Собрание речей
Шрифт:
Я не думаю, чтобы другие пожелали слушать о прочих деяниях лакедемонян. На их взгляд, возможно, довольно и сказанного, чтобы понять, как поступал по отношению к эллинам каждый из двух городов. Я же как раз иначе к этому отношусь и считаю, что тема, которую я выбрал, нуждается во многих других доказательствах, особенно в таких, которые заранее покажут глупость тех, кто попытается возражать против того, что уже было сказано. Я полагаю, что легко найду эти доказательства. Среди людей, одобряющих все деяния лакедемонян, самые лучшие и наиболее разумные будут, я полагаю, хвалить государственное устройство Спарты и выскажут о нем то же мнение, которого держались и прежде. Что же касается действий Спарты по отношению к эллинам, то они согласятся с тем, что было сказано мною. Есть и другие сторонники Спарты, которые ничтожнее не только этих лучших, но и большинства. Эти ни о каком другом деле неспособны сказать ничего сносного, а о лакедемонянах они просто не в состоянии молчать; они рассчитывают на то, что, воздавая спартанцам преувеличенные похвалы, получат такую же славу, как и те ораторы, которые, по общему мнению, и способнее, и лучше их. Подобные люди, узнав все подготовленные противником доводы и не будучи в состоянии возразить ни на один из них, сразу же обратятся, как я полагаю, к обсуждению государственного устройства. Сравнивая спартанские порядки и здешние и главным образом благоразумие и повиновение спартанцев с нашим небрежением к общественным делам, они на этом основании будут превозносить Спарту. Люди рассудительные, конечно, сочтут подобную попытку бессмысленной. Ведь я и не ставил своей целью рассматривать различные формы государственного устройства, но стремился показать, что наш город имеет гораздо больше заслуг перед эллинами, чем город лакедемонян. Если они опровергнут какой-нибудь приведенный мной довод или назовут другие общие дела, в которых спартанцы были бы лучше нас, то, естественно, заслужат похвалу. Если же они попытаются говорить о том, о чем я даже не упомянул, все с полным основанием сочтут их тупоумными. Тем не менее, поскольку я думаю, что главное внимание они как раз уделят рассуждению о формах правления, то и я не откажусь высказать свое мнение о государственном устройстве. Ведь я рассчитываю показать, что в этом отношении наш город еще более выгодно отличается, чем в тех делах, о которых уже говорилось.
Никто не подумает, что я сказал так о том политическом строе, который мы получили по принуждению [183] . Речь идет о политическом строе предков, от которого наши отцы устремились к ныне существующему порядку не из презрения к прежнему [184] , но в отношении всех прочих дел они признали более подходящим тот строй, а для достижения власти на море они считали более полезным этот. Захватив власть на море и хорошо ее организовав, наши отцы смогли дать отпор козням спартанцев и вооруженным силам всех пелопоннесцев; в то время наш город, одерживая по большей части над ними победу, был вынужден постоянно вести войну. Поэтому никто бы по справедливости не осудил тех, кто предпочел властвовать на море. Ведь наши отцы не обманулись в своих надеждах и не ошиблись ни в чем, ни в дурном, ни в хорошем, из того, что присуще каждому из двух видов власти. Они точно знали, что гегемония на суше поддерживается дисциплиной, воздержанностью, повиновением и другими подобными средствами, но эти средства непригодны
183
Намек на конституцию, составленную в период правления тридцати тиранов.
184
Под политическим строем предков Исократ имеет в виду форму правления Афин до Солона.
185
Исократ имеет в виду, очевидно, Сократа, который, согласно Платону, проповедовал, что лучше претерпеть несправедливость, чем совершить ее.
