Собрание речей
Шрифт:
Твое благородство, о Поликрат, и происшедшую в твоей жизни перемену я узнал от других; когда же я сам прочел некоторые речи, написанные тобой, у меня возникло желание высказаться откровенно обо всем, что касается преподавания, которым ты вынужден заниматься; ибо я считаю, что людям, страдающим без вины и пытающимся извлечь из занятий философией средства к существованию [143] , лица более опытные и достигшие большего искусства в этом деле должны помогать по собственному почину. Я не стану говорить о друг ом: мы до сих пор еще не встречались, и если встретимся когда-нибудь, то сможем совместно разрешить многие вопросы; но в чем, пожалуй, я смогу принести тебе пользу уже сейчас, так это, мне кажется, в том, что пошлю тебе эти строки, скрыв их, насколько возможно, от всех прочих [144] . Я, конечно, знаю, что людям, которых поучают, свойственно пренебрегать оказываемой таким способом услугой и с тем большим неудовольствием выслушивать поучения, чем очевиднее для них становятся их собственные ошибки. И тем не менее лицам, искренне расположенным к поучаемым, не следует опасаться возможной враждебности с их стороны, а подобает стремиться изменить такое отношение к подающим советы.
143
Что именно случилось с Поликратом, мы не знаем. Здесь, как и ниже, философией Исократ называет ораторское искусство.
144
Речь «Бусирис» скорее всего с самого начала предназначалась
Так вот, узнав, что ты очень гордишься своей апологией Бусириса и обвинительной речью против Сократа [145] , я попытаюсь показать тебе, что в обеих этих речах ты допустил немало промахов. Ведь всем известно, что стремящиеся восхвалять кого-либо должны уметь обнаружить в нем больше положительных качеств, чем у него есть их на самом деле; обвиняющие же должны действовать как раз наоборот. Ты же, составляя свои речи, до такой степени отклонился от этого правила, что, заявляя о своем намерении защищать Бусириса, не только не опроверг выставленных против него обвинений, но даже приписал ему столь великое беззаконие, ужасней которого невозможно сыскать. В то время, как хулители Бусириса поносили его только за то, что он приносил в жертву приезжавших чужестранцев, ты обвинил его еще и в том, что он съедал этих людей. Приступив же к обвинению Сократа, ты, словно желая возвысить его, утверждал, что его учеником был Алкивиад; между тем никто не слыхал, чтобы Алкивиад учился у Сократа [146] , но все согласятся с тем, что он был одним из самых выдающихся греков, Поэтому, если у покойных Сократа и Бусириса появится какая-либо возможность оценить сказанное тобой, то один из них будет, пожалуй, испытывать к тебе такую благодарность за твою обвинительную речь, какой он никогда не испытывал ни к одному из тех, кто обыкновенно хвалил его; другой же, окажись он самым кротким человеком, будет так разгневан твоей защитой, что никакая кара не покажется ему для тебя чересчур жестокой. Разве не следует, по — твоему, скорее стыдиться, чем гордиться, человеку, которого больше любят те, кого он порицает, чем те, кого он хвалит? Настолько мало беспокоят тебя противоречия, которые содержатся в твоей речи, что, с одной стороны, ты утверждаешь, что Бусирис стремился к славе Эола и Орфея, а с другой — не привел ни одного доказательства тому, что он хоть в чем-нибудь походил на них. Разве его поведение похоже на то, которым прославился Эол? Ведь тот отправлял попадавших к нему чужестранцев на их родину, а Бусирис, если верить тебе, закалывал их подобно жертвенным животным и поедал. И разве можно уподобить совершенное Бусирисом деяниям Орфея? Ведь Орфей выводил умерших из царства Аида, Бусирис же обрывал жизнь людей раньше, чем она должна была окончиться. И мне очень интересно, что бы сделал Бусирис, если бы он, скажем, презирал Эола и Орфея. Ведь, восхищаясь их достоинствами, он не подражал им, а поступал как раз наоборот.
145
Процесс Сократа послужил поводом для многочисленных риторических упражнений.
146
Вопреки утверждению Исократа, по свидетельству всех древних авторов, Алкивиад несомненно был учеником Сократа.
Всего же несуразнее, что ты, усердно занимавшийся генеалогией, решился утверждать, что Бусирис подражал тем лицам, отцы которых в это время даже еще не родились [147] .
Чтобы не казалось, что я избрал самое легкое, критикуя сказанное тобой [148] , я попытаюсь коротко показать, как можно построить и похвальную, и защитительную речь на ту же тему, хотя она и недостаточно серьезна и не дает материала для торжественных слов.
147
Ко времени Исократа генеалогии героев были приведены в четкую систему, с которой Поликрат, по — видимому, не посчитался. Исократ четко указывает, что Геракл, считавшийся современником Эола и Орфея, был примерно десятью поколениями моложе Бусириса.
148
Следующие за тем в рукописях слова: — «не представляя взамен ничего своего» — в лучшем Урбинском манускрипте приписаны на полях другой рукой. Те же слова встречаются в речи «Похвала Елене», что заставляет считать эту фразу вставкой переписчика.
