Собрание сочинений в 15 томах. Том 9
Шрифт:
Пользуясь своим небольшим жизненным опытом, Кристабел пыталась отгадать, к какому кругу он принадлежит. Он стоял, опершись одной рукой о стену, и, задрав голову, смотрел на нее, обуреваемый самыми головокружительными мечтами. Он был небольшого роста, вы знаете; но он не был ни урод, ни безобразен в те дни, ибо во время прогулок загорел и посвежел, а сейчас еще и разрумянился от волнения. По какому-то наитию он держал себя просто: самый опытный волокита не придумал бы ничего лучшего.
– Я верю в любовь с первого взгляда, – сказал он убежденно.
Глаза Кристабел стали большими и круглыми от волнения.
– Мне кажется, – произнесла она медленно, не выказывая ни страха, ни раскаяния, – что мне пора уходить.
– Пусть это вас не тревожит, – сказал он. – Для вас я никто. Я знаю только, что никогда в жизни не видал более прекрасного существа, чем вы. – Дыхание его участилось. – И нет ничего дурного в том, что я вам это говорю.
– Если бы вы говорили это всерьез, мне бы пришлось немедленно уйти, – сказала она после небольшой паузы, и оба улыбнулись.
Потом они еще говорили о каких-то пустяках. Синие глаза из-под широкого, красивой формы лба рассматривали мистера Полли с ласковым любопытством, как рассматривает очень умная кошка собаку незнакомой породы. Ей хотелось выведать о нем все. Она задавала вопросы, которые озадачивали стоявшего у ее ног закованного в латы рыцаря, и подошла вплотную к роковой тайне, касавшейся поисков дешевого магазинчика и профессии мистера Полли. Когда он произносил слишком пышное слово или ошибался в ударении, на ее лицо набегало темное облачко раздумья.
«Бум!» – раздалось неподалеку.
– Боже мой! – воскликнула Кристабел, над стеной мелькнули ее коричневые ноги, и она исчезла.
Потом розовые пальчики появились опять и следом ее рыжая макушка.
– Рыцарь! – крикнула она из-за стены. – Эй, рыцарь!
– Что, моя дама? – ответил мистер Полли.
– Приходите завтра опять.
– Как вам будет угодно. Только…
– Что?
– Всего один пальчик!
– Зачем?
– Поцеловать!
За стеной послышались убегающие шаги, и все стихло.
На следующий день мистер Полли ждал минут двадцать, пока наконец Кристабел не появилась над стеной, запыхавшись от усилий, и на этот раз вперед головой. И мистер Полли увидел, что никакие самые яркие мечты не могут сравниться с живой Кристабел, такой прекрасной, умной и благородной.
От первой до последней минуты их знакомство длилось всего десять дней. Но за эти десять дней мистер Полли пережил десять лет, полных самых невозможных мечтаний.
– У меня такое впечатление, – заметил как-то Джонсон, – что у него нет ни к чему серьезного интереса. Этот магазин на углу могут перехватить, если он не поторопится.
Кристабел и мистер Полли не встречались ежедневно в эти десять дней. Один раз Кристабел не могла прийти, потому что было воскресенье, не пришла она и на восьмой день, уклончиво объяснив свое отсутствие тем, что в школе было собрание. Все их свидания состояли в том, что Кристабел сидела на стене, – так, по ее мнению, правила более или менее не нарушались, – позволяя мистеру Полли все больше и больше влюбляться в нее, и выслушивала его признания. Она пребывала в блаженном состоянии человека, которого обожают и на которого это не налагает никаких обязательств, и время от времени вонзала в мистера Полли острие своего кокетства, подстрекаемая любопытством и бессознательной жестокостью, что, впрочем, свойственно ее полу и возрасту.
А бедный мистер Полли влюбился по уши, как будто земля под ним разверзлась и он провалился в другой мир – мир сияющих облаков, неутоленных желаний и безумных надежд, мир, чьи неисчислимые горести были прекраснее и – как это ни странно – заманчивее ясного, безоблачного счастья повседневной жизни, мир, чьи радости – по правде говоря, это были лишь слабые отблески настоящих радостей – были дороже мистеру Полли, чем видения райских врат умирающему мученику. Ее улыбающееся личико смотрело на мистера Полли с небес, ее непринужденная поза была сама жизнь. Безрассудно, глупо, но все, что было лучшего в мистере Полли, билось и пенилось, подобно волнам, у ног Кристабел и откатывалось назад, ни разу ее не задев. А она сидела на возвышении, любуясь им и удивляясь, а однажды, вдруг тронутая его мольбой, наклонилась к нему и без всякого жеманства протянула к его губам свою маленькую, покрытую веснушками, жесткую от теннисной ракетки лапку. Заглянула ему в глаза, смутилась и выпрямилась. А потом еще долго задумывалась и мечтала.
На девятый день, повинуясь, видимо, инстинкту самосохранения, она рассказала своим трем подругам, великим знатокам людского сердца, об удивительном феномене, которого она открыла по ту сторону каменной стены.
– Кристабел! – сказал мистер Полли. – Я схожу с ума от любви к вам! Я не могу больше играть эту пантомиму. Я не рыцарь! Я живой человек, и вы должны относиться ко мне, как к живому человеку. Вы сидите там наверху и смеетесь, а я в муках терзаюсь у ваших ног, мечтая хотя бы один часок провести вместе с вами. Я никто и ничто. Но послушайте. Вы можете подождать меня пять лет? Вы еще ребенок, и вам это не будет трудно.
– Тише ты! – прошептала кому-то Кристабел, отвернувшись от мистера Полли так, чтобы он не услыхал.
– До сих пор я валял дурака, но я умею работать. Я словно проснулся. Подождите немного, у меня есть деньги, я попытаю счастья.
– Но ведь у вас мало денег.
– Достаточно для того, чтобы начать. Я придумаю что-нибудь. Найду. Уеду отсюда. Даю вам слово. Перестану болтаться без дела, буду работать. Если я не вернусь через пять лет, забудьте обо мне. Если вернусь…
В ее лице появилось беспокойство. Она наклонилась к нему.
– Не надо об этом, – сказала она вполголоса.
– Что не надо?
– Не надо так говорить. Вы сегодня совсем не похожи на себя. Оставайтесь лучше рыцарем, который мечтает поцеловать руку своей дамы…
Какое-то подобие улыбки скользнуло по ее лицу.
– Но…
Вдруг слуха мистера Полли коснулся чей-то шепот, он замолчал и, прислушиваясь, посмотрел на Кристабел.
За стеной были отчетливо слышны чьи-то приглушенные голоса.