Теперь я скажу уже о том государственном устройстве, обсуждение которого я поставил своей целью, а также о наших предках. Я начну с того времени, когда еще не было упоминаний ни об олигархии, ни о демократии, когда и у варварских племен и во всех эллинских городах существовали монархии. Я предпочел начать издалека по следующим причинам. Прежде всего, я считаю, что у тех, кто претендует на доблесть, превосходство над другими должно было проявиться с самого возникновения. Затем, мне будет стыдно, если я, рассказав столь пространно о людях превосходных, но не имеющих ко мне никакого отношения, никак не упомяну о предках, которые так прекрасно устроили дела нашего города. Они настолько превосходили тех, кто располагал такой же властью, насколько наиболее рассудительные и добродетельные мужи отличались бы от самых диких и свирепых зверей. В самом деле, разве мы найдем какое-нибудь гнуснейшее и ужаснейшее преступление, которое не совершалось бы в других городах и особенно в тех, что и прежде считались величайшими и теперь слывут таковыми. Разве не совершались там многочисленные убийства братьев, отцов, друзей-ксенов? А кровавые убийства матерей, кровосмешения и рождение детей от тех, кем сами были рождены? Разве не замышляли там родители употребить в пищу собственных детей, разве дети не изгоняли своих отцов? Разве там не топили в море, не лишали зрения? Разве число страшных злодеяний не было там так велико, что у тех, кто имеет обыкновение год за годом представлять на сцене случившиеся прежде несчастья, никогда не будет в них недостатка?
Так вот, я рассказал это не для того, чтобы упрекать других. Я хотел показать, что у наших предков не только не случалось ничего подобного, это еще не было бы доказательством добродетели, но свидетельствовало бы лишь о том, что наши предки по своей природе не были подобны гнуснейшим из людей. Для того чтобы воздать кому-нибудь высшую похвалу, необходимо показать не только то, что восхваляемые люди не являются негодяями, но и то, что они превзошли во всякого рода добродетелях и людей прежних поколений, и живущих ныне. Именно это каждый мог бы сказать о наших предках. В самом деле, они устроили дела государства и свои собственные столь благочестиво и прекрасно, как это и подобает людям, ведущим свое происхождение от богов. Первыми основав города и введя в употребление законы, они всегда сохраняли почтение к богам, а к людям — справедливость. К тому же наши предки — не какая-нибудь смесь и не чужеземные переселенцы, а единственные коренные жители среди эллинов. Они кормились от той самой земли, на которой сами родились, и любили ее так, как лучшие из людей любят своих отцов и матерей. Кроме того, — казалось бы, необычайно трудно и крайне редко можно найти среди тиранов и царей какой-нибудь род, власть которого продолжалась бы четыре или пять поколений, но наши предки были настолько угодны богам, что даже в этом посчастливилось только им одним. В самом деле, Эрихтоний, родившийся от Гефеста и Геи, получил от Кекропа, у которого не было детей мужского пола, его дом и царскую власть. Начиная с этого времени все преемники Эрихтония — а их было немало — передавали своим собственным детям свое имущество и власть — вплоть до Тезея. Я считаю очень важным не говорить раньше времени о Тезее, его доблести и подвигах. Рассказать о них более уместно в речи, посвященной делам нашего государства. Но все же трудно, более того, — невозможно — не сказать о том, что мне пришло в голову по поводу правления Тезея, поскольку речь идет об этом времени. Невозможно отложить этот рассказ до той поры, наступление которой я не могу предвидеть. Я опущу эти примеры, так как я воспользовался ими в большей степени, чем это нужно для поставленной цели [186] , упомяну же только об одном подвиге, о котором раньше не говорил и который был совершен только одним Тезеем. Этот подвиг — величайшее доказательство его доблести и ума. В самом деле, Тезей владел царством, прекрасно защищенным от опасностей и чрезвычайно могущественным. Он совершил за время своего правления иного великих дел и на войне, и в управлении государством. Однако всем этим он пренебрег. Он предпочел непреходящую славу, добытую тяжкими трудами и битвами, развлечениям и беззаботному счастью, которое могла доставить ему в то время царская власть. И поступил он так не в преклонном возрасте, пресытившись обладанием этих благ, но находясь в расцвете сил, он, как говорят, передал управление государством народу, а сам ради своего города и остальных эллинов продолжал вести жизнь, полную опасностей.
