Собрание сочинений, том 27

Энгельс Фридрих

У Бауэра была однажды в Берлине такая же сцена с Эйххорном, как у Вас с министром внутренних дел. Ораторские приемы этих господ похожи друг на друга, как две капли воды. Чем-то исключительным является, однако, то, что философия ведет вразумительный разговор с государственной мудростью этих напыщенных мерзавцев, и даже некоторый фанатизм здесь нисколько не вредит делу. Нет ничего труднее, как заставить этих земных богов поверить, что существуют вера в истину и духовные убеждения. Эти государственные денди в такой степени являются скептиками, это настолько закоренелые хлыщи, что они не верят уже в истинную, бескорыстную любовь. Как же подступиться к этим roues ^{549} , как не с помощью того, что в высших кругах называют фанатизмом? Гвардейский лейтенант считает всякого влюбленного, имеющего честные намерения, фанатиком. Что же, из-за этого больше не вступать в брак? Удивительно, что низведение людей до уровня животных стало правительственной верой и правительственным принципом. Но это не противоречит религиозности, так как обожествление животных —

это, пожалуй, наиболее последовательная форма религии, и скоро, быть может, придется говорить уже не о религиозной антропологии, а о религиозной зоологии.

Когда я был еще молод и наивен, я уже знал, что яйца, которые кладут в Берлине, это не яйца Леды, а гусиные яйца. Несколько позже я понял, что это крокодиловы яйца; так, например, самоновейшим крокодиловым яйцом является мнимая отмена — по предложению рейнского сословного собрания — тех незаконных ограничений, которым подвергалось французское законодательство в делах о государственной измене и т. д., а также в делах о преступлениях должностных лиц [368] . Но на этот раз, когда речь идет об объективных, установленных законом определениях, этот фокус-покус так глуп, что даже глупейшие рейнские юристы его тотчас же разглядели. К тому же Пруссия с полной наивностью заявила, что гласность судебного процесса поставила бы на карту престиж прусских чиновников и доверие к ним. Это — весьма откровенное признание. Все наши рейнские писания о публичности и гласности страдают одним коренным пороком. Честные простаки продолжают без устали доказывать, что это отнюдь не политические, а чисто правовые институты, что они являются правом, а не бесправием. Как будто в этом дело! Как будто все зло этих институтов не в том именно заключается, что они являются правом! Мне бы очень хотелось доказать обратное, а именно, что Пруссия не может ввести публичность и гласность, ибо свободные суды и несвободное государство несовместимы. Точно так же следовало бы воздать должное Пруссии за ее благочестие, ибо трансцендентное государство не может обойтись без положительной религии, как русский мошенник — без образка.

368

Имеется в виду кабинетский указ от 18 февраля 1842 г. о пересмотре предыдущих распоряжений прусского правительства (кабинетских указов от 6 марта 1821 г. и от 2 августа 1834 г.), заменявших, для судебных дел определенной категории, действовавшие в Рейнской провинции французский Уголовный кодекс и суд присяжных — прусским правом и тайным судопроизводством. Под влиянием буржуазии Рейнской провинции прусское правительство пошло на пересмотр этих указов. Однако в кабинетском указе от 18 февраля 1842 г. содержался ряд оговорок, означавших фактическое сохранение действия прусского права по делам о государственной измене, о должностных преступлениях чиновников и т. д. — 358.

Бюлов-Куммеров, как Вы можете увидеть из китайских газет, заставляет свое перо кокетничать со своим плугом [369] . О, эта деревенская кокетка, украшающая себя искусственными цветами! Я думаю, что следовало бы радоваться появлению писателей, занимающих такое земное положение, — положение на пашне, что и говорить, является земным, — особенно, если бы впредь плуг думал и писал вместо пера, а перо, в отплату за это, выполняло бы барщину. Может быть, при теперешнем однообразии немецких правительств дело дойдет до этого, но чем однообразнее правительства, тем многообразнее ныне философы, и, надо надеяться, многообразное воинство победит однообразное.

369

Bulow-Cummerow. «Preusen, seine Verfassung, seine Verwaltung, sein Verhaltnis zu Deutschland». I, Theil. Berlin, 1842 (Бюлов-Куммеров. «Пруссия, ее государственное устройство, ее управление, ее отношение к Германии». Часть I, Берлин, 1842).

КитайскимиМаркс иносказательно называет здесь официальные газеты тогдашней Германии. — 358.

Ad rem ^{550} ,ибо politica ^{551} у нас, добропорядочных, высоконравственных немцев, относятся к formalia ^{552} , на основании чего уже Вольтер заключил, что у нас самые солидные учебники публичного права.

