Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Иаков со всеми своими идет потом на гроб Исаака, на коем, такожде цветы рассыпая, возмущался духом. Наконец приходит он на место, на коем Рахиль погребенна. Он на единую минуту умолкает; живейшее чувствование пронзает его душу. «Возлюбленная супруга! — рек он. — Я иду зрети сына твоего, истинное твое подобие. О, если б прах твой, став менее бесчувствен, возмог прияти участие в веселии моем!» По сих словах преклоняется он над гробом, и когда руки его цветами оный осыпают, тогда он слезами его орошает; потом долгое время держит его во своих объятиях; все ближние его возмутились, и слезы текли из очей Вениамина и Селимы. Удовлетворя сим приятным чувствованиям природы, устремляет он еще единожды взор свой на сии гробы и на сие мирное уединение, в коем он желал бы пребывати, если б не хотел видети сына своего, и потом в сень свою отходит.
Нощь не скончала еще своего течения, и Селима, не возмогши ожидати часа, назначенного ко отшествию, оставляет одр свой; молчание царствовало еще в пастырских хижинах; не хотя возмутить сон Иаковль, приступает она тихо к его обитанию и вдруг зрит его оттуда исходяща. Она устремляется в его объятия,
Тогда Селима входит на единую минуту в свое обитание. «Прости, — рекла она, — посвященное скорби моей место; прости, сень, бывшая жилищем слез и сетования; я не наслаждалася сиянием твоим, и уже не для меня оживятся твои листвия; свидетельница моея печали, не будешь ты свидетельницею взаимныя радости нашея. Приими последние слезы, извлеченные воспоминанием прежния моея горести». Рекла, и очи ее омоченны были некиими слезами. Но, исшед из сени, едва узрела она Иакова и Вениамина, седящих на колеснице, уже слезы ее стали осушенны, веселие оживляет черты ее лица; она восходит спешно на колесницу по единую страну старца. Тогда все ближние Иакова такожде восходят. Все двинулись с места своего, и колесницы бесчисленными стадами провождаемы были. Иаков взирает в последний раз на сень свою, и хотя шествует он зрети сына своего, но не может без жалости оставити жилище отцов своих. Каждый смущенные очи обращает на прежнее свое обитание. Воздыхают мужи, и очи жен исполняются слезами, а младенцы, радуяся об отшествии своем в чуждую страну, веселым гласом восклицают; сии смешанные звуки, соединенные со гласами ревущих волов и овец блеющих, раздаются в сенях опустевающих, даже до самых недр тех гробниц, кои едины на месте оном остаются.
Между тем, Иосиф ожидал с нетерпением пришествия ближних своих. Как во время долгия и мрачныя нощи, протекающий движимые пески африканские и внемлющи единому грому, смешанному с рыканием львов страшных, узрев наконец лучи Авроры, услыша глас человеческий и восшед на твердую землю, страшится еще, чтоб оная под ногами его не обрушилась, чтоб не ввергнулся он паки во мрак нощи и чтоб лютые звери не похитили корысть свою, — тако Иосиф, видяй многажды себя с высоты блаженства низверженного в бездну зол, некиим объемлется страхом: колико уже крат исторгнут он был от своих в самую ту минуту, когда чаял он имети их во своем объятии! Дерзнет ли он верити и ныне той лестной надежде, и может ли он уверен быть в том, что счастие его ничем не возмутится и что наконец узрит он себя возлюбленными своими окруженна?