186
По мнению Бласса, в рассказе о подвигах Тезея, так же как и в разделе, посвященном восхвалению Агамемнона, Исократ стремился дать македонскому царю пример для подражания.
Я, насколько это возможно, напомнил теперь о доблести Тезея, а обо всех его подвигах обстоятельно рассказал прежде. Что же касается тех, кто принял на себя управление государством, которое им передал Тезей, то я не знаю, будет ли моя похвала достойна их образа мыслей. Незнакомые с различными формами правления, они безошибочно выбрали государственный строй, который все согласились бы признать не только самым доступным для народа и самым справедливым, но также и наиболее полезным для всех, а для тех, кто этим государственным строем пользуется, и самым приятным. Так, они установили демократию — но не ту, при которой управление идет кое-как, распущенность считается свободой, а возможность для каждого делать то, что он захочет, — счастьем. Они установили демократию, при которой подобные явления осуждаются [187] ; эта демократия пользуется аристократическим принципом. Большинство причисляет аристократическую форму правления, являющуюся весьма полезной, к государственным устройствам, так же, как и правление с имущественным цензом. Ошибаются они не по невежеству, но лишь потому, что никогда не заботились ни о чем надлежащем. Я же утверждаю, что существуют только три формы правления — олигархия, демократия, монархия. Среди народов, живущих при каждой из этих форм правления, одни привыкли ставить у власти и во главе всех дел достойнейших граждан, от которых можно ожидать самого лучшего и самого справедливого управления; эти хорошо управляют своими делами — как внутренними, так и внешними — при любом государственном строе. Другие пользуются услугами самых наглых и скверных людей, не думающих о государственной пользе, но ради собственной жадности готовых на что угодно; у них государства управляются в соответствии с испорченностью тех, кто стоит у власти. Есть еще и такие люди, у которых управление устроено совсем иначе, а не так, как я только что говорил. Каждый раз, когда такие люди воспрянут духом, то больше всего ценят тех, кто говорит им в угоду, когда же они пребывают в страхе, то обращаются к самым лучшим и самым благоразумным. Вот у такого народа дела идут попеременно — иногда хуже, иногда лучше. Такова природа и таковы возможности различных государственных устройств. Я полагаю, что другие ораторы смогут сказать по этому поводу гораздо больше того, что было сказано мною. Мне же больше не следует говорить обо всех формах правления, но только о государственном устройстве наших предков. Ведь я обещал показать, что оно было более дельным, чем государственное устройство, установленное в Спарте, и явилось причиной гораздо большего числа благ. Пусть для тех, кто выслушает с удовольствием, когда я буду рассматривать полезное государственное устройство, эта речь не покажется ни докучной, ни чрезмерной, но, напротив, — складной и соответствующей тому, что говорилось прежде. Но пусть моя речь покажется чрезмерно длинной тем, кто не одобряет речей серьезного содержания, но радуется больше всего перебранкам на торжественных собраниях; если же они и отказываются от этого безумия, то тогда восхваляют самые низкие дела, какие только существуют, и самых преступных людей, которые когда-либо рождались. Но я, как и другие благоразумные люди, никогда и ни в чем не считался с подобными слушателями. Я заботился о таких слушателях, которые запомнят то, что я говорил прежде, до всей этой речи, не осудят ни ее объем, ни мое многословие. Они поймут, что от них самих зависит внимательно прочитать какую-то часть речи и бегло просмотреть остальное. Но больше всего я заботился обо всех тех, кто охотнее всего слушает речь, в которой говорится о доблести мужей и о нравах государства с хорошим управлением. Если бы кто-нибудь захотел и был бы в состоянии подражать таким мужам и таким нравам, то смог бы прожить жизнь с большой славой и сделать свои города счастливыми. Итак, каких слушателей я бы хотел иметь — я уже сказал. Но я боюсь, чтобы моя речь и при таких слушателях не оказалась недостойной тех дел, о которых я намереваюсь рассказывать. Все же, насколько это будет в моих силах, я попытаюсь высказать о них свое мнение. То, что наш город в те времена своим управлением выгодно отличался от других городов, мы, по справедливости, могли бы приписать нашим царям, о которых я только что рассказал. Ибо это они воспитали народ в добродетели, справедливости и в большой умеренности. Своим управлением они научили его тому, что я показал гораздо позднее на словах, чем они на деле, а именно, что всякая полития — это душа города, имеющая над ним такую же власть, как разум над телом, так как именно она выносит решения обо всех делах, сохраняет все полезное, избегает того, что приносит беду, и является причиной любых событий, присходящих в государстве. Народ понял это и не забыл и при перемене политического строя [188] ; но обращал свое внимание