Кто не смог бы без труда рассказать о знатном происхождении Бусириса? Отцом его был Посейдон, а матерью Ливия, дочь Эпафа, сына Зевса, о которой говорят, что она была первой женщиной, обладавшей царской властью и давшей свое имя стране. И вот, несмотря на то, что Бусирис имел столь великих предков, он в этом одном не усматривал еще повода для гордости, но решил, что ему надлежит оставить на вечные времена память и о собственной доблести.
Он презрел доставшуюся ему от матери державу, решив, что она слишком мала для него, и, подчинив себе множество людей, приобрел величайшую власть, став царем Египта. Он предпочел эту страну, полагая, что она не только самая выдающаяся из тех, которые находятся в пределах досягаемости, но и вообще из всех существующих. Он видел, что все прочие земли были недостаточно удобны и не годились для того, чтобы производить все необходимое: [149] одни затопляются дождями, другие опустошаются зноем. Египетская же земля расположена в прекраснейшем уголке мира и способна производить бесчисленные и разнообразнейшие плоды. Как нерушимой стеной ограждена она Нилом, который обеспечивает ей не только защиту, но и достаточное питание. Нил неприступен и неодолим для злоумышляющих против Египта и служит также прекрасным средством сообщения для населяющих его берега, оказывая им и другие бесчисленные услуги. Вдобавок ко всему сказанному, Нил даровал египтянам поистине божественное могущество в земледелии: у всех остальных людей дождями и засухами распоряжается Зевс, а любой египтянин по собственной воле может у себя распорядиться и тем и другим. Счастье их столь беспредельно, что, если судить по щедрости земли и широте полей, можно сказать, что они пользуются благами жизни на материке; если же принять во внимание легкость вывоза по реке имеющихся в избытке товаров и ввоза недостающих, то можно считать, что жители живут как бы на острове. Ведь Нил омывает страну со всех сторон и протекает через нее из конца в конец, предоставляя египтянам прекрасные возможности для ввоза и вывоза товаров.
149
Текст рукописи ненадежен. Перевод придерживается общего смысла контекста.
Итак, Бусирис начал с того, с чего и надлежит начинать благоразумным людям: он занял прекраснейшую местность и обеспечил всех своих спутников достаточным пропитанием. После этого он разделил всех граждан в соответствии с их занятиями, поставив одних на жреческие должности, другим вверил полезные промыслы, третьих обязал заниматься военным делом. Он считал, что земля и ремесла должны обеспечивать всем самым необходимым и еще многим сверх этого; надежнейшей защитой всего будет попечение о военном деле и благочестивое почитание богов. Установив определенное соотношение различных профессий, при котором дела государства могли развиваться наилучшим образом, Бусирис приказал, чтобы каждый занимался своим делом постоянно: ведь он знал, что человек, который меняет свои занятия, не знает- толком ни одного. Тот же, кто ограничивает себя одним делом, достигает в нем совершенства. Поэтому-то мы видим, что египетские ремесленники превосходят ремесленников других стран больше, чем те — людей, вовсе незнакомых с ремеслами. Что касается законов, при помощи которых поддерживается царская власть и государственный порядок в Египте, то они настолько хороши, что писатели, рассуждающие на эту тему, предпочитают ставить в пример именно египетское устройство. Да и спартанцы, подражая некоторым египетским законам, лучше всего управляют своим государством. Ведь они заимствовали у египтян и закон о том, что ни один человек,
Далее, мы вправе считать Бусириса первым, проявившим заботу о духовной жизни людей. Ведь он установил, что доходы от религиозных церемоний должны обеспечивать благосостояние жрецов, позаботился об их благоразумной скромности, наложив на них законом различные священные запреты, и обеспечил им досуг, освободив от опасностей войны и всех других занятий. Живя в таких условиях, они сумели для защиты тел изобрести столь удачные меры врачевания, что, не прибегая к рискованным лекарствам, египтяне пользуются средствами безопасными как повседневная пища. Эти средства столь хороши, что египтяне, по общему мнению, самый здоровый и долговечный народ. Для души же жрецы нашли упражнения в философии, которые дают возможность и установить законы для людей, и выяснить природу сущего. Старшим жрецам Бусирис поручил самые важные дела, а младшим внушил мысль [150] , что необходимо, пренебрегая наслаждениями, заниматься астрономией, вычислениями и геометрией: эти науки одни хвалят за то, что в ряде случаев они имеют практическое значение, другие же пытаются доказать, что эти науки больше всего способствуют достижению добродетели [151] .
150
Принято чтение более поздних рукописей: и . В древнейшей Урбинской рукописи стоит и . Такое чтение подразумевает подлежащее «египтяне» в смысле «Египетское государство». Однако при таком подлежащем несколько странным представлялся бы глагол .
151
Взгляды Исократа о месте точных наук в системе воспитания изложены в речи «Об обмене имуществом» и в «Панафинейской речи». Ср.:Kuhnert F.Allgemeinbildung und Fachbildung in der Antike. Berlin, 1961.
