Собрание сочинений, том 27
Шрифт:
Что касается г-на Тапмана {520} , то он не упоминает ни о нашем письме из Манчестера, ни о позднейшем письме из Лондона, которое по моему поручению было написано моей женой.
Что касается кёльнцев {521} ,то у подлых эмигрантских свиней, связанных со всей газетной клоакой, уж такая система: соблюдать по отношению к этому делу заговор молчания, чтобы только не нанести какого-нибудь ущерба своей собственной важной персоне. С этим нужно теперь бороться. Я послал сегодня в Париж письма против прусской юстиции, чтобы поднять этот вопрос в тамошней прессе. Лупус {522} взял на себя статьи для Америки и Швейцарии. Теперь ты должен мне смастерить статью для Англии вместе с частным письмом к редактору «Times», куда нужно попытаться послать эту вещь [348] . Если бы газета «Times», которая старается теперь опять подновить свою популярность и, наверное, будет считать себя польщенной, если ее будут считать единственным влиятельным органом на континенте, и которая и без того пруссофобски настроена, — если бы «Times» взялась за это дело, то через нее можно было бы воздействовать на Германию. Нужно было бы специально остановиться вообще
348
Стремясь организовать кампанию протеста против ареста видных деятелей Союза коммунистов и подготовляемого прусской полицией в Кёльне судебного процесса над ними, а также для того, чтобы заставить прессу отказаться от замалчивания дела кёльнских заключенных, Маркс написал ряд заявлений, разоблачающих провокационные действия прусских властей и варварское обращение с заключенными и послал их в Париж для опубликования во французской печати. Одновременно он просил В. Вольфа написать подобные письма для Америки и Швейцарии и Энгельса для Англии. Однако организовать широкую кампанию протеста в печати не удалось из-за отказа мелкобуржуазных и буржуазных газет напечатать заявления в защиту кёльнских заключенных. — 338.
Если эта попытка, которая ни в коем случае не может повредить, не удастся, тогда ты напишешь из Манчестера прямо в «Sun». Если «Sun» получит это раньше«Times», то «Times» этого ни в коем случае не поместит [349] .
Тебе едва ли известно, что почти из всех городов Англии О'Коннор получил адреса, напечатанные в «Northern Star» и «Reynolds's Paper», в которых Торнтон Хант объявляется «бесчестным» и сильно осуждается сцена на Копенхагенфилдс [350] . Кроме того, состоялось собрание всех чартистских секций Лондона, на котором Т. Хант, присутствовавший там, был осыпан оскорблениями. При предстоящих перевыборах Исполнительного комитета его просто выбросят. В отчаянии этот союзник великого Руге теперь открыто объявил себя «коммунистом».Э. Джонс, воспользовавшись моим письмом, беспощадно атаковал Кошута.
349
Направленные Марксом и Энгельсом в редакции газеты «Times» и других английских газет заявления, в которых разоблачался произвол прусского правительства по отношению к кёльнским обвиняемым, напечатаны не были. Черновик заявления К.Маркса и Ф.Энгельса в «Times» см. в настоящем издании, т. 8, стр. 231–233. — 338.
350
В связи с приездом Кошута в Англию в октябре 1851 г. чартисты собирались устроить в его честь торжественный митинг в Лондоне в Копенхагенхаус на площади Копенхагенфилдс. Председатель чартистского комитета по организации встречи Кошута, реформист Торнтон Хант, пытался не допустить на этот митинг О'Коннора, ссылаясь на признаки проявляющегося у него помешательства. Это действие Ханта вызвало бурные протесты со стороны чартистов, с состраданием и сочувствием относившихся к бывшему чартистскому лидеру. О'Коннор был допущен на митинг в честь Кошута, состоявшийся 2 ноября 1851 года. Стараясь оправдать себя перед чартистскими массами, Хант выступил 29 ноября 1851 г. на страницах газеты «Northern Star» с демагогическим заявлением, в котором изображал себя ревностным защитником интересов народа, называя себя коммунистом. Как и предвидел Маркс, в новый состав Исполнительного комитета Национальной чартистской ассоциации Хант избран не был. — 338.