прежде всего на то, чтобы доверить правление людям, преданным демократии и обладающим теми же свойствами, что и прежние их правители, с тем, чтобы к полновластному правлению общественными делами не пробрались люди, которым никто не доверил бы никакого частного дела [189] ; остерегались допускать к государственным делам людей, признанных всеми за бесчестных; не терпели даже голоса тех, кто постыдно торгует своим собственным телом и все же считает себя достойным подавать советы другим о том, как следует управлять государством, чтобы стать мудрее и добиться большего процветания; не терпели и тех, кто растратил на постыдные удовольствия состояние отцов и пытается уладить свои затруднения за счет государственной казны, а также и тех, кто всегда стремится угодить своими речами и вовлекает доверчивых слушателей в многочисленные неприятности и беды. Каждый сочтет, что всех подобных людей необходимо лишить права подавать советы, так же, как и тех, кто утверждает, что достояние чужих городов принадлежит Афинам, а достояние самих Афин имеет наглость расхищать и грабить. Такие люди прикидываются, будто любят афинский народ, но действуют они так, что этот народ все ненавидят. На словах они заботятся об эллинах, на деле же наносят им обиды, клевещут на них и так восстанавливают эллинов против нас, что некоторые из городов, находящиеся в состоянии войны, охотнее и быстрее сдались бы врагам, которые их осаждают [190] , чем приняли бы от нас помощь. Словом, у того, кто попытался бы перечислить все зловредные и коварные действия этих людей, не хватило бы сил их записать. Полный ненависти к подобным деяниям — и к тем, кто их совершает, афинский народ избирал себе не первых попавшихся советников и вождей, но самых лучших, самых мудрых и самых безупречных по своему образу жизни. Именно таких людей народ выбирал стратегами и посылал в качестве послов, если где- нибудь возникала в этом необходимость. Им он передал гегемонию во всех государственных делах, полагая, что люди, которые желают и способны подавать наилучшие советы с ораторской трибуны, предоставленные самим себе, будут придерживаться одного и того же мнения повсюду и во всем. Это, в действительности, так и было. Благодаря тому, что афиняне придерживались такого образа мыслей, они видели, как в течение немногих дней была завершена запись законов. Эти законы не походили на ныне действующие, которые так полны путаницы и содержат столько противоречий, что никто не может понять, какие из них полезны, а какие непригодны [191] . В противоположность нынешним древние законы прежде всего были немногочисленны, однако для тех, кто намеревался ими пользоваться, их было достаточно и знать их было нетрудно. Затем, прежние законы были справедливы, полезны, согласованы между собой; они были тщательнее подготовлены для урегулирования общественных дел, чем для решения частных сделок. Именно такими и должны быть законы в хорошо устроенном государстве. Примерно в то же время наши предки поставили на государственные должности тех, кто был предварительно отобран членами филы и дема [192] . Они не сделали государственные должности предметом борьбы и честолюбивых страстей, но скорее уподобили их литургиям, которые обременительны для тех, кому они поручены, но вместе с тем и почетны для них. Ведь люди, избранные руководить делами государства, должны оставить заботы о своем имуществе и воздерживаться от доходов, которые обычно дают государственные должности, не меньше, чем от священных сумм. Кто бы решился на это при существующем теперь положении дел? Людей, добросовестно исполнявших свои обязанности, нужно, умеренно похвалив, назначать на другой подобный общественный пост; те же, кто допустил даже небольшие нарушения, должны быть подвергнуты крайнему бесчестию и самому суровому наказанию. При таких условиях никто из граждан не будет так, как теперь, стремиться к государственным должностям, но всякий будет их избегать усерднее, чем ныне добивается. И при этом все сочтут, что никогда не существовало демократии, более подлинной, более надежной и более полезной народу, чем та, которая, избавляя народ от такого рода забот, дает ему полную власть назначать на государственные должности и подвергать наказанию должностных лиц, совершивших преступление. Такой властью обладают даже среди тиранов только самые удачливые. И вот самое убедительное доказательство того, что наши предки ценили такую власть даже больше, чем я об этом говорю. Мы знаем, что против других правлений, ему не угодных, народ вел борьбу, свергал их и убивал тех, кто стоял во главе государства. А пользуясь этим государственным устройством не менее тысячи лет, народ сохранял его в неприкосновенности с того времени, когда оно было введено, и вплоть до эпохи Солона и господства Писистрата. Писистрат же, став вождем народа, причинил городу много вреда, изгнал лучших из граждан под тем предлогом, что они — сторонники олигархии, и кончил тем, что, свергнув демократическое правление, установил свою тиранию.
