Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
«Безобразие, — подумала Юлька, — кто-то уже оцарапал стену. Должно быть, когда вносили мебель. Как им не стыдно!»
Она знала, что квартира номер четырнадцать на седьмом этаже, но невольно взглядывала на все двери, мимо которых проходила, и читала все номера. На двери четвертой квартиры была прибита пожелтевшая эмалевая дощечка с черной надписью: «Николай Николаевичъ Залъсскiй» — по старому правописанию, с твердым знаком, ятем и десятеричным «и».
«Как странно! — подумала Юлька. — В молодежном доме дали квартиру какому-то дореволюционному зубру. Этому Николаю Николаевичу, наверно,
Когда она ступила на площадку между шестым и седьмым этажами, наверху щелкнул замок, и Андрей, срываясь через три ступеньки, сбежал ей навстречу.
— Я услышал твои шаги, — сказал он, отбирая у нее сумки. — Молодчина, что пришла раньше. Я тоже пришел раньше.
— Я истратила массу денег, — сказала она.
— Ну, смотри, — торжественно сказал он, вводя ее в квартиру. — Это передняя.
Стены передней тоже были девственно чисты, а на полу следы мела. В двух углах стояло по велосипеду.
— Чей второй велосипед? — спросила Юлька.
— Не бойся, это соседский. Ну как?
— Знаешь — надо другую лампочку.
— Темновато?
— Ну конечно. Сколько тут свечей? Надо сорок.
— Придется купить. Это соседи вкрутили. И вот наша комната.
— Андрюша, знаешь — прелестная комната!
— Да? Ничего?
— Андрюша, я тебе скажу, — просто чудная комната! — Юлька подошла к окну. — Андрюша, какой вид!
С высоты седьмого этажа далеко был виден загородный простор, огромное голубое небо и полоска леса на горизонте. Слева сверкала река, мост висел ажурной черной аркой, по мосту шел поезд, и там, где он проходил, повисали небольшие белые облачка.
— Когда я была маленькая, — сказала Юлька мечтательно, — у меня была игра, головоломка, дощечка нарезана разными фигурками и из фигурок складывалась картинка, так совершенно, совершенно такая была картинка.
Андрей стоял рядом, гордо выпрямившись, и уголки его длинных губ заворачивались вверх от довольной улыбки.
— Но я истратила феноменальные деньги, — тем же мечтательным тоном продолжала Юлька. — Мне страшно сказать, сколько у меня осталось.
— Ну, покажи, что купила, — сказал Андрей.
Вдвоем они стали вынимать пакеты из сумки.
— Скатерть. Занавеси.
— Ух, ты!..
— Тебе нравится?
— Очень.
— Тут чайник. Первая вещь, тетя Фаля говорит… Чудная кастрюля, правда?
— Чудная.
— Если чистить, она всегда будет такая новая. И понимаешь, каждая вещь недорого, а в результате истратила массу.
— Ерунда, — сказал Андрей. — Ведь для этого и копили. Зайдем в сберкассу, заберем все, что есть, и сразу в мебельный магазин, чтобы покончить с этим делом.
— Учти, — сказала Юлька, — что у меня будет только стипендия, и то с осени, а до тех пор мы будем жить исключительно на твою зарплату. Теперь ты понимаешь, почему я не давала тебе тратить на глупости? — Она взглянула на него с материнской заботливостью. — Письменный столик я свой возьму, и кровать, а тахту купим. Да, но где что станет, надо посмотреть. Я принесла сантиметр.
— А какой прок в сантиметре, — спросил Андрей, — если мы все равно не знаем габаритов всех этих штук? Ты знаешь, какие у них габариты?
— Приблизительно, — сказала Юлька.
Они обмерили стены и определили, где станут шкафы, кровать и тахта. Стол и стулья — посредине, а письменный к окну.
— На тахте буду я, — сказал Андрей.
— Ничего подобного, — сказала Юлька. — Она как раз вполовину короче, чем ты. Тебе надо хорошенько высыпаться после работы. А я все равно сплю клубочком.
— Ты поместишься и без клубочка, — сказал Андрей. — Ты маленькая.
Ему очень захотелось ее обнять, но он подумал, не сочтет ли она это бестактным, и не обнял.
— А ты что — сказала тете? — спросил он.
— Да.
— И как она реагирует?
— Она реагирует хорошо.
— Маме и папе надо сказать сразу, как только мама приедет, — сказал Андрей. — Вообще говоря, следовало предупредить их заранее, а не накануне.
— Вообще говоря, следовало, — сказала Юлька, сидя на корточках с сантиметром. — Но они будут против.
— Ну почему обязательно против?
— Я же слышу, что они говорят, когда кто-нибудь молодой женится. Они говорят, что это непроверенное чувство.
— Действительно! — сказал Андрей. — Это у нас-то непроверенное чувство.
— Ты не знаешь их психологии. Они смотрят на нас как на детей. Они думают, что мы совершенно не знаем жизни.
— Старики обожают давать советы, это верно, — сказал Андрей. — Ну что ж, это их право и даже, если хочешь, обязанность. У них ведь и на самом деле как-никак больше опыта. И, по-моему, ничего нет обидного, если старик или старушка дает совет. Можно же, в конце концов, не послушаться.
— Да, они прекрасно знают, как мы должны жить! — сказала Юлька. — А каких ошибок они наделали в собственной жизни? Как, например, мама буквально своими руками погубила Геньку!
— Да это не мама, — сказал Андрей. — Просто он уж такой… неудачный.
— Просто неудачные не бывают. Все зависит от воспитания. Почитай Макаренко. — Юлька нахмурилась, у нее всегда портилось настроение, когда разговор заходил о Геннадии. — И разве только эта ошибка! Между нами говоря, у мамы с папой есть одна такая вещь, что я даже тебе никогда не скажу.
Она имела в виду безумное начало их любви. Мать как-то рассказывала об этом ей и Ларисе. Она рассказывала с удовольствием, блестя глазами. И отец слушал с удовольствием и подсказывал подробности, забытые ею, и словно молодел в это время. Юлька любовалась ими обоими и любила их, и живо представляла себе цветущий луг, на котором стояла мама, молоденькая и прелестная, с играющим на ветерке колечком волос, и представляла отца на паровозе, тоже молодого и красивого («почти такой красивый был, как Геня», — сказала мама и на минуточку затуманилась). Но Юльке трудно было представить себе отца пристающим к незнакомой девушке на станции, а маму, свою маму, — кокетничающей в ответ («до чего они оба были некультурные!»). И уж вовсе дико было — как это мама уехала с человеком, который представлялся ей привычным обольстителем («какая пошлость!») и о котором она ничего не знала («а вдруг бы оказалось, что он замаскированный диверсант?»). Тут был вопиющий пример того самого непроверенного чувства, против которого старики предостерегали молодых, — какую цену имели для Юльки их предостережения.