Более же всего достойно похвалы и удивления благочестие египтян и их служение богам. В самом деле, люди, внушившие к своей мудрости или к иной какой-либо доблести больше уважения, чем она того заслуживает, вредят обманутым ими. Те же, кто сумел внушить уважение к деяниям богов, так что попечение богов и их кары кажутся более значительными, приносят величайшую пользу людям. Заслуга их прежде всего в том, что, внушив нам страх перед богами, они добились того, что люди относятся друг к другу не совсем уже по — звериному. Египтяне так благочестиво и благоговейно почитают установления богов, что и клятвы, данные в их святилищах, более достойны доверия, чем клятвы, принятые у других народов. Каждый уверен, что он не укроется и понесет наказание за свое преступление немедленно, что кара не будет отложена и не случится так, что она постигнет не его самого, а только его детей. Неудивительно, что египтяне так думают: ведь Бусирис установил для них многочисленные и разнообразные упражнения в благочестии. Так, например, он предписал законом благоговейно чтить презираемых у нас животных. Он, разумеется, не заблуждался относительно подлинной природы этих зверей, но считал необходимым приучать народ подчиняться любым распоряжениям, исходящим от властей. Кроме того, он хотел на примере дел, которые у всех на виду, выявить отношение граждан к вопросам, не поддающимся контролю. Он считал, что те, которые не придают значения предписаниям о животных, при случае пренебрегут и более важным; те же, которые соблюдают все постановления, подтвердят тем самым свое благочестие.
Если не спешить, то можно рассказать много удивительного о благочестии египтян, то, что не мне одному и не мне первому случилось отметить. Это уже сделали и многие из наших современников, и люди прошлых времен, в том числе и Пифагор Самосский. Отправившись к египтянам и став их учеником, он первый познакомил эллинов с египетской философией, обратив особое внимание на их жертвоприношения и очистительные церемонии, совершавшиеся в святилищах. Он считал, что если этим путем и не добьется ничего для себя лично у богов, то уж у людей удостоится за то величайших почестей. Именно так и случилось: ведь слава Пифагора настолько возвысила его над человечеством, что все юноши стремились стать его учениками, а старшие с удовольствием видели, что их дети проводят время с философом, вместо того чтобы заботиться о домашних делах. Всему этому нельзя не поверить: ведь и сейчас те, кто молчит, изображая из себя его учеников [152] , производят более сильное впечатление, чем люди, снискавшие себе величайшую славу искусством красноречия.
152
Исократ говорит здесь об искусе молчания, накладывавшемся в пифагорейских общинах на новичков, и высказывает сомнение (разделяемое и современными учеными) в тождестве пифагорейских учений IV в. до н. э. с подлинными взглядами Пифагора.
Выслушав сказанное мною, ты, пожалуй, сможешь возразить: ведь я восхваляю землю, законы, благочестие и философию египтян, но не могу привести ни одного доказательства, что начало им положил тот человек, которому я посвятил свою речь. Если бы кто-нибудь другой обвинил меня в этом, я счел бы, что он критикует меня очень умело. Гебе же отнюдь не следует выдвигать подобное обвинение [153] . Желая восхвалять Бусириса, ты сам говорил и то, что он, изменив течение Нила, заставил его омывать границы страны, и то, что он, принося в жертву, пожирал прибывающих в Египет чужестранцев, не приведя никакого доказательства того, что он действительно совершил все это. Разве не предосудительно требовать от других того, чего сам ты, оказывается, не делаешь ни в малейшей степени. В самом деле, твой рассказ гораздо менее правдоподобен, чем наш: ведь я не приписываю Бусирису никаких невероятных деяний, а только законы и государственное устройство, то есть то, что обычно бывает результатом деятельности людей благородных. Ты же утверждаешь, что он совершал такие деяния, которые не мог бы совершить ни один человек: одно из них под стать только диким зверям, а другое по силам лишь богам. Если же случилось так, что мы оба говорим неправду, то я во всяком случае говорил так, как подобает говорить произносящим хвалебную речь, а ты — так, как приличествует говорить только хулителям, так что ты погрешил не только против правды, но и против самого принципа построения похвальной речи.
153
Принята конъектура Кораиса.
Кроме того, если уж необходимо разбирать мою речь, не касаясь твоей, думаю, что никто не сможет подвергнуть ее справедливому порицанию. Найдись какой-нибудь иной человек, о котором было бы известно, что он совершил то, что я приписываю Бусирису, — признаюсь, я был бы чересчур самонадеянным, если бы пытался изменить общее мнение о делах, всем хорошо известных. Но когда вопрос неясен и приходится ограничиваться догадками, то кого же другого можно, оставаясь в пределах вероятного, счесть учредителем местных порядков, если не сына Посейдона, по материнской линии происходящего от Зевса, достигшего в свое время величайшего могущества, человека самого знаменитого среди всех [154] . Ведь совершенно невероятно, чтобы все эти блага были даны людям кем-либо иным, не обладающим всеми теми достоинствами, которыми обладал Бусирис.
154
Лучшая Урбинская рукопись Исократа дает малоправдоподобное чтение — «среди эллинов», которое, однако, принимают многие издатели.