Собрание сочинений в 19 томах. Том 5. Сладострастие бытия
Шрифт:
Стряхнув пену с бровей, слишком густых и темных на таком худом лице, он принялся протирать глаза грязным носовым платком, ворча:
– Вот черт, что за паскудство!
Потом торговец снова взглянул на неподвижно стоящую даму в красивой шубе и вдруг вскрикнул:
– Госпожа майор! Нет! Это вы, госпожа майор? Не может быть! Быть того не может!
Дама улыбнулась под вуалеткой. Улыбка вышла слишком белозубой, заокеанской, как и акцент, с которым ее излишне громкий для такой встречи голос богатой женщины произнес:
– А я тоже стою
– Да, госпожа майор, он самый. Вот уж правда никак не ожидал! Не может быть!
– Так вот кем вы стали, Марсо!
– Как видите, госпожа майор… Не больно блестяще… Не больно много чести… Но… Ох! Если бы мне кто сказал… Сколько же лет прошло? Да лет двадцать… Ой, что я говорю! Больше! Двадцать три года! Как сейчас вижу…
И оба они увидели один и тот же пейзаж, в одно и то же время, и пережили заново один и тот же страх, только по-разному. Оба увидели Нормандию, только он – с самой земли, лежа среди остальных бойцов и глядя в облака, она же – спускаясь ночью на парашюте, а потом – стараясь как можно быстрее добраться до леса, до «зеленки», где сигналили ветрозащитные лампы.
Именно так «госпожа майор», хорошо знающая свое дело красивая и сильная молодая женщина, десантировалась во Францию, чтобы организовать подпольный госпиталь для сбитых американских летчиков. А Марсо принимал этот десант. Он не отличался ни статью, ни высоким ростом, зато обладал решительным характером, и у него под началом была территория от Конша до Бомон-де-Роже и дальше до Эврё и Бернея. Все называли его «командир», а выведенных из строя неприятельских экипажей у него насчитывалось больше, чем пальцев на обеих руках…
На витрине пожарный в тысячный раз забирался на лестницу под презрительным верблюжьим взглядом.
– А знаете, Марсо, пойдемте-ка пропустим по стаканчику.
– О нет, госпожа майор! Мне нельзя в таком виде, с такой женщиной, как вы!
– Какое это имеет значение? Пойдемте. Вы мне все расскажете.
Чемоданчик закрыт и затянут веревкой. Марсо и «госпожа майор» вошли в бистро на углу соседней улицы.
– Стаканчик белого, как тогда? – сказала «госпожа майор» со своим мягким американским акцентом.
– С удовольствием, стаканчик белого… О-ля-ля! Если бы мне кто сказал…
Стаканчик, два стаканчика, три стаканчика… Мюскаде оказался, пожалуй, крепковат, но у «госпожи майора» желудок был здоровый и гораздо более сытый, чем желудок Марсо.
Его впалые щеки залились непривычным румянцем, кончики пальцев с грязными ногтями стало покалывать. И он заговорил. Заговорил о военных временах, о годах страха, бед и притеснений. Но иногда его одолевал смех.
– А помните, госпожа майор, как толстяк Лубер прилетел с окороком и тремя пол-литрами и сбросил все это на край лужи? Не в упрек вам будь сказано, госпожа майор, но аппетит у вас был дай боже! У нас говорили: «И на что нам сдалась эта америкоска… Вот уж точно! Пилотам будет чем заняться. И потом, баба… – прошу прощения, госпожа майор, –
А этот-то, этот, помните? А в то утро… А та знаменитая ночь… А как позвонили в фельджандармерию, а сами пока у этих мерзавцев сперли велосипеды… А как поставили поперек путей грузовую платформу и подперли ее сваленными деревьями… Там еще шел состав с боеприпасами. Вот это был салют! А в день освобождения Бомона…
– Ну и надрались мы тогда, госпожа майор! Вот был выпивон!
– А как ваша жена?
Щеки Марсо вдруг вспыхнули еще ярче.
– А это, госпожа майор, совсем другая история. Я бы не хотел ее касаться.
«Ну да, просто что-нибудь надо было сказать на эту тему… А ваша фамильная ферма? Ведь Марсо был из богатой семьи, по крайней мере зажиточной. Пока не пришли немцы и все не захватили, семья возила на рынок и яйца, и птицу, и бруски масла в двуколках с круглым поднимающимся верхом. Как же получилось, что ему приходится торговать в Париже игрушками?»
– Такова жизнь, госпожа майор. Такова неустроенная жизнь.
– А я-то думала, вы станете мэром, депутатом…
– Ага, как же! Знали бы вы, каково это – стать мэром!..
– Но ведь, в конце концов, вам должны были дать пенсию, медали…
– Ничего, госпожа майор, ничего мне не дали…
Поскольку «госпожа майор» обладала добрым сердцем и хранила верность воспоминаниям, чему немало способствовал пятый стаканчик, она возмущенно воскликнула:
– Как, ни креста, ни медали? Ладно. Я добьюсь, чтобы вам дали американские награды. У нас полно моих соотечественников, которым вы помогли выжить. Я напишу в Вашингтон…
По тону, которым она это произнесла, сбросив с плеч норковое манто, можно было подумать, что она собирается обратиться прямо к президенту.
– Мое правительство наградит вас орденами, и тогда ваше просто обязано будет о вас подумать.
– Никто никому ничем не обязан, госпожа майор, слишком поздно. Да и кому это нужно? Как подумаю о том, что с тех пор прошло больше лет, чем мне было тогда… Просто не верится. Да, наверное, я заслужил медаль, и хорошо было бы ее получить. Знаете, все это из-за жены… и из-за того, кто занял мое место. Был один парень, по-моему, вы его не знали. Вот он медали получил… Не будем говорить о том, что случилось потом. Когда переживешь все, что довелось пережить, и к тому же поработаешь рядом с вами…
В глазах, в голосе и в сердце Марсо засияло счастье, настоянное на риске, тревогах и боевой дружбе. Он снова обрел жизнь и молодость и получил сказочную награду, узнав, что эта женщина, несмотря ни на что, уцелела. Была в его жизни любовь, в которой он никогда бы не признался: любовь к женщине с каштановыми волосами и широкой улыбкой, с властным голосом и такими нежными руками, когда она ухаживала за ранеными.
– Я никогда не решался у вас спросить, госпожа майор… Сколько вам тогда было лет?