Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете
Шрифт:
— Еще как могло бы!
— Поэтому соблюдайте максимальную деликатность. Ни один волосок не должен упасть с его головы. Если парень действительно такой умный, как вы его рисуете, то сразу сделает правильный выбор. Станет помогать, так уж и быть, помилую, — Шевцов весело рассмеялся. — Пусть остается при своих двоих, если они у него еще есть, математика долбаного.
Грубоватые повадки типичного советского генерала составляли лишь дополнение к одной из многочисленных масок Олега Павловича. Человек тонкого аналитического ума, он не мог не понимать, с какими трудностями сопряжена работа Изюмова. Хоть медленно, зато верно, а круг все же смыкался. Остальное не имело значения.
Почту могут беспрепятственно прочитать в компании, предоставившей вам доступ к Интернет. Также, обладая определенными знаниями, почту может перехватить любой пользователь сети, поэтому при посылке важной личной информации шифруйте ее. Хорошая шифрующая программа — PGP находится на ftp.kiae.su/windows/cripto/pgp.
Потомственная предсказательница, колдунья.
Решение семейных и любовных проблем.
Снятие порчи, избавление от одиночества, привороты, отвороты.
Открытие удачи, талисманы, заговор на деньги.
Интеллигентная и приятная бисексуальная супружеская пара приглашает в гости состоятельного мужчину. Ваши фантазии — наш темперамент. С нами Вы посмотрите на мир другими глазами. Порядочность гарантируем.
Файл 043
«Аргус» бросил якорь в двух милях от Восточного побережья. Бургильон, по ему одному ведомым резонам не пожелал заходить в кальдеру, о чем и оповестил Блекмена телеграммой. Предупредив Климовицкого, практичный Джерри, не сходя с места, договорился с Дилигианисом, что братья доставят их на своем катере.
— Завтра, в шесть утра, — сказал, как отрезал.
Эврицика любезно согласилась уступить ему на ночь свою самую лучшую комнату. В тот же вечер он перевез из Эмпорио, где гостил у друзей, предназначенный для «Аргуса» груз.
При виде картонных ящиков с продовольствием Павел Борисович почувствовал тревожное обмирание. Загнанное вглубь, но так и неизжитое беспокойство стеснило грудь. Казалось бы, сбывались самые смелые планы и можно было лишь радоваться, но вместо радости накатила муторная тоска. Он ощущал себя жалкой марионеткой в игре неведомых сил, безвольным участником фарса, а возможно, и драмы с трагической развязкой, предопределенной задолго до начала публичного представления. Инстинкт подсказывал, что покинуть сцену едва ли удастся: счет пошел на часы и минуты.
Рене-Клод де Бургильон принадлежал к исчезающей породе людей, могущих позволить себе заниматься всем понемножку. Путешественник, археолог-любитель, собиратель древностей и заядлый яхтсмен, он жил на доходы от капитала, вложенного в нефтяную промышленность и туристический бизнес. Монография под названием «Древние цивилизации в символах архетипа», живо и ярко написанная, принесла ему довольно широкую известность и почетное звание члена-корреспондента Европейской академии.
В молодые годы он объездил весь свет, ухитрившись проникнуть в заповедные уголки Амазонии и Микронезии, побывал в Мустанге, на острове Пасхи, в дебрях Кинтано-Рао, крутил молитвенные колеса в Тибете, опускался в подводные пещеры Белиза.
Сердечный приступ настиг на озере Титикака, у Ворот Солнца. Пережив клиническую смерть, Рене не стал дожидаться второго инфаркта и резко сбавил обороты. С дальними перелетами было покончено навсегда. Его давняя подруга Ампаро столь же решительно оставила Ральфа Лорена, своего заокеанского кутюрье, и окончательно обосновалась на Крите.
Добрую половину года они проводили теперь на вилле в Агиа Пелагии, либо в плаваниях по Архипелагу. По большей части это были развлекательные прогулки в сопровождении друзей, где от случая к случаю занимались подводной археологией. Рене уже не решался погружаться на глубину. После того как он однажды едва не задохнулся, Ампаро навсегда разлучила его с аквалангом. К сорока годам она не только ухитрилась сохранить форму, но, по мнению Блекмена, чертовски похорошела. Небольшая прибавка в весе — впервые за долгие годы Ампаро позволяла себе поесть досыта — определенно пошла на пользу.
— Не каждому дано шагнуть с подиума на капитанский мостик, — подтрунивал Джерри.