«Я заявляю ему, что революции в Европе означают крестовый поход труда против капитала, я заявляю также, что они не могут быть низведены до духовного и социального уровня темного полуварварского народа, вроде мадьяр, которые еще пребывают в полуцивилизованном состоянии шестнадцатого столетия и серьезно претендуют на то, чтобы диктовать свою волю великим очагам просвещения — Германии и Франции и добиваться от легковерной Англии путем надувательства признания своих заслуг» [351] .
351
«Notes to the People». Vol. II, 1851, p. 606. — 338.
Как видишь, Кинкель просто собирается устроиться здесь по примеру временного правительства во Франции. Я, со своей стороны, считал бы нужным, чтобы ты, когда мы узнаем, что Вейдемейер состоит редактором «Abendzeitung», посылал туда в виде фельетонов отрывки из К. Шнаппера {523} , первых признаний которого я жду с нетерпением (продолжение см. под письмом Пипера [352] ).
Кстати, я чуть было не забыл одного важного события из области скандальной хроники. Штехан, Гирш, Гюмпель и т. д., словом, приехавшие из Германии рабочие заявили, что желают ко мне прийти. Я их сегодня приму; они уже порядком поссорились с Шаппером и Виллихом. Штехан на собрании Общества рабочих [353] открыто объявил Дица шпионом, и хотя некоторые кричали, что он — агент Маркса, он все же добился назначения комиссии; но в ней друзья и покровители Дица — Шаппера и Виллиха играют главную роль. С помощью этих штраубингеров я, во всяком случае, вызову новые кризисы в этой жалкой корчме портных и бродяг.
352
Окончание письма Маркса Энгельсу написано на 3-ей странице письма Пипера Марксу из Брюсселя от 27 ноября 1851 г., непосредственно вслед за текстом письма Пипера. — 338.
353
Имеется в виду Просветительное общество немецких рабочих в Лондоне (см. примечания [64]и [169]). — 339.
Одновременно извещаю тебя о получении трех фунтов.
Привет!
Твой К. М.
Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском, языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого и английского
[Манчестер], 3 декабря 1851 г.
«Представители Франции, заседайте с миром!» [355] В самом деле, где же эти господа могут более мирно заседать, как не в казарме Орсе под охраной батальона венсеннских стрелков!
История Франции вступила в стадию совершеннейшего комизма. Что может быть смешнее, чем эта пародия на 18 брюмера, устроенная
354
Данное письмо Энгельса написано по поводу бонапартистского государственного переворота 2 декабря 1851 г., приведшего к установлению во Франции контрреволюционного режима Второй империи во главе с Наполеоном III. Некоторые идеи этого письма были развиты Марксом в его работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (см. настоящее издание, т. 8, стр. 115–217), в частности, ироническое сравнение переворота 2 декабря 1851 г. с переворотом 9 ноября 1799 г. (18 брюмера по республиканскому календарю), в результате которого была установлена военная диктатура Наполеона Бонапарта. — 339.
355
Слова из речи Шангарнье, произнесенной во французском Национальном собрании 3 июня 1851 г. в ответ на речь Луи Бонапарта в Дижоне 1 июня 1851 г., которая содержала скрытые угрозы по адресу Собрания. — 339.
Великолепен захват великих говорунов «порядка», в особенности маленького Тьера, а также храброго Шангарнье. Великолепно заседание охвостья парламента в 10-м округе с гном Берье, который до тех пор кричал в окно: «Да здравствует республика», пока вся эта компания не была захвачена и заперта под охраной солдат во дворе казармы. А этот глупый Наполеон, который сразу же начал укладываться, чтобы перебраться в Тюильри. Хоть целый год промучайся, не выдумаешь комедии лучше этой.
А вечером, когда глупец Наполеон наконец-то бросился в давно желанную постель в Тю-ильри, этот умник все еще, наверное, не сознавал, каково, в сущности, его положение. Консульство без первого консула! Никаких особо серьезных внутренних трудностей — не больше, чем вообще за последние три года, — никаких особых финансовых затруднений, даже в его собственном кармане, никакой угрозы границам со стороны коалиции, никакой необходимости переходить через Сен-Бернар или одерживать победу при Маренго! Есть от чего прийти в отчаяние. Нет больше даже Национального собрания, которое расстраивало бы великие планы непризнанного героя. Сейчас, по крайней мере, этот осел так же свободен, так же ничем не связан, обладает такой же абсолютной властью, как старый Наполеон вечером 18 брюмера, и он чувствует себя настолько непринужденно, что не может не выдавать на каждом шагу свою ослиную природу. Ужасная перспектива отсутствия противоречий!