187
Осуждая радикальную демократию, Исократ в «Ареопагитике» восхваляет государственное устройство Афин эпохи Солона. В Панафинейской речи его идеал — политический строй Афин до эпохи Солона и Писистрата, который он характеризует как демократию с аристократическим уклоном.
188
Исократ имеет в виду передачу власти Тезеем в руки народа и установление «демократии с аристократическим уклоном», о которой он упоминал выше.
189
Говоря о тех, кого предки афинян не считали возможным допускать к управлению государством, Исократ противопоставляет старые нравы современным.
190
По — видимому, это выпад по адресу Хареса, деятельность которого вызывала у Исократа особое раздражение. Харес был послан с войском на помощь осажденному Филиппом Византию, но был встречен его жителями с недоверием.
191
Декрет о записи современных Исократу законов был принят в 403 г. до н. э. Запись законов продолжалась шесть лет.
192
По Аристотелю избрание на государственные должности кандидатов, намеченных членами фил, было введено при Солоне.
Возможно, некоторые сочтут меня глупым (что может помешать им критиковать мою речь) из-за того, что я осмеливаюсь так говорить о событиях, свидетелем которых не был, будто я точно о них осведомлен. Но, по моему мнению, в том, что я делаю, нет ничего неразумного. Если бы только я один доверял рассказам о событиях древности и дошедшим до нас письменам того времени, то тогда справедливо было бы меня порицать. Однако того же убеждения, что и я, придерживаются, несомненно, многие разумные люди. Кроме того, если бы от меня потребовались доводы и доказательства, я бы смог показать, что всем людям слух доставляет гораздо больше знаний, чем зрение, а события, которые они знают понаслышке от других, кажутся им значительнее и прекраснее тех, при которых им довелось присутствовать самим. Однако пренебрегать такими упреками все же неправильно. Ведь если их оставить без внимания, они могут повредить истине. С другой стороны, много времени для возражения на них тратить не стоит. Нужно привести лишь столько примеров, сколько необходимо для того, чтобы показать другим, что мои противники болтают вздор, а затем снова вернуться назад и продолжать речь с того места, на котором остановился. Именно так и я сделаю.
Итак, мы достаточно показали прежнее устройство нашего государства и продолжительность времени, в течение которого наши предки им пользовались. Теперь же нам остается рассказать о тех деяниях, которые были совершены благодаря этому прекрасному государственному устройству. На их примере можно еще яснее понять, что и политический строй наших предков был лучше и мудрее, чем у других народов, и что вожди и советники у них были такие, какие и должны быть у людей разумных. Однако прежде чем говорить об этом, я должен сделать несколько предварительных замечаний. Ведь если я оставлю без внимания критику тех, кто не в состоянии заниматься чем-нибудь другим, и расскажу последовательно о том, что свершили наши предки и, в частности, об их занятиях военным делом, с помощью которых они одолели варваров и снискали себе добрую славу у эллинов, то некоторые не преминут сказать, что я говорю о законах, установленных Ликургом и действующих у спартиатов в настоящее время.