Итак, что касается дела, то я нашел, что статья «О христианском искусстве», превратившаяся теперь в статью «О религии и искусстве, в особенности о христианском искусстве», должна быть совершенно переделана, ибо тон «Трубного гласа», которому я добросовестно следовал, —

«Твое словоесть светоч моим стопам и свет на моем пути. Своей заповедью ты делаешь меня более мудрым, чем мои враги, ибо свидетельствует о тебе моя речь, и он, господь, будет вещать громовым голосом с Сиона»,

— этот тон «Трубного гласа», тяжеловесность и скованность гегелевской формой изложения должны быть теперь заменены более свободной, а потому и более основательной формой изложения. Через несколько дней я еду в Кёльн, который я избрал моим новым местопребыванием [370] , ибо близость боннских профессоров для меня невыносима. Кто захочет

иметь дело с духовными вонючками, с людьми, которые учатся только для того, чтобы находить в каждом уголке мира все больше и больше тупиков!

370

Марксу не удалось осуществить свое намерение переехать в Кёльн (см. настоящий том, стр. 363). В апреле 1842 г. он возвратился из Трира в Бонн, где находился с перерывами до середины октября того же года. — 359.

Итак, из-за этих обстоятельств я и не сумел прислать критику гегелевской философии права для ближайшего выпуска «Anekdota» (так как она писалась также для «Трубного гласа»); статью о религиозном искусстве я обещаю прислать к середине апреля, если Вы можете ждать так долго. Мне это было бы тем приятнее, что я рассматриваю вопрос с новой point de vue ^{553} и даю также, в виде приложения, эпилог о романтиках. Пока что я буду действеннейшим образом, по выражению Гёте, продолжать работу над этой вещью и ждать Вашего решения. Соблаговолите написать мне об этом в Кёльн, где я буду в начале следующего месяца. Так как у меня нет еще там определенного местожительства, то прошу направить мне письмо на адрес Юнга.

В самой работе мне неизбежно пришлось говорить об общей сущности религии; при этом я вступаю некоторым образом в коллизию с Фейербахом — коллизию, касающуюся не принципа, а его понимания. Во всяком случае, религия от этого не выигрывает.

Я давно ничего не слышал о Кёппене. Не приходилось ли Вам обращаться к Христиансену в Киле? Я его знаю только по его истории римского права [371] , в которой, однако, есть кое-что о религии и философии вообще. Это, кажется, отличная голова, хотя, когда он доходит до настоящего философствования, то пишет ужасающе непонятно и формально. Может быть, теперь он начал уже писать человеческим языком. Но вообще он, кажется, a la hauteur des principes ^{554} .

371

Речь идет о книге: J. Christiansen. «Die Wissenschaft der romischen Rechtsgeschichte im Grundrisse». T. I. Altona, 1838 (И. Христиансен. «Очерк научной истории римского права». Т. I. Альтона, 1838). — 360.

Я буду очень рад увидеть Вас здесь, на Рейне.

Ваш Маркс

От Бауэра только что получил письмо — он пишет, что хочет ехать снова на север, полагая по глупости, что там он сумеет лучше вести свой процесс против прусского правительства. Берлин находится слишком близко от Шпандау. Во всяком случае хорошо, что Бауэр не предоставляет дело его собственному ходу. Как я узнал здесь от моего будущего шурина ^{555} , настоящего аристократа, в Берлине особенно злятся на bonne foi ^{556} Бауэра.

Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I,1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

4

МАРКС — АРНОЛЬДУ РУГЕ

В ДРЕЗДЕН

Бонн, 27 апреля [1842 г.] У механика Кремера

Дорогой… ^{557}

Вам не следует терять терпение, если мои статьи запоздают еще на несколько дней, — но действительно только на несколькодней. Бауэр, вероятно, передаст Вам на словах, что я в этом месяце, из-за всякого рода внешней сутолоки, почти совершенно не мог работать.

Однако у меня почти все готово. Я пошлю Вам четыре статьи: 1) «О религиозном искусстве», 2) «О романтиках», 3) «Философский манифест исторической школы права», 4) «Позитивные философы» [372] , которых я немного пощекотал. Статьи эти по содержанию связаны между собой.

Статью о религиозном искусстве Вы получите в весьма сокращенном виде, ибо она незаметно выросла чуть ли не до размеров книги, и я втянулся в разного рода исследования, которые потребуют еще довольно продолжительного времени.

372

Из указываемых здесь Марксом статей в печати появилась только одна — «Философский манифест исторической школы права», опубликованная в «Rheinische Zeitung» (см. настоящее издание, т. 1, стр. 85–92). Статья «Позитивные философы», по-видимому, представляла собой разбор и критику одного из направлений немецкой философии конца 30-х — начала 40-х годов XIX в., известного как «позитивная философия» (X. Г. Вейсе, И. Г. Фихте-младший, А. Гюнтер, Ф. Баадер, поздний Шеллинг). Это направление, религиозно-мистическое по своему характеру, выступило с критикой философии Гегеля справа. «Позитивные философы» пытались подчинить философию религии, выступали против рационального познания и считали божественное откровение единственным источником «позитивного» знания. Всякую философию, объявлявшую своим источником рациональное познание, они называли «негативной». — 361.