Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 6
Шрифт:
Жондрет лгал. Плата за год составляла всего сорок франков, и он не мог задолжать за четыре квартала: еще не прошло и полугода, как Мариус заплатил за два.
Господин Белый вынул из кармана пять франков и положил их на стол.
Жондрет буркнул на ухо старшей дочери:
– Негодяй! На что мне сдались его пять франков? Ими не окупишь ни стул, ни оконное стекло. Решайся после этого на затраты!
В ту же минуту г-н Белый, сняв с себя широкий коричневый редингот, который он носил поверх своего синего редингота, бросил его на спинку стула.
– Господин Фабанту!
– сказал он - У меня только пять франков, но я провожу
В глазах Жондрета промелькнуло странное выражение. Он поспешил ответить:
– Да, глубокоуважаемый покровитель. В восемь часов я должен быть у домохозяина.
– Я буду в шесть и принесу шестьдесят франков.
– Благодетель!
– в восторге завопил Жондрет.
И чуть слышно добавил:
Всмотрись в него хорошенько, жена!
Господин Белый снова взял под руку прелестную девушку и направился к двери.
– До вечера, друзья мои!
– сказал он.
– В шесть часов?
– переспросил Жондрет.
– Ровно в шесть.
Тут внимание старшей девицы Жондрет привлек висевший на спинке стула сюртук.
– Сударь! Вы забыли ваш редингот, - сказала она.
Жондрет устремил на дочку угрожающий взгляд и гневно передернул плечами.
Господин Белый обернулся и ответил улыбаясь:
– Я не забыл, я нарочно оставил его.
– О мой покровитель!
– воскликнул Жондрет.
– Мой высокочтимый благодетель, я не могу сдержать слезы. Позвольте, я провожу вас до фиакра.
– Если вы хотите выйти, то наденьте сюртук, - сказал г-н Белый.
– На дворе очень холодно.
Жондрет не заставил просить себя дважды. Он быстро надел на себя коричневый редингот.
Они вышли втроем. Жондрет впереди, за ним посетители.
Глава десятая. Такса наемного кабриолета: два франка в час
Хотя вся эта сцена разыгралась на глазах у Мариуса, он, в сущности, почти ничего не видел. Взгляд его впился в девушку, сердце его, так сказать, ухватилось за нее и словно вобрало всю целиком, едва она ступила за порог конуры Жондрета. Пока она была там, он находился в том состоянии экстаза, когда человек не воспринимает явлений внешнего мира, а сосредоточивает всю душу на чем-то одном. Он созерцал не девушку, а луч, одетый в атласную шубку и бархатную шляпку. Если бы даже сам Сириус, покинув небеса, появился в комнате, Мариус не был бы так ослеплен.
Пока девушка развертывала пакет, раскладывала вещи и одеяла, с участием расспрашивала больную мать и ласково говорила с поранившейся девочкой, он ловил каждое ее движение и старался услышать ее голос. Ему были знакомы ее глаза, лоб, фигура, походка, вся ее краса, но он не знал, как звучит ее голос. Однажды в Люксембургском саду ему показалось, что до него долетело несколько сказанных ею слов, но он был в этом не вполне уверен. Он отдал бы десять лет жизни, чтобы услышать, чтобы запечатлеть в душе музыку ее голоса. Но все заглушалось жалобными причитаниями и высокопарными тирадами Жондрета. И к восхищению Мариуса примешивался гнев. OH не сводил с нее глаз. Ему не верилось, что в отвратительной трущобе, среди человеческого отребья, он нашел это божественное создание. Ему казалось, что он видит колибри среди жаб.
Когда она вышла, его охватило одно желание - следовать за ней, идти по пятам, не упускать из вида, пока он не узнает, где она живет, чтобы не утратить ее вновь после того, как чудом обрел ее! Он спрыгнул с комода и схватил
В коридоре уже никого не было. Он побежал к лестнице. Никого не было и на лестнице. Он поспешно спустился и вышел на бульвар как раз в ту минуту, когда экипаж завернул за угол Малой Банкирской улицы и покатил обратно в Париж.
Мариус бросился бежать в том же направлении. Достигнув угла бульвара, он снова увидел экипаж, быстро ехавший по улице Муфтар; экипаж был уже очень далеко, нечего было и пытаться догнать его. Что делать? Бежать за ним? Напрасно. К тому же из коляски, несомненно, заметили бы человека, бегущего за нею со всех ног, и отец девушки узнал бы его. И тут - чудесная, неслыханная случайность!
– Мариус заметил свободный наемный кабриолет, проезжавший по бульвару. Оставалось только одно решение: сесть в кабриолет и поехать за фиакром. Это был верный, реальный и безопасный выход.
Мариус знаком остановил экипаж.
– Почасно!
– крикнул он.
Мариус был без галстука, в старом сюртуке, на котором не хватало пуговиц, манишка на сорочке была у него в одном месте разорвана.
Кучер остановился и, подмигнув, протянул в сторону Мариуса левую руку, слегка потирая один о другой большой и указательный пальцы.
– Что такое?
– спросил Мариус.
– Плата вперед, - сказал кучер.
Мариус вспомнил, что у него было всего шестнадцать су.
– Сколько?
– спросил он.
– Сорок су.
– Уплачу по приезде.
Вместо ответа кучер засвистел песенку о Ла Палисе и стегнул лошадь.
Мариус растерянно смотрел вслед удалявшемуся кабриолету. Из-за двадцати четырех су, которых ему не хватало, он терял свою радость, свое счастье, свою любовь! Он вновь погружался во мрак! Он прозрел, а теперь снова лишился зрения. По правде говоря, он с горечью и глубоким сожалением подумал о пяти франках, отданных им поутру несчастной дочери Жондрета. Имей он эти пять франков, он был бы спасен, он бы возродился, он вышел бы из чистилища, из ада, из одиночества, тоски и душевного вдовства; он вновь связал бы черною нить своей судьбы с дивной золотой нитью, промелькнувшей перед его глазами и еще раз оборвавшейся. Он вернулся в свою каморку в полном отчаянии.
Он мог бы себя утешить тем, что г-н Белый обещал вернуться вечером, и на этот раз нужно было только получше взяться за дело и постараться не упустить его, но, поглощенный созерцанием девушки, он едва ли что-нибудь слышал.
В ту минуту, когда Мариус собирался подняться по лестнице, он заметил на другой стороне бульвара, у глухой стены, идущей вдоль улицы заставы Гобеленов, Жондрета, облаченного в редингот «благодетеля». Он разговаривал с одним из тех субъектов, лица которых вселяют беспокойство и которых принято называть «хозяевами застав»; это люди, внешность которых двусмысленна, речь подозрительна, словно на уме у них что-то дурное; спят они обычно днем, следовательно, дают все основания думать, что работают ночью.