Я согласен с тем, что буду говорить о многих существующих там установлениях, но я не скажу ни об одном из них, что оно было открыто или придумано Ликургом. Ведь Ликург лишь воспроизвел, как можно лучше, государственное управление наших предков и ввел у лакедемонян ту демократию, смешанную с аристократией, которая была установлена у нас. Так, государственные должности он сделал выборными, а не полученными по жребию; по закону Ликурга избрание геронтов, надзирающих за всеми государственными делами, производилось с такой же тщательностью, с какой, по преданию, наши предки выбирали граждан, которые должны были войти в Ареопаг; к тому же Ликург предоставил геронтам такую же власть, которую, как ему было известно, имел у нас Совет Ареопага [193] . То, что Ликург ввел в Спарте государственное устройство, подобное тому, которое в древности было у нас, желающие могут узнать от многих. Я же надеюсь ясно показать на примерах сражений и войн, которые, по общему признанию, происходили в те времена, что и в военном искусстве спартиаты не опередили наших предков и не превзошли их. Я надеюсь доказать это столь очевидно, чтобы мои слова не могли опровергнуть ни безрассудные сторонники спартанцев, ни те люди, которые в одно и то же время и восхищаются нами, и клевещут на нас, и жадно стремятся нам подражать. Я начну со слов, выслушать которые кое-кому, возможно, будет неприятно; но сказать их небесполезно. Ведь если кто-нибудь стал бы утверждать, что оба города после похода Ксеркса стали причиной величайших благ и величайших зол для эллинов, то невероятно, чтобы людям, которые что-то знают о прежних событиях, показалось, что такой человек говорит неправду. В самом деле, оба города с величайшей храбростью вели борьбу с войсками Ксеркса. Но, завершив эту борьбу, они должны были принять правильное решение и о дальнейших делах. Они же дошли до такой степени не только безрассудства, но и безумия, что заключили мирный договор с тем, кто пошел на них войной, замышляя оба наши города полностью стереть с лица земли, а остальных эллинов поработить. И вот с подобным человеком они заключили мир на вечные времена, как будто он был их благодетелем, хотя легко могли бы победить его и на суше и на море [194] . А сами, позавидовав друг другу в доблести, вступили в войну и соперничество между собой; и только тогда прекратили они эту губительную для них и для всех эллинов борьбу, когда их общий враг [195] получил возможность подвергнуть крайней опасности Афины [196] силами лакедемонян и, в свою очередь, Спарту — силами афинян [197] . И хотя варвары столь явно превзошли их в отношении здравого смысла, они и в те времена не были в должной мере потрясены своим унижением — как-то им следовало, — да и теперь величайшие из эллинских городов не стыдятся соревноваться между собой в лести богатству царя. Аргос и Фивы помогли ему завоевать [198] Египет для того, наверное, чтобы он имел как можно больше возможностей строить козни против эллинов. А мы и спартанцы, несмотря на союз между нами, более враждебно относимся друг к другу, чем к врагу, с которым мы оба воевали. И вот немалое тому доказательство: совместно мы не обсудили ни одного дела, но каждый из нас порознь отправил послов к царю [199] , надеясь, что тот, к кому царь отнесется благожелательнее, сможет приобрести господство над эллинами. Однако и те, и другие не понимали, что царь всегда относится пренебрежительно к тому, кто перед ним заискивает, напротив, с тем, кто ему противится и пренебрегает его могуществом, царь всеми средствами пытается примириться.
193
В спартанскую герусию избирали, помимо царей, 28 человек, достигших 60-летнего возраста.
194
«С подобным человеком» — уже, вероятно, не с Ксерксом, а Артаксерксом, при котором был заключен Анталкидов мир. Возвращаясь к тем событиям, Исократ освещает их по — иному. Прежде он стремился оправдать политику афинян в период господства на море, в противовес лакедемонянам. Теперь же он по существу осуждает позицию обоих государств.
