Собрание сочинений, том 22
Шрифт:
II. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ
Политические требования проекта страдают большим недостатком. В нем нет того, что собственно следовало сказать. Если бы все эти 10 требований были удовлетворены, то хотя в наших руках оказалось бы больше разнообразных средств для достижения нашей главной политической цели, но не была бы достигнута сама эта цель. С точки зрения прав, предоставляемых народу и его представительству, конституция Германской империи есть простой слепок с прусской конституции 1850 г., — конституции, в статьях которой нашла свое выражение самая крайняя реакция и согласно которой правительство обладает всей полнотой власти, а палаты не имеют даже права отклонять налоги, конституции, с которой, как показал период конституционного конфликта, правительство могло делать все, что ему заблагорассудится [234] . Права рейхстага совершенно те же, что и права прусской палаты, и поэтому Либкнехт назвал этот рейхстаг фиговым листком абсолютизма. Па основе этой конституции и узаконенного ею деления на мелкие государства, на основе «союза» между Пруссией и Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейном [235] , когда один из союзников имеет столько же квадратных миль, сколько другой — квадратных дюймов, — на такой основе хотеть осуществить «превращение всех орудий труда в общую собственность» — очевидная бессмыслица.
234
Конституция 1850 г. была
Так называемый конституционный конфликт возник в Пруссии в начале 60-х годов между прусским правительством и буржуазно-либеральным большинством ландтага. В феврале 1860 г. это большинство отказалось утвердить внесенный военным министром фон Рооном проект реорганизации армии. Однако правительство вскоре добилось от буржуазии утверждения ассигнований на «поддержание боевой готовности армии», что означало фактически начало осуществления задуманной реорганизации. Когда в марте 1862 г. либеральное большинство палаты отказалось утвердить военные расходы и потребовало ответственного перед ландтагом министерства, правительство распустило ландтаг и назначило новые выборы. В конце сентября 1862 г. было сформировано контрреволюционное министерство Бисмарка, которое в октябре того же года снова распустило ландтаг и начало проводить военную реформу, расходуя на это средства без утверждения ландтага. Конфликт разрешился лишь в 1866 г., когда после победы Пруссии над Австрией прусская буржуазия капитулировала перед Бисмарком.
В основу конституции Германской империи, принятой 16 апреля 1871 г., была положена конституция Северогерманского союза, утвержденная 17 апреля 1867 г. с изменениями, внесенными в нее в ноябре 1870 г. договорами о вхождении в Союз южногерманских государств (Бадена, Гессена, Баварии и Вюртемберга). Конституция 1871 г. закрепила господство Пруссии в Германии и реакционные основы государственного строя Германской империи. Законодательные полномочия рейхстага были сильно ограничены, принятые им законы вступали в силу только после их одобрения реакционным по своему составу Союзным советом и утверждения императора. Прерогативы императора и имперского канцлера, независимого от рейхстага, были чрезвычайно широки. Конституция сохраняла пережитки партикуляризма, привилегии отдельных мелких германских государств.
235
Энгельс иронически объединяет здесь под одним названием два карликовых «суверенных» государства, вошедшие в 1871 г. в состав Германской империи: Рейс-Грейц и Рейс-Гера-Шлейп-Лобенштейн-Эберсдорф, принадлежавшие князьям Рейс старшей и младшей линии.
Касаться этой темы опасно. Но дело, тем не менее, так или иначе должно быть двинуто. До какой степени это необходимо, показывает именно теперь распространяющийся в большой части социал-демократической печати оппортунизм. Из боязни возобновления закона против социалистов, или вспоминая некоторые сделанные при господстве этого закона преждевременные заявления, хотят теперь, чтобы партия признала теперешний законный порядок в Германии достаточным для мирного осуществления всех ее требований. Убеждают самих себя и партию в том, что «современное общество врастает в социализм», не задавая себе вопроса, не перерастает ли оно тем самым с такой же необходимостью свой старый общественный порядок; не должно ли оно разорвать эту старую оболочку так же насильственно, как рак разрывает свою, не предстоит ли ему в Германии, кроме того, разбить оковы еще полуабсолютистского и к тому же невыразимо запутанного политического строя. Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все, что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия, где предстоящее отречение династии за денежное вознаграждение ежедневно обсуждается в печати и где эта династия бессильна против воли народа. Но в Германии, где правительство почти всесильно, а рейхстаг и все другие представительные учреждения не имеют действительной власти, — в Германии провозглашать нечто подобное, и притом без всякой надобности, значит снимать фиговый листок с абсолютизма и самому становиться для прикрытия наготы.