Она и впрямь превратилась в заядлого морского волка, благо яхта в пятьсот регистровых тонн развивала скорость до двадцати шести узлов и была оснащена по последнему слову техники, включая навигационную и океанографическую аппаратуру. При желании на таком судне можно было в одиночку пересечь Атлантику, но дальше Родоса на восток и Кадиса на запад Бургильон не забирался. Даже самые близкие к нему люди не знали, что искал он в лабиринте Киклад и Спорад.
Вот, собственно, и все, что удалось узнать Климовицкому об этой оригинальной паре. Блекмен отвечал на его расспросы скупо и, как могло показаться, нехотя. С Ампаро он познакомился еще в Нью-Йорке, но как и когда, не сказал.
Сидя в катере, подскакивавшем на встречной волне, Климовицкий пытался настроить себя на беззаботный лад.
Яхта, как и рисовалось в мечтах, сверкала белой эмалью, хозяином ее был, безусловно, миллионер, и впереди ожидала сплошная халява. Оставалось лишь благодарить небо, но тягостное предчувствие неминуемой расплаты не покидало. По мере приближения к «Аргусу» между фантазией и явью обозначились некоторые расхождения. Судно оказалось намного солиднее, чем воображалось, и, главное, без намека на парусную оснастку. Единственная мачта несла на себе гребенку радара и гирлянды антенн. Это слегка приободрило. Управляться с парусами Павел Борисович не умел и более всего опасался оказаться в положении приживалы. Блекмен заранее предупредил, что все придется делать своими руками. Тем более странно было увидеть его со смокингом в прозрачном чехле. Оберегая свое сокровище от брызг, Джерри всякий раз поворачивался спиной к ветру.
Рене и Ампаро ожидали у трапа. На нем были одни шорты, на ней — бирюзовый купальник, высоко открывающий плавные линии бедер. Развернув грузовую стрелу, она опустила сетку. Блекмен полез наверх, держа на отлете полощущийся по ветру смокинг. Изрядно покачивало.
Рене не стал разводить долгие церемонии. Представив Климовицкого, он поднял трап и скрылся в рубке, предоставив Ампаро проводить гостей.
— Выбирайте любую, — улыбнулась она, распахнув разом обе соседние двери.
Оказавшись в каюте, Климовицкий увидел цветную ксерокопию кормящей богини. Заключенная в медную рамку, она висела на самом видном месте между зашторенной койкой и мини-баром. Льющийся из иллюминатора волнистый свет придавал изображению голографическую объемность.
— Как живая! — он не удержался от восклицания, невольно повторив замечание Блекмена.
В устах Джерри — там, за столиком в Акротири, оно прозвучало слишком банально, чтобы вызвать хоть какой-то душевный отклик, теперь те же слова сами вырвались из груди. Точнее не скажешь… Ваятелю удалось воплотить несочетаемое: божественное совершенство и преходящую прелесть бренной трепетной плоти. Только слепые, едва прорисованные зрачки выдавали творение человеческих рук. «Обнаженная с двойней», словно с чьей-то подсказки пришло название, олицетворяла сладостную боль материнства. Земная полнокровная женственность менее всего отвечала эллинскому канону: слишком тучная грудь и широкие бедра, узкая талия, выпуклый живот. Скорее индийская Деви, нежели Афродита. И в лице, отуманенном, как у Сикстинской Мадонны, видением грядущего, почти ничего от гречанки: лебединая шея и высокие скулы надменной царицы Египта, свирепый ацтекский нос, миндалевидные, затаившие скорбь глаза азиатки. Обобщенный образ женщины, переполненной счастьем текущего мига, озабоченной тревожным предчувствием неизбежного. Прародительница Ева с Каином и Авелем. Ее волосы собраны в высокий шиньон, но выбившаяся прядь легла на склоненное чело минойским извивом. Единственный браслет, подчеркивая первозданную наготу, едва держался на тонком запястье, но легким касанием его прижимал мизинец опущенной сверху руки. И в кольце этих рук — сильных, бережных, изысканно утонченных — божественные младенцы, словно птенцы в гнезде: один, приникнув к левой груди, самозабвенно зажмурился, другой — готов отпрянуть, насытившись. Они трогательно беспомощны, им еще так далеко до первого полета, но мать уже знает, кому что написано на роду. Идеальное равновесие стихий и начал, но хрупкое, достигшее крайней точки, когда космический маятник вот-вот качнется в другую сторону.