195
Т.е. персы.
196
Речь идет, по — видимому, о помощи персидского царя Спарте во время Пелопоннесской войны.
197
В битве при Книде 394 г. до н. э.
198
После неудачной войны 389–387 гг. до н. э. за присоединение отпавшего от персидской державы Египта в 351 г. до н. э. Артаксеркс III, по сообщению Диодора, послал посольства в важнейшие города Эллады с предложением принять участие в походе на Египет. Афины и Спарта, обещая сохранить с персами дружбу, от участия в походе отказались. Аргос послал 3000 воинов, а Фивы — 1000 гоплитов. В результате этого похода Египет был вторично покорен персами.
199
В 344 г. до н. э. Афины находились в союзе со Спартой. В 342 г. до н. э. этот союз был разорван, и Афины завязали союзнические отношения с Аргосом — извечным врагом Спарты. В 341 г. до н. э. по настоянию Демосфена Афины направили посольство к Артаксерксу III. Как предполагают, Панафинейская речь содержит полемику против IV Филиппики Демосфена.
Обо всем этом я сказал, прекрасно сознавая, что найдутся люди, которые будут говорить, будто я этим рассказом вышел за пределы темы. Но, по моему мнению, я еще никогда не говорил ничего, что так бы соответствовало сказанному прежде. Нет также и доводов, с помощью которых можно было бы убедительнее доказать, что наши предки в отношении самых важных дел были гораздо благоразумнее тех людей, которые взяли на себя руководство делами в нашем городе и в Спарте после войны c Ксерксом. Действительно, ясно можно видеть, что оба государства в то время с царем заключили мир, а себя, так же, как и другие греческие города, привели к гибели. Теперь они пожелали властвовать над эллинами, а к царю послали послов для переговоров о дружбе и союзе. Те, кто в прежние времена руководили делами нашего города, ничего подобного не делали, но поступали во всем как раз наоборот. У них было правилом, что эллинские города для них также неприкосновенны, как для благочестивых людей неприкосновенны священные дары, выставленные в храмах. Из всех войн самой необходимой и справедливой они считали, во-первых, войну, которую вели вместе со всеми людьми против диких зверей, а во- вторых, войну, которую вели вместе с эллинами против варваров, наших естественных врагов, всегда строящих козни против нас. Приведенный мною довод я не придумал; к такому заключению меня привели все деяния, совершенные нашими предками. Когда наши предки видели, что другие города переживают многочисленные бедствия, войны и потрясения и только дела их собственного города устроены благополучно, они считали, что тем, кто благоразумнее и счастливее других, не следует оставаться безразличными к гибели городов общего с ними происхождения. Напротив, они полагали, что им следует этим заняться и добиться того, чтобы избавить всех эллинов от происходящих бедствий. Придерживаясь этого убеждения, они пытались улаживать раздоры в тех городах, которые страдали меньше, чем другие, с помощью посольств и разумных советов. А в те города, где внутренние распри были много сильнее, они посылали граждан, пользующихся у них наибольшим уважением; эти граждане подавали им советы относительно существующего положения дел, вступали в переговоры с людьми, которые уже не могли влачить существование в своих городах, а также с теми, кто плохо подчиняется законам, — именно такие люди причиняют своим городам больше всего вреда. Они убеждали этих людей принимать участие в своих походах и искать себе лучшей жизни, чем та, которую они вели. Когда же таких людей, стремящихся к лучшей жизни и поддающихся убеждению, оказалось много, они составили из них войско и покорили варваров, как владевших островами, так и населявших побережье обоих материков. Изгнав оттуда всех варваров, они поселили там эллинов, особенно сильно нуждавшихся в средствах к жизни. Наши предки продолжали действовать таким образом и подавать пример другим до тех пор, пока не узнали о том, что спартанцы, водворившись в Пелопоннесе, как я сказал об этом прежде, подчинили своей власти все пелопоннесские города. После этого им пришлось обратить внимание на свои собственные дела.
