Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
Вера Исаевна стояла в свете фонаря, отчаянно соображая, где бы ей провести эту ужасную ночь. Знакомых и друзей у нее был полон город, но кому из них она могла бы доверить свое горе без того, чтобы оно завтра же стало известным всем и каждому? По наивности своей Верочка думала, что ее закадычная Оля со своим Сальцем свято хранят от всех тайну ее уже неоднократных ночевок у них.
Так куда же деться? Отправиться в ресторан и пробыть там до рассвета, интригуя своим мрачным одиночеством своих и мужа знакомых?.. Неплохо бы, даже очень неплохо, но у ней нет с собой денег — это раз; а кроме того, она не одета, не причесана, глаза заплаканы…
От злости, от бессилия, от невозможности
И с той экспансивной стремительностью, с какою однажды, года два назад, Вера Исаевна поцеловала в ресторане заезжего певца, ужинавшего за соседним столиком, она кинулась навстречу и этому рыболову, умоляюще лепеча:
— Послушайте… прошу вас… возьмите меня с собой!
Рыбак остановился. Он без торопливости снял с плеча удочки и поставил их у ноги, как ставит ружье солдат. В сущности, он рад был остановке — загруженные руки давно затекли и ныли, хотелось курить, и лишь спортивная страсть упрямо гнала его к реке, к лодочным пристаням. Ни во взгляде его, несколько туповатом, ни на иконописном лике не отразилось ничего. Верочка же, молитвенно прижав руки к груди, умоляюще смотрела на него, ожидая ответа, который должен был решить судьбу ее очередного ухода от супруга.
Наконец рыболов неопределенно перхнул. Затем безмолвно передал Вере Исаевне складную скамеечку и жестяную грязную банку. После этого он принялся рыться в карманах, сразу вытащил оттуда коробку с папиросами, но долго не мог найти спичек, вынимая то носовой платок, то какие-то бубенчики, то иной хлам.
Вид у него был растерянный, он чертыхался, басисто ворча:
— Черт его знает, где же спички? Взял два коробка, а ни одного нет… Куда же девались спички? Прямо даже удивительно!
Все-таки, в конце концов, он нашел спички и закурил. Растерянное лицо его снова приобрело выражение важности и самоуважения.
— Вот, кстати, о спичках есть такой анекдот… К одному доктору приходит барынька — этакая вот вроде вас…
— При чем тут доктор? — насторожилась Верочка. — Я вас не понимаю…
— А при том доктор, что барынька к доктору пришла. Впрочем, этот анекдот не совсем того… Идемте! — Его лицо каменело в тупой самоудовлетворенности. — Следуйте за мной, — повторил он. — И имейте в виду, что в банке черви. Банку надо нести с осторожностью.
Он вскинул удилища на плечи — причем они где-то на высоте крыши зацепились за проволоку, — зашагал к пристаням. Раза три он все-таки оглянулся на Веру Исаевну — не сбежала бы с его скамеечкой и, главное, с червями, но, видя, что незнакомка не отстает, успокоился.
До самой реки не было сказано ни слова. На одной из лодочных пристаней спутник Веры Исаевны взял лодку: причем лодочник называл его Иваном Кондратьевичем и относился к нему с явным почтением. Затем Вера Исаевна была посажена на корму, рыбак сел на весла, и они поплыли.
II
Огни набережной
И Верочка не выдержала:
— Вас, вероятно, я удивила? — заискивающе сказала она. — То есть моя просьба…
Не… — начал тот, наклоняясь вперед, и, откинувшись назад, с придыханьем окончил: — …ет!
Вера Исаевна обиделась.
— Разве с вами уже случалось подобное?..
— Не-ет!
— Вы не знаете меня, не встречали?
— Не-ет. Сядьте, прошу вас, ровно — трудно грести. Не вертитесь!
На реке было прохладно, и Вера Исаевна стала зябнуть в своем легком летнем костюмчике. Через паутину шелкового чулочка ножки больно жалили комары. Верочке стало жалко себя. «Ведь подумать только, до чего довел ее этот ничтожный и скаредный Семен Львович: одна, ночью, на лодке, с неизвестным мужчиной!.. А вдруг он нахал или, страшно подумать, садист?.. Но даже если он просто старый дурак — всё равно всё это ужасно, потому что от комаров можно заболеть малярией или получить на реке воспаление легких. Ах, она тогда обязательно умрет!.. И пусть! Она даже хочет смерти: пусть тогда Семен Львович рвет на себе последние свои волосы!..»
Но думать всё об одном и том же было скучно, и Вера Исаевна решила сделать еще одну попытку наладить со своим спутником человеческие отношения. Интригующим тоном она сказала:
— Ужасные, знаете, бывают иногда мужья, Кондратий Иванович!..
— Иван Кондратьевич, — поправил ее рыболов. — Жены, между прочим, тоже часто бывают ужасные… Есть такой анекдот: к одному доктору приходит дамочка и говорит: «У меня, доктор, почему-то детей нет»… Впрочем, этот анекдот неприличный… Сядьте, прошу вас, прямо — сколько раз повторять!
Вера Исаевна передвинулась на скамье.
— Почему вы всё о докторах говорите? — обиженно сказала она. — Это, может быть, намек?
— Все анекдоты — о докторах. И еще — о монахах. Есть такой анекдот: раз к одному доктору приходит монах… Ах, черт, тоже неприлично!
— Может быть, вы сами — доктор? — подозрительно спросила Верочка.
— Что вы! — даже обиделся Иван Кондратьевич. — Я старший приказчик обувной фирмы. Терпеть не могу докторскую нацию!..
— Я тоже, — чуть слышно ответила Вера Исаевна.
Огни города были уже далеко позади. Голый берег полз влево от лодки, на нем уныло шумели кусты. Настроение Веры Исаевны окончательно испортилось: черт знает с кем свела ее необдуманность в поступках — с каким-то приказчиком из обувной лавки! И как еще она, поездка эта, кончится? Конечно, после можно будет по секрету рассказать паре приятельниц, что ее спутником был молодой галантный иностранец, что не на осажденной комарами лодке мучилась она, а неслась в комфортабельной, освещенной электричеством каюте быстроходного моторного катера… Мало ли что можно сфантазировать приятельницам, но что, что сказать завтра мужу? Ведь всё это, конечно, ерунда, что она навсегда собирается от него уйти. И к кому уйти?.. Неужели к этому вот бородатому выродку сапожного прилавка? Вере Исаевне до слез стало жалко себя.