Собрание сочинений в 10 томах. Том 9
Шрифт:
— Голубка моя, — сказал мистер Клиффорд, поглаживая руку дочери своими тонкими пальцами, — ты и представить себе не можешь, что я вынес. В ожидании твоего прибытия я остановился в Королевской гостинице. Вдруг приходит депеша, извещающая о гибели «Занзибара» и всех находившихся на нем. Известие это так подействовало на меня, что я, впервые после долгих лет, выпил, желая потопить в вине свое горе. Не бойся, дорогая, в первый и последний раз. Но вскоре подоспела телеграмма со списком спасенных, в котором, хвала Всевышнему, значилась и ты.
Старик облегченно вздохнул.
— Да, — сказала Бенита, — я должна благодарить Его и… другого. Ты слышал историю… ну, словом, как мистер Сеймур спас меня?
— Отчасти. В то время как ты одевалась, я говорил с офицером, командовавшим вашим катером. Сеймур был отважный человек, Бенита, и мне грустно говорить о его кончине.
Бенита, мертвенно-бледная, ухватилась за поручни. Ее глаза впились в лицо отца.
— На основании чего говоришь ты это, отец? — скороговоркой произнесла она.
Мистер Клиффорд вытащил из кармана своего пиджака последний номер «Натальского вестника» и, в то время как его дочь, испытывая сильнейшее отчаяние, состояние, понять которое невозможно, не испытав самому, ждала ужасных слов, стал наскоро пробегать длинные столбцы, посвященные описанию гибели «Занзибара». Наконец он нашел то, что искал, и начал читать.
Прочел он следующее:
Люди, посланные для осмотра той части берега, которая расположена против места кораблекрушения, сообщили, что они встретили какого-то кафра, направлявшегося вдоль берега, у которого оказались золотые часы, снятые им, согласно его словам, с тела неизвестного белого, найденного им на песке у устья реки Умвоти. На внутренней стороне верхней крышки выгравировано: «Сэру Роберту Сеймуру от его дяди по случаю исполнения двадцати одного года». По наведенным справкам выяснилось, что Роберт Сеймур значился в числе пассажиров первого класса погибшего парохода. Он был членом древнего английского рода в Линкольншире и направлялся в Южную Африку во второй раз, уже побывав там несколько лет тому назад, когда приезжал вместе со своим братом для охоты на диких зверей. Мистер Сеймур был известный стрелок и английский джентльмен в полном смысле слова. Последний раз его видели в то время, когда он, как рассказывает один из спасшихся пассажиров, переносил мисс Клиффорд, дочь известного натальского пионера, в спасательную шлюпку, но так как, исходя из последних сообщений, мисс Клиффорд оказалась в числе спасенных, а он спустился в шлюпку вместе с ней, то причина его печального конца остается пока что в области догадок и предположений…
— Боюсь, что это достаточно ясно, — произнес мистер Клиффорд, складывая газету.
— Да, достаточно ясно, — отозвалась убитым голосом Бенита. — А все-таки, все-таки, о Господи!… Отец, он как раз перед тем просил моей руки, и мне не верится, что он умер прежде, чем получил ответ.
— Вот оно что! Бедное дитя! Это очень тяжело… Однако ничего не поделаешь; ясно, что мистер Сеймур один из трехсот погибших. Возьми себя в руки, детка, сюда идут. А вот и буксир!
Следующая неделя прошла для Бениты почти незаметно, так как когда она переехала с отцом на берег и остановилась у его хороших друзей, как раз в близком соседстве с Берейской набережной, нервное возбуждение, вызванное спасением и горем, сменилось упадком, — наступила неизбежная реакция. Девушка была так слаба, что приглашенный доктор уложил ее в постель, в которой она провела пять дней. За эти пять дней рана на ее голове зажила и силы восстановились настолько, что на шестой день Бенита выбралась из своей комнаты на веранду и взглянула на жестокий океан, лениво дремавший под спокойным небом.