Но народ, народ! Народу наплевать на всю эту лавочку, он радуется как ребенок дарованному ему избирательному праву и, вероятно, использует его также по-ребячески. Чего можно ожидать от этих смехотворных выборов в воскресенье на той неделе, если они вообще состоятся! Ни печати, ни митингов, осадное положение в полной силе, и к тому же еще приказ избрать депутатов в течение двух недель.
Что же может получиться из всей этой чепухи? «Встанем на всемирно-историческую точку зрения» [356] , и у нас будет великолепная тема для декламации. Так, например: теперь должно выясниться, возможен ли преторианский режим эпохи Римской империи, предпосылками которого являлись совершенно по-военному организованное обширное государство, обезлюдевшая Италия и отсутствие современного пролетариата, — возможен ли подобный режим в такой географически компактной, густонаселенной стране, как Франция, где имеется многочисленный промышленный пролетариат. Или: у Луи-Наполеона нет собственной партии; он попирал ногами легитимистов и орлеанистов, теперь ему придется сделать поворот налево. Поворот налево означает амнистию, амнистия означает столкновение и т. д. Или еще: всеобщее избирательное право — основа власти Луи-Наполеона, он не может его нарушить, но существование всеобщего избирательного права в настоящее времянесовместимо с существованием Луи-Наполеона. И другие тому подобные отвлеченные темы, на которые так легко рассуждать. Но после того, что мы вчера наблюдали, нечего рассчитывать на народ. Кажется, право, будто историей в роли мирового духа руководит из гроба старый Гегель, с величайшей добросовестностью заставляя все события повторяться дважды: первый раз в виде великой трагедии и второй раз — в виде жалкого фарса. Коссидьер вместо Дантона, Л. Блан вместо Робеспьера, Бартелеми вместо Сен-Жюста, Флокон вместо Карно и этот ублюдок {525} с дюжиной первых встречных погрязших в долгах офицеров вместо маленького капрала {526} с его плеядой маршалов. До 18-го брюмера мы, стало быть, уже добрались.
356
Энгельс с иронией приводит слова из выступления Вильгельма Йордана, депутата левого крыла франкфуртского Национального собрания, на одном из заседаний Собрания в августе 1848 года. — 340.
Ребячески глупо вел себя парижский народ: «Нас это не касается, пусть президент и Собрание перегрызут друг другу горло, не все ли нам равно!» Но то, что армия осмелилась навязать Франции правительство, да еще такое правительство, — это уже, несомненно, касается народа, и толпа еще подивится тому всеобщему «свободному» избирательному праву, которое ей предстоит осуществлять «впервые с 1804 года»!
Как далеко мировой дух, видимо, очень раздосадованный на человечество, заведет этот фарс, придется ли нам в течение одного года пережить Консульство, Империю, Реставрацию и т. д., необходимо ли, чтобы наполеоновскую династию поколотили на улицах Парижа, прежде чем она станет невозможной во Франции, — этого и сам черт не знает. Мне кажется, однако, что дела принимают исключительно нелепый оборот и что crapauds {527} ждут неслыханные унижения.
Допустим даже, что Л[уи]-Н[аполеон] временно укрепит свою власть, но ведь не может же такая ерунда затянуться надолго, как бы низко ни пали французы. Что же делать? Одно ясно, что перспектив на революцию чертовски мало, и если гг. Блан и Ледрю еще вчера днем укладывали свои пожитки, то сегодня они спокойно могут снова их распаковывать. Громовой голос народа еще не призывает их на родину.
Здесь и в Ливерпуле эта история сразу же застопорила торговлю. Но сегодня в Ливерпуле спекуляция уже снова в полном разгаре. А французские фондовые бумаги упали лишь на 2 процента.