Собрание сочинений в 19 томах. Том 5. Сладострастие бытия
Шрифт:
– Отель «Ди Спанья»… – прошептала она. – Да, все верно.
Она еще раз взглянула на фасад магазинчика.
– Странно, – произнесла она. – Мне казалось, что ваш фасад белого цвета. Я бы не смогла вас найти.
И затем продолжила свой путь и повернула на улицу Кондотти.
По дороге она продолжала свой внутренний монолог, отрывки которого время от времени слетали с ее губ.
Вышедшая из магазина по продаже изделий из сафьяна молодая женщина в белом шелковом платье, на лице которой было столь часто встречающееся у римской знати выражение скуки и абсолютного
– Все всегда глядели на меня, когда я шла по улице. Я всегда была очень красива.
Немного дальше уличный фотограф, делавший вид, что снимает всех прохожих подряд для того, чтобы затем навязать им свой рекламный проспект, услышал, когда Санциани поравнялась с ним:
– Фальстаф… Почему они все хотят уверить меня в том, что он мертв?
И она прошла дальше, оставляя позади себя шлейф удивления, беспокойства и смущения.
В конце улицы, как бы уходя в небо, возвышалось здание церкви Тринита-деи-Монти, а две ее колокольни, словно два поднятых для благословения пальца, парили над знаменитой лестницей, над лотками цветов, стоявшими на ее ступеньках, и над шумом стареньких зеленых такси, ползавших вокруг фонтана «Лодка» работы скульптора Бернини.
– Сейчас утро или вечер? – прошептала Лукреция Санциани.
Пальцы поднесенной к груди руки не обнаружили на черном бархате платья того предмета, который искали, и это на несколько мгновений привело ее в задумчивость.
– Ах да… – произнесла она.
Походкой усталой королевы она направилась прямо в магазин по продаже старых драгоценностей, что располагался напротив кафе «Греко».
В магазине был один лишь хозяин – лысый старик с голубыми глазами и с белой ухоженной бородкой клинышком.
– Я сегодня утром продала вам часы… – сказала Санциани.
– Да, синьора графиня… – ответил торговец, слегка смутившись.
Ибо эти круглые часики в корпусе из лазурита с усеянным бриллиантами циферблатом, висящие на толстой золотой цепочке, он уже выставил на витрину.
– Да, синьора… – повторил он. – Вы хотите забрать их?
Своими белыми пальцами он нервно теребил дужки очков.
– Нет, – ответила она. – Я пришла не за этим. Дело в том, что я, кажется, забыла включить их в свое завещание. Вы меня очень обяжете, если продадите их только тому, кто действительно очень пожелает их приобрести и сможет по достоинству их оценить. Желательно, чтобы это была женщина, и женщина красивая.
– Конечно, синьора графиня, конечно. Вы ведь знаете, наша клиентура…
– Спасибо.
Торговец проводил ее до двери:
– Разумеется, синьора, если у вас есть еще что-нибудь на продажу, я всегда к вашим услугам.
Она горделиво покачала головой.
– Нет, все кончено; больше ничего, ничего… – произнесла она.
Увидев часы в витрине, она снова поднесла руку к корсажу и словно потрогала, ощутила реальную форму этой вещи на ее привычном месте, глядя на нее через стекло. А потом, как будто вспомнив некую сокровенную тайну или же одержав над всем миром загадочную победу,
Она свернула на улицу Бокка ди Леоне, прошла между старым, зловещего вида дворцом и фонтаном и вошла в отель «Ди Спанья».
Консьерж занимался штемпелеванием писем. Весь угол вестибюля загромождало стоявшее в фаянсовом кашпо большое зеленое растение.
Санциани прошла через вестибюль, вошла в салон, меблировка которого состояла из разрозненных потертых кресел, некоторые из которых были упрятаны в чехлы из кретона с желтой изнанкой. Трое мужчин, сидевших за низким журнальным столиком и потягивавших из миниатюрных прозрачных чашечек густой, как темный ликер, кофе, при ее появлении прервали свой разговор. Занятая разборкой стенограммы белокурая девица в черных брюках, с лицом порочного ангела и всклоченными волосами, подняла голову.
Не замечая молчаливого внимания, которым она была встречена, Санциани медленно обошла помещение, остановилась на несколько мгновений перед гравюрой, в чьем стекле смутно отражались очертания ее необычной шляпы. Затем вернулась в вестибюль. Консьерж протянул ей ключ.
– Альдо, мне должны принести цветы, – сказала она. – Соблаговолите расплатиться за них.
– Но в таком случае, синьора, дайте мне для этого денег… – ответил консьерж.
– Запишите это на мой счет, Альдо, как обычно.
– Мне жаль, синьора графиня, но я больше этого сделать не смогу. А потом, извините меня, но… я не Альдо, а Ренато.
– А где же в таком случае Альдо?
– Но ведь он умер, синьора графиня, умер десять лет назад.
Она сделала нетерпеливый жест, одновременно поднимая враждебный взгляд к лицу преждевременно полысевшего рыжеволосого консьержа.
– Не надо этим шутить, – произнесла она.
И открыла свою сумочку.
В этот момент из соседней комнаты появился управляющий отелем. Он был почти карликового роста, а правая часть его лица была неподвижной вследствие давно перенесенного паралича лица.
– Синьора, синьора, вы должны заплатить нам. Мы больше ждать никак не можем. Вы просто обязаны заплатить. Что вы на это скажете?
Говорил он очень быстро, писклявым голосом и, казалось, хотел отомстить ей за пренебрежительное к нему отношение и показать теперь всю свою значимость.
– Вы задолжали нам за семь недель, синьора. Так больше продолжаться не может. Вы должны заплатить нам пятьдесят шесть тысяч лир. Поймите же, синьора, когда человек снимает комнату, он должен за нее платить!
– Конечно же, вы получите свои деньги, – сказала Санциани. – Зачем вы так кричите? Вначале извольте вынуть руки из карманов. Вы очень дурно воспитаны, друг мой.
Это было сказано таким тоном, что все самодовольство мгновенно слетело с карлика и он подчинился.
Санциани вынула из сумочки пачку денег, которую вручил ей утром за часы торговец драгоценностями.
Управляющий принял деньги, согнувшись пополам, поскольку рабская привычка была в нем сильнее желания быть высокомерным.