Подобная политика может лишь, в конце концов, привести партию на ложный путь. На первый план выдвигают общие, абстрактные политические вопросы и таким образом прикрывают ближайшие конкретные вопросы, которые сами собой становятся в порядок дня при первых же крупных событиях, при первом политическом кризисе. Что может выйти из этого, кроме того, что партия внезапно в решающий момент окажется беспомощной, что по решающим вопросам в ней господствует неясность и отсутствие единства, потому что эти вопросы никогда не обсуждались? Не повторится ли снова то, что было в свое время с покровительственными пошлинами, которые тогда объявили вопросом, касающимся только буржуазии и ни в малейшей степени не затрагивающим рабочих, когда, следовательно, каждый мог голосовать, как ему вздумается, между тем как теперь многие впадают в противоположную крайность и, в противовес ударившимся в протекционизм буржуа, снова преподносят экономические софизмы Кобдена и Брайта, проповедуя под видом чистейшего социализма — чистейшее манчестерство [236] ? Это забвение великих, коренных-соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему, — может быть, происходит и из-за «честных» мотивов. Но это есть оппортунизм и остается оппортунизмом, а «честный» оппортунизм, пожалуй, опаснее всех других.
236
Энгельс имеет в виду выступление социал-демократического депутата Кайзера с согласия всей социал-демократической фракции рейхстага в защиту правительственного проекта покровительственных таможенных тарифов в 1879 году. Маркс и Энгельс резко осудили поступок Кайзера, защищавшего в рейхстаге предложение, внесенное в интересах крупных промышленников и аграриев в ущерб интересам народных масс, а также попустительство по отношению к Кайзеру ряда руководителей германской социал-демократии.
Манчестерство — см. примечание 105.
Каковы же эти щекотливые, но весьма существенные пункты?
Во-первых. Если что не подлежит никакому сомнению, так это то, что наша
Впрочем, вопрос о республике можно, в крайнем случае, обойти. Но что на мой взгляд следует и можно включить в программу, это — требование сосредоточения всей политической власти в руках народного представительства. И этого пока было бы достаточно, если уж нельзя идти дальше.
Во-вторых. Преобразование государственного строя Германии. С одной стороны, необходимо покончить с делением на мелкие государства: попробуйте-ка революционизировать общество, пока еще существуют резерватные права Баварии и Вюртемберга [237] , а карта нынешней Тюрингии, например, представляет собой жалкое зрелище! С другой стороны, должна прекратить свое существование Пруссия, она должна распасться на самоуправляющиеся провинции, чтобы над Германией перестало тяготеть специфическое пруссачество. Деление на мелкие государства и специфическое пруссачество— вот те две стороны противоположности, в тисках которых находится теперь Германия, причем одна из этих сторон постоянно должна служить извинением и оправданием существования другой.
237
Имеются в виду особые права южногерманских государств, главным образом Баварии и Вюртемберга, закрепленные в договорах об их вхождении в Северогерманский союз (ноябрь 1870) и в конституции Германской империи (апрель 1871). Бавария и Вюртемберг сохранили, в частности, особый налог на водку и пиво, самостоятельное управление почтами и телеграфом. Бавария, кроме того, сохранила самостоятельность в управлении своей армией и в управлении железными дорогами. Из представителей Баварии, Вюртемберга, а также Саксонии в Союзном совете была создана особая комиссия по вопросам внешней политики, обладавшая правом вето.
