Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 6
Шрифт:
– Да, - ответил Мариус.
Писарь ввел его в кабинет пристава. За решеткой, прислонившись к печке и приподняв заложенными назад руками полы широкого каррика о трех воротниках, стоял рослый человек. У него было квадратное лицо, тонкие, плотно сжатые губы, весьма свирепого вида густые баки с проседью и взгляд, выворачивающий вас наизнанку. Этот взгляд, можно сказать, не только пронизывал вас, но обыскивал.
С виду человек этот казался почти таким же хищным, таким же опасным, как Жондрет; встретиться с догом иногда не менее страшно, чем с волком.
–
– обратился он к Мариусу, опуская обращение «сударь».
– Вы - господин полицейский пристав?
– Его нет. Я его заменяю.
– Я по весьма секретному делу.
– Говорите.
– И весьма срочному.
– Говорите скорее.
Этот спокойный и грубоватый человек пугал и в то же время ободрял. Он внушал и страх и доверие. Мариус рассказал ему обо всем: о том, что человека, которого он, Мариус, знает лишь с виду, собирались нынче вечером заманить в ловушку; что, занимая комнату по соседству с притоном, он, Мариус Понмерси, адвокат, услышал через перегородку об этом заговоре; что фамилия негодяя, придумавшего устроить западню, Жондрет; что у него есть сообщники, по всей вероятности, «хозяева застав», в том числе Крючок, по прозвищу Весенний, он же Гнус; что дочерям Жондрета поручено стоять на карауле; что человека, которому грозит опасность, никоим образом предупредить нельзя, потому что даже имя его неизвестно; что, наконец, все должно произойти в шесть часов вечера, в самом глухом конце Госпитального бульвара, в доме э 50/52.
Когда Мариус назвал номер дома, надзиратель поднял голову и бесстрастно спросил:
– Комната в конце коридора?
– Совершенно верно, - подтвердил Мариус и добавил: - Разве вы знаете этот дом?
Надзиратель помолчал, затем ответил, подставляя каблук сапога к дверце топившейся печи, чтобы согреть ногу:
– По-видимому, так.
Он продолжал цедить сквозь зубы, обращаясь не столько к Мариусу, сколько к собственному галстуку:
– Тут без Петушиного часа не обошлось. Его слова поразили Мариуса.
– Петушиный час...
– повторил он.
– В самом деле, я слышал эти слова.
Он рассказал надзирателю о диалоге между лохмачом и бородачом, на снегу, за стеной на Малой Банкирской улице.
Надзиратель пробурчал:
– Лохматый - должно быть, Брюжон, а бородатый - Пол-Лиарда, он же Два Миллиарда.
Он снова опустил глаза и предался размышлениям.
– Ну, а насчет папаши Бесфамильного, - присовокупил он, - я тоже догадываюсь... Так и есть, я подпалил каррик!.. И чего они всегда так жарко топят эти проклятые печки! Номер пятьдесят-пятьдесят два. Бывшее домовладение Горбо. Он взглянул на Мариуса:
– Вы видели только бородача и лохмача?
– И Крючка.
– А этакого молоденького франтика?
– Нет.
– А огромного плечистого детину, похожего на слона из зоологического сада?
– Нет.
– А этакого пройдоху, с виду старого паяца?
– Нет.
– Ну, а четвертый - тот вообще невидимка, даже для своих помощников, пособников и подручных. Нет ничего удивительного, что вы его не заметили.
– Действительно, не заметил. А что это за люди?
– спросил Мариус.
– Впрочем, это совсем не их час...
– вместо ответа сказал надзиратель.
Он помолчал, потом заговорил снова:
– Пятьдесят - пятьдесят два. Знаю я этот сарай. Нам в нем спрятаться негде, артисты нас сразу заметят. И отделаются тем, что отменят водевиль. Это народ скромный. Стесняется публики. Нет, это не годится, не годится Я хочу услышать, как они поют, и заставлю их поплясать.
Закончив этот монолог, он повернулся к Мариусу и спросил, глядя на него в упор:
– Вы боитесь?
– Кого?
– Этих людей?
– Не больше, чем вас, - мрачно отрезал Мариус, заметив наконец, что сыщик ни разу не назвал его сударем.
Надзиратель посмотрел на Мариуса еще пристальнее и произнес с какой-то нравоучительной торжественностью:
– Вы говорите, как человек смелый и честный. Мужество не страшится зрелища преступления, честность не страшится властей.
– Все это хорошо, но что вы думаете предпринять?
– прервал его Мариус.
Надзиратель ограничился таким ответом:
– У всех жильцов дома пятьдесят - пятьдесят два есть ключи от наружных дверей; ими пользуются, возвращаясь ночью к себе домой. У вас есть такой ключ?
– Да, - ответил Мариус.
– Он при вас?
– Да.
– Дайте его мне, - сказал надзиратель.
Мариус вынул ключ из жилетного кармана, передал его надзирателю и прибавил:
– Послушайтесь меня, приходите с охраной.
Надзиратель метнул на Мариуса такой взгляд, каким Вольтер подарил бы провинциального академика, подсказавшего ему рифму, и, запустив обе руки, обе свои огромные лапищи, в бездонные карманы каррика, вытащил оттуда два стальных пистолета, из тех, что называются карманными пистолетами. Протянув их Мариусу, он заговорил быстро, короткими фразами:
– Возьмите. Отправляйтесь домой. Спрячьтесь у себя в комнате. Пусть думают, что вы ушли. Они заряжены. В каждом по две пули. Наблюдайте. Вы мне говорили, в стене есть щель. Пусть соберутся. Не мешайте им сначала. Когда решите, что время пришло и пора кончать, стреляйте. Только не спешите. Остальное предоставьте мне. Стреляйте в воздух, в потолок - все равно куда. Главное - не спешите. Выждите. Пусть они приступят к делу, вы - адвокат, вы понимаете, как это важно.
Мариус взял пистолеты и положил их в боковой карман сюртука.
– Очень топорщится, сразу заметно. Лучше суньте их в жилетные карманы, - сказал надзиратель.
Мариус спрятал пистолеты в жилетные карманы.
– А теперь, - продолжал надзиратель, - нам нельзя терять ни минуты. Посмотрим, который час. Половина третьего. Сбор в семь?
– К шести, - ответил Мариус.
– Время у меня есть, - сказал надзиратель, - а всего остального еще нет. Не забудьте ни слова из того, что я вам сказал. Паф! Один пистолетный выстрел.
– Будьте покойны, - ответил Мариус.