Мистер Клиффорд, который все время нежно ухаживал за дочерью, подошел и сел рядом с нею, взяв ее за руку.
— Превосходно, — промолвил он, заботливо глядя на дочь, — ты становишься похожей сама на себя.
— Я никогда не буду прежней, — ответила она, — та Бенита умерла, восстановилась лишь оболочка. Отец, хоть это и нехорошо, но я желала бы тоже быть мертвой. Я жалею, что он не взял меня с собой, когда бросился в воду, чтобы облегчить катер.
— Не говори так, — поспешно вставил Клиффорд. — Конечно, я знаю, что значу для тебя не много — да и может ли быть иначе после всего прошлого? Но я люблю тебя, дорогая, и если опять останусь в одиночестве… — он замолчал.
— Ты не останешься одиноким, — сказала Бенита, устремляя на отца ласковый взгляд своих темных глаз. — Мы должны теперь жить друг для друга, так как больше нам жить не для кого, не так ли? Остальные ушли без возврата.
Клиффорд, обняв дочь, привлек ее к себе и горячо поцеловал.
— Если бы ты только научилась любить меня! — воскликнул он.
— Я и люблю тебя, — ответила она, — я, которая отныне никогда не полюбит другого мужчину.
Разговор этот послужил началом возникновения глубокой привязанности между отцом и дочерью, впоследствии так и не прервавшейся.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Бенита немного погодя.
— Относительно него — никаких. Без сомнения, после ухода кафра прилив смыл тело… Теперь я его отлично припоминаю. Как тебе, вероятно, известно, я встретился с ним несколько лет тому назад — так и есть, известно. Он был прекрасный молодой человек, и при прощании с ним я подумал: как жаль, что у меня нет такого сына. И подумать только, что он мог стать моим близким родственником. Однако, как гласит африканская поговорка, когда ветер дует, трава должна гнуться…
Заговорили о другом. Между прочим, Клиффорд сказал дочери, что история ее спасения стала общим достоянием и что все считают Сеймура героем, а она сама сильно возбудила любопытство у горожан.
— В таком случае, нельзя ли уехать отсюда как можно скорее? — нервно заговорила Бенита, но прибавила: — А куда мы, отец, поедем?
— Это, моя дорогая, всецело зависит от тебя. Слушай, что я тебе скажу. В течение долгих лет я упорно трудился, сначала один, потом совместно с компаньоном, и в результате мы имеем превосходную ферму в Трансваале, на возвышенной местности возле озера Кристи, в стороне от Ваккерструмской дороги. Там мы занимаемся разведением лошадей. Я отложил полторы тысячи фунтов, а ферма приносит нам в год шестьсот фунтов чистого дохода. Но место там уединенное, в округе всего несколько буров — хотя и симпатичных малых. Весьма возможно, что ты не согласишься жить в такой глуши.
— Не думаю, чтобы я имела что-нибудь против такой жизни.
— Боюсь, ты рассуждаешь так только потому, что не испытала всех «прелестей» безлюдного существования. Далее. Я могу продать свою часть компаньону, который, полагаю, не откажется приобрести ее, или доверить ему высылку моей доли дохода, что, конечно, не столь удобно. Тогда можно будет поселиться в каком-нибудь городе или поблизости от одного из них или даже, так как у тебя есть собственный доход, возвратиться в Англию.
— Лично тебя тянет в Англию? — спросила Бенита.
Клиффорд покачал головой.
— Нет. Вся моя жизнь здесь. Кроме того, мне хочется найти кое-что для тебя, дорогая.
— Найти среди развалин на холме?
— Так ты знаешь? Впрочем, конечно, ты знаешь — слышала от Сеймура. Но только я расскажу тебе об этом в другой раз, не здесь. Помни, Бенита, я всецело в твоем распоряжении. Итак, высказывай свое желание.
— Я не хочу жить в городе, не хочу возвращаться в Англию, — ответила она. — Африка стала для меня святой землей. Отец, поедем на ферму и будем там спокойно жить вдвоем.