Между тем, во единое утро восстает он с радостию, каковую долгое время сердце его ощущало, и ангел, летящий между небом и землею и возвещающий скоряе славы редкия добродетели и оных награду, внушает сии слова Иосифу: «Приходит твой родитель». В ту самую минуту устремляется он с одра своего, облекается в одежду свою, повелевает колесницу себе уготовить, восходит на оную и спешит в поле на стретение родителю. Когда быстро катится колесница, тогда он алчный взор свой вдаль устремляет. Наконец гласы многочисленного стада поражают слух его, и в конце горизонта зрит он густое пыли облако: как некое божество во облачных недрах снисходит с небес на помощь смертным, тако Иаков со всеми своими приближается. Тогда летят быстро кони Иосифовы; очи его хотят проникнуть сквозь пыль, сокрывающую от него возлюбленные ему виды; сердце его трепещет, и самые малейшие препятствия нетерпение его раздражают. Но прешед расстояние, разлучающее его с своими, входит он во облако и может хотя слабо различити от прочих отца своего и возлюбленную; он спешно сходит с колесницы и бежит к Селиме, текущей на стретение его. Несколько минут остается он во объятиях ее, но сыновняя горячность любовь одолевает; они отторгаются друг от друга и, вспомоществуя Иакову, негодующему на медленность своея старости, сводят его с колесницы. Тогда все трое, соплетя руки свои, как единою душою оживотворялись, соединяли долгое время воздыхания свои, слезы и слова прерывающиеся. Иаков, не оставляя имети в руках своих дражайшего сына, возводит к небесам очи, в коих сердечная сияет благодарность. «Великий боже! — возопил он. — Так истинно сие... Так я не пустый уже образ сына моего объемлю... Я умру доволен». По сих словах Иосиф с большею силою объемлет старца; противясь толиким бедствиям, готов он был пасти под бременем веселия; он в восторге произносит сладчайшие имена отца и супруги, и чувствования любви и детской горячности, не ослабевая, соединяются в душе его, Селима безгласна, трепеща, восторгом изумленна была в объятиях Иосифа; видно было биющееся сердце ее; едва от радости могла она дышати; то слезы ее лилися рекою, то вдруг они остановлялись, и вся ее чувствительность вперенна была во внутренность души ее. Не выпускали они из рук един другого, как бы страшася каждый лишитися еще толь любезного ему вида. Между тем, окружены они были всеми ближними своими, кои взирали смущенными очами на сие нежное зрелище. Наконец они отторгаются от сих приятных уз и взирают друг на друга с изображением истинныя горячности; скоро потом возобновляют они свои объятия: Иосиф от отца своего к своей возлюбленной преходит и паки к старцу возвращается. Когда удовлетворил он сему первому восторгу, тогда шествует он к ближним своим; повсюду зрит он или братей, или жен их, или их отраслей; он нетерпению их угождает; единая его чувствительность может довольна быти на толь долгое изъявление дружества; слышен был шум приятный, соединенный с радостным криком. Иаков и Селима были свидетелями сего общего удовольствия, кое на челах их так изображалось, как солнечные лучи во глубине водной сияют.
Но Иосиф, соединяся с отцом своим и Селимою, возводит их на свою колесницу и сам на оную восходит; все приемлют паки места свои и шествуют к Мемфису. По прибытии их туда народы от конец Египта стекаются зрети почтенного старца, рождшего
Иаков благословляет царя, который о летах его вопрошает. «Я странствую, — отвещает он, — сто тридесять лет; время жизни моей кратко и прискорбно и не сравнилося со временем жизни отцов моих».
Между тем, Египет достигает до конца своего бедствия, и природа начинает украшатися всеми прелестьми своими, как бы для торжества сего блаженнейшего брака. Отверзаются небеса и посылают на землю свое благословение: снисходит ангел, служитель их благодеяния; он повелевает облакам и буре; ливийские вихри заключаются, и с полудня приближается величественно долгий ряд облаков, приносящих изобилие. По сем счастливом знаке ходатай Египта прилетает паки ко исходищу Нилову. Тогда потоки, подобные многим рекам соединенным, с небес упадают; уже в недрах диких камней текут благотворящие воды, умножаясь всеминутно; восприемлют они прежний путь свой; скоро народы, ближайшие к порогам, ощущают колебание земли и внимают страшному шуму, равно как бы некое созвездие ударило в потрясшийся шар наш. Вдруг они объемлются страхом, но, узрев низринувшийся Нил во свои знойные пределы, ужас свой на радость пременяют; чем ближе он притекает, тем с большим криком радости народы его приемлют. Ныне он воздымается, побеждает свои пределы, и, алкая орошати землю, толь долго им оставленную, проливает он повсюду свои быстрые воды: весь Египет есть пространное море, на коем, подобны малым островам, зримы были грады и пастырские хижины. Едва река входит в пределы свои, уже цветы и травы возрастают, оживляется Египет, и можно бы рещи, что исходит он из вод украшенный всею красотою, — тако изображают царицу любви украшенну всеми ее прелестьми, исходящую из вод, где она родилась. Народы взирают с восхищением на зрелище сие; уже птицы прилетают паки в оживленные рощи, уже стада исходят на луга, все торжествует сие обновление природы, и человек песни свои с их гласом соединяет.
