Собрание сочинений в 15 томах. Том 9

Уэллс Герберт Джордж

Позднее, размышляя обо всем случившемся, она была поражена тем, как быстро все разлетелось вдребезги в то время, когда она уже в душе согласилась вернуться домой, но только на определенных условиях. Ожидая его прихода, Анна-Вероника представляла себе, как ей казалось, со всей полнотой и ясностью свои настоящие и будущие отношения с отцом. Она надеялась на свое объяснение с ним. Вместо этого разразились буря, крики, рыдания, пошли угрозы вперемежку с неуместными просьбами. Беда была не только в том, что ее отец наговорил много нелепого и вздорного,

но что она, непонятно почему, заразившись его тоном, отвечала ему тем же. Он утверждал, что основным предметом спора был ее уход из дому – все вертелось только вокруг этого – и что другого выхода, кроме ее покорности, быть не может. А она отчаянно боролась, и сопротивление казалось ей уже вопросом чести. Кроме того, он позволил себе несколько раз самым чудовищным и недопустимым образом намекнуть на то, что во всем замешан какой-то мужчина… Мужчина!

А в заключение всей этой сцены – фигура отца в дверях, дававшего ей последнюю возможность одуматься: он держал шляпу в одной руке, зонтик – в другой, потрясая им, чтобы придать еще большую силу своим словам, и говорил:

– Значит, ты понимаешь? Ты понимаешь?

– Понимаю, – ответила Анна-Вероника. Лицо ее было мокро от слез и горело от волнения, но ей, к ее собственному удивлению, удалось выстоять в этой схватке как равной. – Понимаю. – Она подавила всхлипывания. – Ни пенса, ни одного пенса, и я никогда не переступлю твоего порога!

На следующий день тетка вновь приехала и стала ее уговаривать. Но как только она произнесла: – Это же неслыханная вещь, чтобы девушка ушла из дому, как это сделала Анна-Вероника! – появился отец, которого ввела приветливая хозяйка.

Отец принял новое решение. Положив на стол шляпу и зонтик, он подбоченился и решительно посмотрел на Анну-Веронику.

– Пора, – сказал он спокойно, – прекратить эти глупости.

Анна-Вероника хотела ответить ему, но он продолжал с неумолимым спокойствием:

– Я здесь не для того, чтобы ссориться с тобой. Хватит этого вздора. Ты поедешь домой.

– По-моему, я объяснила…

– Ты, кажется, не расслышала меня, – сказал он. – Я же велел тебе ехать домой.

– По-моему, я объяснила…

– Поехали домой!

Анна-Вероника пожала плечами.

– Что ж, хорошо, – сказал отец. – Полагаю, что вопрос исчерпан. – И он повернулся к сестре: – Не будем же мы умолять ее. Пусть сама наберется ума, если так господу богу угодно.

– Но, дорогой Питер! – сказала тетка.

– Нет, – отрезал мистер Стэнли, – не дело родителя уговаривать свое дитя.

Мисс Стэнли встала и пристально посмотрела на Анну-Веронику. Девушка стояла перед ними, заложив руки за спину, мрачная, решительная, задумчивая, прядка темных волос упала ей на глаз, черты лица казались нежнее обычного, и она более, чем когда-либо, напоминала упрямого ребенка.

– Она же не знает.

– Знает.

– Не могу понять, почему ты так рассердилась на все и на всех, – сказала мисс Стэнли своей племяннице.

– Какой толк от этих разговоров? – прервал ее брат. –

Пусть идет своей дорогой. В наше время дети больше не принадлежат отцу. Это факт. Они восстают против него… Пагубное влияние дрянных романов и всяких негодяев. Мы не в состоянии защитить наших детей даже от них самих.

Казалось, после этих слов огромная пропасть открылась между отцом и дочерью.

– Я не понимаю, – проговорила Анна-Вероника, задыхаясь, – почему родители и дети… не могут быть друзьями.

– Друзьями?! – воскликнул отец. – Когда мы видим, что непослушание заводит вас черт знает куда! Пошли, Молли, пусть делает что хочет. Я пытался воздействовать на нее своей отцовской властью. Она же бросает мне вызов. Что еще можно сказать? Она мне бросает вызов!

Это было невероятно. И вдруг Анну-Веронику охватило чувство огромного сострадания; она отдала бы все на свете, чтобы выразить в словах свои чувства, воззвать к сердцу отца, высказаться и преодолеть пропасть, разделившую их, но этих искренних и трогательных слов она не находила.

– Отец, – крикнула она, – мне ведь жить надо!

Он неправильно понял ее.

– Это, – неумолимо сказал он, уже взявшись за ручку двери, – твое личное дело, если ты не хочешь жить в Морнингсайд-парке.

Мисс Стэнли обернулась к ней.

– Ви, вернись домой, пока не поздно.

– Идем, Молли, – сказал мистер Стэнли уже в дверях.

– Ви, – произнесла мисс Стэнли, – ты слышала, что сказал отец?

Мисс Стэнли боролась с охватившим ее волнением. Она сделала какое-то странное движение в сторону племянницы, затем вдруг судорожно бросила что-то на стол и повернулась, чтобы последовать за братом. Анна-Вероника посмотрела с удивлением на темно-зеленый предмет, звякнувший при падении. Это был кошелек. Она сделала шаг вперед.

– Тетя! – крикнула она. – Я не могу…

Но тут же, заметив испуг и мольбу в голубых глазах тетки, остановилась, и дверь за ними захлопнулась.

Через минуту раздался стук парадной двери.

Анна-Вероника почувствовала, что она одна на свете. Теперь они ушли окончательно, и это было ужасно. Она боролась со страхом, побуждавшим ее бежать за ними и сдаться.

– Господи, – сказала она наконец, – с этим покончено! Ладно! – Она взяла изящный сафьяновый кошелек, открыла его и проверила содержимое.

В нем лежали три фунта, монеты в шесть и в четыре пенса, две почтовые марки, маленький ключик и теткин обратный билет до Морнингсайд-парка.

После этого свидания Анна-Вероника решила, что формально путь домой ей отрезан. История с кошельком подтвердила это. Однако увещания продолжались. Брат Родди, занятый в машиностроительной промышленности, пришел уговаривать ее; написала сестра Алиса. И мистер Мэннинг нанес ей визит.

Очевидно, сестра Алиса, жившая в Йоркшире, стала очень набожной, и ее мольбы не произвели впечатления на Анну-Веронику. Алиса заклинала ее не превращаться «в одно из тех бесполых мыслящих существ – не то мужчину, не то женщину».