Какие же блага принесла та война, которую наши предки вели ради приобретения колоний, и вообще их деятельность? Ведь именно это, я полагаю, больше всего хотят услышать многие мои слушатели. Так вот — эллины, избавленные от множества столь скверных людей, стали обладателями большего числа жизненных благ и пришли к большему единодушию; варвары же были изгнаны из своей страны и стали гораздо менее надменны, чем прежде. А те, кто были виновниками этих событий [200] , прославились, так как считалось, что они вдвое увеличили размеры Эллады сравнительно с тем, какой она была сначала. Среди тех благодеяний, которые наши предки оказали всем эллинам, я бы не смог найти большего, чем это. Но о благодеянии, теснее связанном с военными делами, заслуживающем не меньшей славы и для всех более очевидном, мы, вероятно, сможем рассказать. Кто не знает или не слышал от трагических поэтов во время Дионисий [201] о несчастьях, которые случились с Адрастом у Фив? Адраст, желая вернуть власть в Фивах сыну Эдипа и своему шурину [202] , погубил великое множество аргивян. Он был свидетелем гибели всех лохагов, а сам позорно спасся. Когда же Адраст не смог добиться перемирия, чтобы подобрать тела погибших, он обратился с мольбой к нашему городу, которым тогда еще правил Тезей; он просил не допустить, чтобы такие мужи были оставлены без погребения в нарушение древнего обычая и закона отцов, всегда соблюдаемых всеми людьми, так как они установлены не смертными, а предписаны властью божества. Услышав об этом, наш город без промедления послал в Фивы посольство. Послы должны были посоветовать фиванцам принять более благочестивое решение о погребении павших, дав аргивянам ответ, соответствующий эллинским обычаям больше, чем прежний. Послы должны были указать также и на то, что Афины не позволят фиванцам преступить общий для всех эллинов закон. Услышав это, тогдашние правители фиванцев приняли решение, не соответствовавшее ни тому мнению, которого некоторые придерживаются о фиванцах [203] , ни тем постановлениям, которые прежде были ими приняты. Обсудив должным образом свои дела и обвинив тех, кто на них напал, правители фиванцев позволили нашему городу предать погребению тела погибших [204] . И пусть никто не сочтет, будто я говорю сейчас противоположное тому, что написал о тех же событиях в Панегирике, не сознавая этого. Напротив, среди людей, способных это понять, я полагаю, вряд ли найдется человек, настолько глупый и завистливый, что не одобрил бы меня. Всякий сочтет, что я поступил благоразумно, когда прежде рассказал об этих событиях так, а теперь иначе. Я уверен, что написал о них и хорошо и правильно. Ведь я считаю, что этот случай всем ясно доказывает, насколько наш город в те времена выделялся своей военной мощью — а именно это я и стремился показать, когда рассказал о фиванских событиях. В результате этих событий царь аргивян был вынужден обратиться с мольбой к нашему городу, а вожди фиванцев были поставлены в такое положение, что предпочли подчиниться предписаниям нашего государства скорее, чем законам, установленным божеством. Ясно, что наш город не смог бы уладить надлежащим образом ни одно из этих дел, если бы он не превосходил все остальные города и славой, и военной силой.
200
Т.е. афиняне.
201
Новые драмы ставились в Афинах во время праздника Великих Дионисий (примерно в марте — апреле). Этот праздник был учрежден в 534 г. до н. э.
202
Сын Эдипа и шурин Адраста — Полиник — один из шести предводителей аргивян, погибших под Фивами. То же предание Исократ упоминает и в «Панегирике».
203
Фиванцы, как и остальные беотийцы, считались людьми с неповоротливым умом.
204
В «Панегирике» Исократ, придерживаясь наиболее распространенной версии, сообщает о том, что афиняне вынудили фиванцев выдать тела погибших, вступив с Фивами в войну. В Панафинейской речи приведена фиванская версия. Выбор более благоприятной для фиванцев версии определялся, очевидно, тем, что в тот момент фиванцы были в союзе с Филиппом и тем самым, по мнению Исократа, способствовали осуществлению панэллинской идеи.