Тогда Иосиф, коему египтяне поручили земли свои и все имение, возвращает оное первым их владетелям; бывый сам рабом и познав права человечества, не хощет он покорити целые народы; он ведает, что безопасность престола и счастие людей состоит во блаженном согласии власти с вольностию; возвращает им стада их и все сокровища, коих был он толь долгое время божеством сохраняющим.
Потом, с согласия Пентефриева, хощет он прежних своих союзников из неволи свободити, но с того времени, как возмог он облегчити их судьбину, предпочитают они ее высшему состоянию; они усердствуют господину своему, любят стада свои, и уже очи их на цветущие поля обращаются.
Удовлетворя своему долгу, предается он сладчайшим чувствованиям. Уже уединенная сень, его, где он свои оплакивал несчастия, покрывается зеленым листвием; друзья его посвящают украшению сего жилища первые цветы, кои в сей стране произрастают; тамо хощет он заключити узы своего брака; привед туда ближних своих, внемлет он сим словам Селимы: «Почто не можем мы соделати сей благополучный союз во брачной сени, приготовленной руками твоими в родительском доме!» Иосиф на сие ей не отвещает, но, когда они вошли в рощу, тогда Селима приятным удивлением стала пораженна, видя сени тоя совершенное подобие. Иаков упадает ниц пред алтарем, воспоминающим ему алтарь Авраама.
Между тем, отводит он от всех Иосифа и Селиму. «Возлюбленный мой сын, - рек он, для тебя оставил я отцов моих жилище; я не скорблю о том, я узрел тебя; последние мои дни, тобою оживленные, посвященны будут тебе, подобно впадающему в море источнику, который совращает на единую минуту свое течение веселый оросити луг. Но, когда рука твоя затворит мои очи, почто быти мне в чуждой земле погребенну? Обещай мне в сей торжественный день, обещай пренести туда прах мой, где покоится прах Авраама, Исаака и Рахили, дабы некогда возможно было нам восстати купно от персти земныя... Но сердце твое не предъузнает ли моего желания?..» — «Так, — отвещает Иосиф, исполня слезами свои очи. — Воздав тебе сей последний долг... обещаю я, что смерть не долго нас разлучит; хощу, чтоб, удаленный от пирамид и великолепных египетских гробниц, прах мой положен был возле священных гробов моих праотцов... Возле твоего гроба... Тако не буду я исторгнут вовеки от родительского дому, и, когда разверзнется земля возвратити нас свету, тогда встретятся первые взоры наши и я в твои объятия устремлюся». Селима и старец от сих слов смягчаются. Потом вопрошает он сына своего о приключении, приведшем его во Египет. «Вещай, — рек он ему, — и удовлетвори наконец моему желанию. Не страшися зрети текущие слезы мои: они последние из очей моих прольются, и уже сердце мое единое чувствование радости вкушати будет».
Иосиф возмутился; язык его едва мог на притворство преклониться, как вдруг исходит Симеон из рощи, где с братиями своими внимал он сей беседе, и простирается к ногам старца: некое время пребывает он безгласен, трепещет и от слез едва дыхати может. Иаков и Селима взирают на Иосифа, который, устрашась действием брата своего, удержать его хощет. Но Симеон, прервав молчание: «Тщетно твое старание, — рек он, — ты простил меня, но я более не могу снести раскаяния моего, если не простят мне родитель и Селима. Отец злосчастный, коего спешил я низвергнути во гроб! Ты хощешь знать, который варвар поразил твоего сына, — ты зришь его перед собою…» Иаков бледнеет. Тогда Иосиф упадает к ногам его и гласом и слезами своими испрашивает прощение брату своему. «Великий боже! — возопил старец. — Я мог родить такового сына!» Но, зря слезы Иосифа и раскаяние несчастного Симеона, который, простершись на землю и не смея возвести очей своих, стенал и вопиял, подает ему руку. «Восстани, — рек он ему, — последуя брату твоему, я тебя прощаю». Селима тож ему вещает. Восстает Симеон, не смеет еще приступить ко отцу своему, но Иосиф приводит его во объятия Иакова.