Что же должно встать на место теперешней Германии? По-моему, пролетариат может употребить лишь форму единой и неделимой республики. Федеративная республика является еще и теперь, в общем и целом, необходимостью на гигантской территории Соединенных Штатов, хотя на востоке их она уже становится помехой. Она была бы шагом вперед в Англии, где на двух островах живет четыре нации и, несмотря на единство парламента, существуют друг подле друга три системы законодательства. Она давно уже сделалась помехой в маленькой Швейцарии, и если там можно еще терпеть федеративную республику, то только потому, что Швейцария довольствуется ролью чисто пассивного члена европейской государственной системы. Для Германии федералистическое ошвейцарение ее было бы огромным шагом назад. Два пункта отличают союзное государство от вполне единого государства, именно: что каждое отдельное государство, входящее в союз, каждый кантон имеет свое особое гражданское и уголовное законодательство, свое особое судоустройство, а затем то, что рядом с народной палатой существует палата представителей от государств, и в ней каждый кантон голосует как таковой, независимо от того, велик он или мал. Первое мы благополучно преодолели и не будем столь наивными людьми, чтобы вводить это снова; второе же имеется у нас в виде Союзного совета, без чего мы можем прекрасно обойтись, да и вообще наше «союзное государство» есть уже переход к вполне единому государству. И наша задача состоит не в том, чтобы революцию сверху, произведенную в 1866 и 1870 гг., поворачивать вспять, а в том, чтобы внести в нее необходимые дополнения и улучшения движением снизу.
Итак, единая республика. Но не в смысле теперешней Французской республики, которая представляет из себя не больше, чем основанную в 1798 г. империю без императора [238] . С 1792 по 1798 г. каждый французский департамент, каждая община пользовались полным самоуправлением по американскому образцу, и это должны иметь и мы. Как следует организовать самоуправление и как можно обойтись без бюрократии, это показали и доказали нам Америка и первая Французская республика, а теперь еще показывают Австралия, Канада и другие английские колонии. И такое провинциальное и общинное самоуправление — гораздо более свободные учреждения, чем, например, швейцарский федерализм, где, правда, кантон очень независим по отношению к федеративному государству в целом, но независим также и по отношению к округу и по отношению к общине. Кантональные правительства назначают окружных начальников и префектов, чего совершенно нет в странах английского языка и что мы у себя в будущем так же решительно должны устранить, как и прусских ландратов и регирунгсратов.
238
Речь идет о диктатуре Наполеона Бонапарта, провозгласившего себя первым консулом в результате государственного переворота 18 брюмера (9 ноября) 1799 г., который завершил процесс буржуазной контрреволюции во Франции. Этот режим сменил собой республиканский строй, установленный во Франции 10 августа 1792 года. В 1804 г. по Франции была официально установлена империя, а Наполеон провозглашен императором французов. Многие бюрократические учреждения Первой империи продолжали сохраняться во Франции, несмотря на смену режимов, и при Третьей республике, установленной в сентябре 1870 года.
Из всего этого в программу следует включить лишь немногое. Я упоминаю об этом также главным образом для того, чтобы охарактеризовать порядки в Германии, где о подобных вещах нельзя говорить открыто, и тем самым одновременно подчеркнуть самообман тех, кто желает легальным путем преобразовать подобные порядки в коммунистическое общество. Я хочу, далее, напомнить Правлению партии, что имеются еще и другие важные политические вопросы, кроме прямого участия народа в законодательстве и бесплатного правосудия, без которых мы в конце концов обойдемся. При общем неустойчивом положении эти вопросы не сегодня-завтра могут стать животрепещущими, и что будет, если мы их заранее не обсудим и не договоримся на этот счет между собой?
Что, однако, можно включить в программу и что хотя бы косвенно может послужить намеком на то, о чем нельзя говорить прямо, — так это следующее требование:
«Полное самоуправление в провинции, округе и общине через чиновников, избранных на основании всеобщего избирательного права. Отмена всех местных и провинциальных властей, назначаемых государством».
Можно ли сформулировать еще какие-нибудь программные требования в связи с рассмотренными выше пунктами, мне здесь судить труднее, чем вам там на месте. Но было бы желательно, чтобы эти вопросы были обсуждены внутри партии, пока еще не поздно.
1) Различие между «избирательным правом и правом голоса», а также между «выборами и голосованием» для меня не ясно. Если такое различие необходимо провести, то это следовало бы по крайней мере выразить более четко или разъяснить в комментарии, сопровождающем проект.
2) «Право народа на внесение и отклонение законопроектов». К чему это относится? Ко всем законам или к постановлениям народного представительства? Это нужно было бы добавить.
5) Полное отделение церкви от государства. Ко всем религиозным обществам без исключения государство относится как к частным объединениям. Они лишаются всякой поддержки из государственных средств и всякого влияния на государственные школы. (Ведь нельзя же запретить им создавать собственные школы на собственные средства и преподавать там свой вздор.)