всех сторон, и мы оказались бы не в
Я заявляю, что следует отослать из Спарты наших родителей, наших жен, детей и прочее население, одних в Сицилию, других в Кирену или на материк. Все их там встретят с радостью и щедро наделят землей, а также прочими средствами существования, отчасти выражая свою благодарность за полученные ранее одолжения, отчасти в расчете на нашу благодарность за оказанные услуги. Оставив тех из нас, кто хочет продолжать борьбу и способен носить оружие, следует покинуть город и все наше имущество за исключением того, какое мы будем в силах унести с собой, затем занять опорный пункт, как можно более надежный и благоприятный для ведения войны, совершать набеги, грабить и разорять врагов как на суше, так и на море до тех пор, пока они не прекратят спор относительно принадлежащего нам. Если у нас хватит отваги на это, если мы не станем колебаться, вы увидите, как те, кто сегодня диктуют нам условия, придут к нам с мольбами и будут просить нас принять обратно Мессению и заключить мир.
Какое из пелопоннесских государств могло бы выдержать такую войну, которая, вероятно, возникла бы, если бы мы того захотели? Какое из них не было бы охвачено изумлением и страхом перед собравшимся войском, которое совершило такие дела, которое воодушевлено справедливым гневом против виновников этих крайних мер, доведено до отчаянной решимости и презрения к собственной жизни? Перед войском, которое к тому же было бы свободно от повседневных забот и занято исключительно войной, перед войском, похожим во всем на отряд наемников, но обладающим такой доблестью и такой подготовкой, как ни одно кем-либо созданное войско? Перед войском, независимым от какой бы то ни было государственной власти, способным располагаться под открытым небом, передвигаться в любом направлении? Перед войском, которое легко оказывалось бы в соседстве с кем бы ни захотело, и которое всякую местность, пригодную для ведения войны, считало бы своим отечеством? И вот я думаю, стоит только облечь в слова подобный план и сделать его известным среди эллинов, как враги наши придут в смятение, а в особенности, если мы будем к тому же принуждены привести его в исполнение. Представьте себе их душевное состояние, если сами они окажутся в тяжелом положении, а нам не смогут причинить вреда? Если они увидят свои собственные города в осаде, между тем как наш город в результате принятых мер никогда не испытает подобного несчастья? И если к тому же они увидят, что нам легко снабжать себя средствами к существованию из собственных запасов и из военной добычи, им же, напротив, трудно, так как не одно и то же заботиться о подобном войске или прокормить население города?
Но самым горьким было бы для них сознавать, что наши домашние живут в полном довольствии и видеть, как их собственные семьи повседневно нуждаются в самом необходимом и однако ж быть не в силах облегчить их страдания; видеть, что, обработав поля, они теряют и семена, и урожай, но понимать, что оставив землю невозделанной, они совсем не смогут выдержать войну. Но, может быть, сплотившись и создав общее войско, они станут преследовать нас и препятствовать тому, чтобы мы причиняли им вред. Однако же, чего мы могли бы пожелать более горячо, чем встретить выстроившихся против нас для сражения в той же неудобной местности людей недисциплинированных, отовсюду набранных и повинующихся разным командирам? Не потребовалось бы большого труда, чтобы быстро заставить их принять бой в условиях выгодных не им, а нам. Не хватило бы оставшейся части дня, если бы мы попытались перечислить все преимущества, которые получили бы при подобном образе действий. Ведь всем известно, что мы одержали верх над эллинами не благодаря размерам нашего государства и не численностью населения [293] , но тем, что установили государственный порядок по образцу войска, хорошо организованного и охотно повинующегося своим командирам. Итак, если мы введем у себя во всей чистоте тот строй, простое подражание которому уже приносило пользу, то, несомненно, мы легко одолеем наших противников.
293
Число полноправных спартиатов не превышало 10 тыс.
Мы также знаем, что основатели этого города вступили в Пелопоннес, имея в своем распоряжении лишь небольшое войско и тем не менее подчинили себе много могущественных городов. Так вот, было бы полезно последовать примеру наших предков, и после того, как мы потерпели неудачу, вернуться к началу нашего пути и попытаться возвратить себе почет и власть, которыми мы обладали прежде. Но всего позорнее было бы, если бы зная о том, как афиняне покинули свою землю ради свободы других, мы ради собственного спасения не посмели бы бросить свой город; в то время как мы должны были бы давать другим пример подобных поступков, мы даже не захотели бы следовать примеру афинян. И вот что еще более достойно осмеяния: фокейцы, спасаясь бегством от власти персидского царя, покинули Азию и основали новое поселение в Массалии, мы же дошли до такого малодушия, что готовы подчиниться приказу тех, над которыми неизменно властвовали в прошлом. Не следует, однако, сосредоточивать свое внимание на том дне, в который мы были бы вынуждены отослать от нас самых близких нам людей. Нет, нам следует смотреть вперед и представлять себе то время, когда мы, одержав победу над врагами, восстановим наше отечество, вернем назад наши семьи и докажем всем, что и сейчас мы пострадали не по справедливости и в прошлое время справедливо предъявляли права на первенство.
Дело обстоит следующим образом. Я внес эти предложения не с тем, чтобы мы уже теперь их осуществили, и не потому, что нет иного пути спасения, но желая внушить вам убеждение, что и эти несчастья и еще более тяжелые следует выдержать, прежде чем подписать относительно Мессении договор, какой нам приказывают. Я бы не призывал вас к войне так усердно, если бы не видел, что мир, к которому приведет осуществление моих предложений, стал бы почетным и прочным, а мир, к которому приведут предложения кое-каких советчиков, будет не только позорным, но и недолговечным. Ведь если мы поселим возле нашей границы илотов и станем смотреть сквозь пальцы на то, как их город крепнет, кто же не понимает, что мы будем вовлечены в непрестанные волнения и опасности? Так что рассуждающие об осторожности не замечают, что обеспечивают нам мир на короткое время, а войну готовят на вечные времена. Я бы поставил перед этими людьми такой вопрос: во имя чего, по их мнению, следует отдавать свою жизнь в сражениях? Не тогда ли, когда враги предъявляют нам требования, противоречащие нашему праву, отсекают кусок нашей земли, освобождают наших рабов и поселяют их на той земле, которую оставили нам наши отцы, а нас не только лишают собственности, но вдобавок ко всем бедам подвергают бесчестью?
Я же считаю, что ради защиты наших прав возможно перенести не только войну, но изгнание и смерть. Лучше умереть с доброй славой, которой мы всегда пользовались, чем жить в позоре, который навлечем на себя, выполнив то, что приказывают нам. Коротко говоря, лучше быть уничтоженными, чем стать посмешищем наших врагов. Люди, пользовавшиеся таким почетом, обладавшие таким высоким образом мыслей должны выбрать одно из двух: либо занимать первое место среди эллинов, либо погибнуть, не сделав ничего низменного, но завершив свою жизнь доблестным концом!