Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи
Шрифт:
— Да, на это у него были основания, — прошептал ла Моль.
— Еще бы! Особенно если учесть, что год спустя после мнимой кончины сына князь и княгиня были арестованы.
— Все это выглядит достаточно убедительно. — Ла Моль потянулся к столу поставить бокал. — Вы, конечно, располагаете доказательствами?
— Несомненно. Если вы знаете, у Ракоци после Леопольда-Георга было еще трое детей — два сына и дочь?
Граф молча кивнул.
— Так вот, в его завещании были упомянуты четверо! Черным по белому князь Ференц написал, что поручил старшего сына заботам друзей.
— И сказано, каких именно?
— Герцога Бурбонского, герцога де Мейна, графа Шарлеруа и… — Ле Карре сделал небольшую паузу. — И… графа Тулузского.
— Что? Графа Тулузского? Чародея и ясновидца, который исчез при загадочных обстоятельствах?
— Именно так, милый ла Моль! Чародея и ясновидца… Добавьте к этому еще и наследника тулузских графов Раймундов…
— Замечательно, ле Карре! Это заставляет нас на многое взглянуть иными глазами… Недаром же сей загадочный Сен-Жермен особенно выделял из своих знакомых именно этих четырех!
— Обратите также внимание, ла Моль, что в числе многочисленных псевдонимов Сен-Жермена есть и такой… — Ле Карре вновь на мгновение замолк, как бы подчеркивая этим всю значимость своих дальнейших слов. — Граф Цароки!
— Граф Цароки? — нахмурился, словно что-то припоминая, ла Моль. — Это мне ничего не говорит.
— Анаграмма фамилии Ракоци, — подсказал ле Карре.
— Ах да! Действительно… Вы просто великолепны, ле Карре!
— Благодарю, граф.
— Кто еще, кроме вас, посвящен в тайну?
— Четверо наших аристократов, которых я имел честь вам назвать, если, конечно, граф Тулузский жив…
— И больше никто?
— Затрудняюсь вам сказать со всей определенностью.
— Ах, дорогой ле Карре, это же очень и очень важно для меня! Разве командор не сказал вам, что орден поручил именно мне вступить в контакт с этим загадочным Сен-Жерменом?
— Сказал, что такое поручение уже дано. Но имени не назвал.
— Так вот, это я, дорогой лейтенант.
— Сочувствую, граф. Не в обиду будет сказано, но вам предстоит неравное партнерство.
— Я знаю, — сокрушенно поник ла Моль. — А что делать?
— Делать нечего, — согласился ле Карре. — Но вернемся к тайне. Если вас интересует мое мнение, то в нее, по-моему, посвящен еще и сам король!
— Возможно… — задумчиво кивнул ла Моль. — Людовик действительно слишком благоволит ему…
— Более того. Он распорядился воздавать Сен-Жермену почести, как принцу крови.
— Да-да. Это очень странно.
— Вам все еще странно, ла Моль?
— Нет, дорогой ле Карре, теперь уже нет… После вашего рассказа я все вижу в ином совершенно свете. Раньше я полагал, что король выделяет Сен-Жермена в благодарность за услугу.
— Вы имеете в виду трещину в бриллианте?
— Да, ле Карре, король очень дорожил этим камнем и, когда Сен-Жермен уничтожил трещину, был совершенно счастлив. Кстати, как это возможно — устранить трещину?
— Есть много путей, — усмехнулся ле Карре. — Во-первых, просто подменить королевский камень, подсунуть вместо него очень похожий, только целый.
— А во-вторых?
— Во-вторых, можно так же хорошо изучить науки, как граф Сен-Жермен.
— Вы это серьезно, ле Карре?
— Вполне, граф… Но это не исключает, конечно, более простой версии с подменой. Сен-Жермен сказочно богат и располагает, конечно, обширным собранием бриллиантов. На балу в Версальском дворце его видели с такими бриллиантовыми пряжками на туфлях, что двор был потрясен… Говорят, что маркиза де Помпадур не сводила с них глаз.
— Но он-то сам уверяет, что действительно умеет лечить камни и научился этому в Индии.
— Он многое говорит… — протянул ле Карре. — Больше всего он любит, как бы случайно проговорившись, упомянуть о давно прошедших событиях, в которых якобы принимал участие.
— Да. Знаю, — согласился ла Моль. — Недавно в свете зашла речь о Франциске Первом, и Сен-Жермен привел всех в великое смущение, обмолвившись, что часто беседовал с покойным Франсуа.
— Ну это что! Франциск умер всего лишь двести лет назад. А что вы скажете про воспоминание Сен-Жермена о Христе?
— Он и на это решается?
— «Решается?!» Слишком слабо сказано, граф! Слишком слабо… «Мы были друзьями, — сказал он о Христе. — Это был лучший человек, какого я знал на Земле, но большой романтик и идеалист. Я всегда предсказывал ему, что он плохо кончит». Как вам понравится такое?
— Неслыханно!
— Отчего же? — усмехнулся ле Карре.
— Как свет терпит столь очевидную ложь?
— А разве Сен-Жермен хоть кому-нибудь пытался ее навязать? Такие вещи он роняет на ходу, с рассеянным видом, словно по забывчивости. Одни считают это чудачеством, другие относятся серьезнее. Тем более что загадочный граф действительно умеет творить чудеса. Он прославился как живописец, создавший светящиеся в темноте картины; его великолепные стихи полны недосказанностей и тревожат потаенным каким-то смыслом; сочиненные им сонаты и арии вызывают зависть профессиональных музыкантов. Разве вы не знаете, что очаровавший наше общество скрипач-виртуоз Джованнини был не кто иной как наш проказник граф?
— Я уже устал удивляться, ле Карре, — покачал головой бедный ла Моль. — Вы уничтожили меня. Теперь мне понятно, почему Джованнини выступал в маске.
— Это понять нетрудно, ла Моль. Труднее объяснить те чудеса, которые показывал Сен-Жермен королю в своей алхимической лаборатории в замке Шато де Шамбор.
— Я вижу, дорогой лейтенант, что вы всерьез прониклись верой в его сверхъестественные способности? Быть может, вы поверили и в его бессмертие? Простите меня, это несерьезно. Одно дело наши таинственные игры в подземельях Тампля. Это занимает ум, щекочет нервы. Но относиться ко всему этому всерьез? Нет уж, увольте.