Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Пойдем, — говорил ему Сидней, — я хочу помирить тебя с родом человеческим; пойдем, друг мой, подай мне руку. — Он повел его к ближнему шатру.
— Какое зрелище! Дражайший родитель, тебя ль я обнимаю! — вскричал Силлий. Приключение сие таково было, каковых описать невозможно. Силлий упал на шею старика, который ничего произнести не мог, кроме сих слов: «О сын мой! любезный сын мой!» То обнимал он его, то лобызал Сиднеевы руки.
— Ты мне сына возвращаешь, великодушный чужестранец! Ты одну душу другой возвращаешь! Наслаждайся сим зрелищем. Оно самих богов достойно; оно приятное дело твоего благотворения.
Силлий отверзает
— Любезный родитель, я еще тебя вижу, ты живешь!..
— Я был столько счастлив, — говорил Сидней, — что мог подать тебе сей знак моего дружества. Я сам ходил в ту пещеру, о которой ты мне сказывал; я нашел там почтенного твоего родителя в руках одного банианца, который укреплял ослабевшие его силы и который принес ему пищу. Ты видишь, что в Индии есть люди. Я велел его перенести сюда. Живите оба, чтоб меня любить...
— Чтоб обожать тебя, как первого нашего благодетеля, — перервал старик. — Так, сын мой, — говорил он Силлию, — я ему должен за жизнь и за то удовольствие, которое имею я, тебя объемля; я умирал; я открыл глаза, искал тебя; незнакомый человек предстоял мне. Он лил мне в уста питие, дух мой оживившее; он дал мне пищу, силы мои утвердившую; но я не видел еще тебя, любезный сын! Вот второй жезл моея старости, — продолжал он говорить, простершись к Сиднеевым ногам.
— Что ты делаешь? — сказал великодушный наш согражданин. — Я вас гораздо благополучнее: я одолжаю два честные сердца; почитайте меня с сих пор за вашего верного друга. Агличане, — говорил он с ласковою усмешкою, — не всегда неприятели французам.
Силлий с отцом своим не находили довольно слов к выражению своея благодарности. Когда видели они Сиднея, когда с ним говорили они, тогда давали волю слезам своим, сим приятным слезам, кои считаются сердечною данию. О Сидней благополучный! сколь много ты сего счастия достоин!
— Я ничего еще не сделал, друзья мои! — сказал он им однажды. — Не довольно того, что сохранил я вам жизнь вашу, но надлежит, чтоб вы мне же должны были за то состояние, без которого жизнь наша есть бремя. Дело мое дошло только до половины, и я стремлюсь его окончить. Не сказывал ли ты мне, — говорил он молодому Силлию, — что любишь ты девицу, достойную твоея преданности?
— Любовь, — отвечал тот, — любовь должна умереть в сердце моем; я не хочу иметь другого чувствия, другия страсти, другого бытия, кроме единыя благодарности. Пусть она исполнит мое сердце, которое одно не довольно еще за все то, чем я тебе обязан.
— Любезный сын! — ответствовал Сидней. — Ибо я равно тебя с отцом твоим люблю; я повторяю тебе то, что хочу я сделать тебя благополучным; а можешь ли ты быть счастлив, не владея тем, чем ты страстен? Ведай, что я сам узнал нежность, и прелести ее, и мучения. Я возвращаюсь в Европу, поеду в Париж, и поеду туда с вами.
Они оставили Индию. Видя старание и благодеяние Сидиеево к сим французам, всякий подумать мог бы, что старик — его отец, а Силлий — брат его. Часто Сидней примечал, что сей последний взирал на море, тоскуя и проливая слезы. Образ Юлии в душе его сильнее возобновлялся. Чем ближе становился он к отечеству, тем больше терзалось его сердце. «Куда я еду? — говорил он сам себе. — Быть свидетелем счастия другого, который Юлиею владеет и который любим ею? Не должно ли мне было навек от Франции удалиться? Не должен ли я был последовать за моим благодетелем в Англию? Имею ль я отечество другое?.. Как! Я не могу бежать
— Нет, — говорил ему Сидней, которого он не видел за собою. — Нет, ты не должен бояться обременить дружбу такого человека, которого вы же одолжили, подав ему способ доказать свою чувствительность.
— Так ты, — вскричал Силлий с восхищением, — так ты небесное создание!
— Я ваш друг, — ответствовал Сидней.
Они приехали в Париж. Влюбленный смертно, Силлий полетел к Юлииному жилищу; сказали ему, что умер отец ее, что все дела их сильно расстроены и что Юлия с материю своею живет в крайнем убожестве и в жилище неизвестном. Он стал о них наведываться, узнал место их уединения. Какой вид явился его взору!
Юлия, дражайшая его Юлия, в беднейшем одеянии работает для продолжения несчастной своей жизни и жизни своей матери.
— Ах, дражайшая Юлия! — вскричал Силлий, упав к ее ногам.
Она узнала своего любовника, вскричала и упала в руки своея матери, которая стала неподвижна от радости и удивления.
— Это ты! — говорила она ему. — В каком состоянии ты нас находишь!
— Я увидел вас, — прорвал Силлий, — достойнейшими моего почтения и обожания. Как! И любезная Юлия стала жертвою несчастий?
Между тем, Юлия опомнилась. Невозможно изобразить восхищение двух сердец, пронзенных любовию нежнейшею и жесточайшею, соединяемых еще более узами несчастия. Мать и дочь рассказали Силлию все свои бедствия. Оставленные своими родственниками, вверженные в прямую нищету, не имели они такого человека, который бы тронулся их слезами. Иногда говорили они о Силлии, и сие имя услаждало их горесть. «Увы! — говорила Юлия, — если он жив, то сердце его, конечно, нами исполнено; он почитает меня благополучною».
— Ах, Силлий! присутствие твое велит забывать нам наше горестное состояние. Ты видишь, что руки мои должны работать для сохранения жизни моей матери и собственной моей, которая нужна ей.
— Я вижу, — говорил Силлий, — что Юлия в несчастии стократно прекраснее, почтеннее и обожания моего достойнее. Ах, любезные друзья! простите мне за мои душевные выражения; так, есть на свете такие существа, на коих судьбина весь гнев свой изливает! Непостижимый рок! Сердце мое есть сердце ваше; так, я отру слезы очей ваших... извлеку вас из сего ужасного состояния...
Он бросился к отцу своему, который был с Сиднеем.
— Родитель, великодушный друг!.. я нашел Юлию несчастную прекраснейшею и любви достойнейшею... — Он рассказал им о их злополучии, изобразил им лиющиеся их слезы, к которым и свои он соединил.
— Пойдем, друг мой, — перервал Сидней речь его с поспешностию, — удали от себя толь плачевное изображение. Твое намерение не в том ли состоит, чтоб иметь Юлию твоею супругою?
— Супругою! — ответствует Силли. — Я хотел бы возвести ее на трон всея вселенной, если б я сам был толико счастлив; но как судьбы наши соединиться могут?.. О небо! мы иных союзов и знать не должны, кроме единого несчастия. Ах, если б хотя мог я извлечь ее из сего горестного состояния!..