Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Печатается по тексту, анонимно опубликованному в журнале «Санкт-Петербургский вестник» (1779, май, стр. 59—101). Принадлежность этого произведения Фонвизину явствует из объявления о подписке на полное собрание его сочинений.
«Та-Гио» является одним из наиболее известных произведений древней китайской литературы. По преданию, оно считается изложением учения Конфуция, сделанным якобы его внуком и учеником. Французский исследователь Потьо (Pauthiers), издавший «Та-Гио» и своем новом переводе в начало второй трети XIX века, называл его лучшим творением старой китайской литературы.
1
Примечание написано П. Н. Берковым.
В ознакомлении европейского читателя с «Та-Гио» исключительно важную роль сыграли французские и русские ученые.
Первая публикация китайского текста с латинским переводом
В течение XVIII века, главным образом второй его половины, во всей Европе, в том числе и в России, в высших дворянских кругах было распространено сильное увлечение китайской экзотикой — архитектурой, музыкой, литературой. Наряду с этой поверхностной модой на «китайщину» («Chinoiserie, Chineserei»), в европейской науке велась серьезная работа по изучению китайской культуры и истории. Здесь также первое место занимают французские и русские ученые-китаеведы. Группа французских миссионеров, с давних лет проживавшая в Пекине, пересылала в Париж переводы произведений китайских классических авторов и исследования по истории, философии и литературе Китая. С 1776 года в Париже стало выходить растянувшееся на много лет и занявшее много томов издание, озаглавленное «Memoires, concernant 1'histoire, les sciences, les arts, les moeurs, les usages, ets. des Chinois. Par les missionnaires de Pekin». Через девять лет после выхода первого тома этот труд был переведен на русский язык М. И. Веревкиным под заглавием «Записки, надлежащие до истории, наук, художеств, нравов, обычаев и проч. китайцев, сочиненные проповедниками веры христианской в Пекине» (М., 1786—1788, 6 тт.). Кратко это издание называлось «Memoires concernant les Chinois», а по-русски «Записки китайские». Здесь снова была помещена «Та-Гио, или Великая наука...» в одном только французском переводе, сделанном аббатом П.-М. Сибо (Cibot, Pierre-Martial, 1727—1780), выдающимся знатоком китайского языка и письменности. [1] Не зависимо от французского китаеведа это произведение перевел и русский ученый-синолог Алексей Леонтиев, опубликовавший в 1780 году небольшую книгу под названием «Сы шу-гей, то есть четыре книги с толкованиями. Книга первая философа Конфуциуса». Свой перевод Л. Леонтиев осторожно назвал переводом с китайского и манджурского. По устному указанию, сообщенному нам покойным академиком В. М. Алексеевым, крупнейшим советским китаеведом, Леонтиев переводил не с китайского, а с манджурского.
1
Memoires concernant les Chinois, v. 8, Paris, 1784, p. 122, col. a.
В части тиража «Сы-шу-гей» на последней странице находится примечание: «Книга сия есть на французском переводе, с французского языка переведена она на российской, напечатана в Академических изданиях на май месяц 1779 года под названием Та-Гио. Если любопытный читатель сличить соизволит сей нынешний перевод с оными, может получить больше удовольствия».
Примечание Леонтиева имело цель обратить внимание читателей на то, что его перевод, сделанный непосредственно с оригинала, точной «оных», то есть французского и русского. Однако предлагаемое им сопоставление имеет смысл только тогда, когда мы учтем, что перед нами образцы установившихся в процессе ознакомления европейцев с литературой Китая двух типов переводов с китайского: одного — точного, почти дословного, и другого — литературного, стремящегося передать скорее идею той или иной фразы, чем полное словесное ее выражение: Перевод Леонтиева, возможно, более близок к оригиналу, с которого он сделан, то есть с манджурского; но несомненно, что перевод Фонвизина, сделанный с французского перевода Сибо, художественно совершеннее.
Переводу «Та-Гио», выполненному Сибо, предпослано предисловие, знакомящее европейского читателя с двумя популярнейшими памятниками древнекитайской литературы — «Та- Гио» и «Тшонг-Ионг». Из этого длинного предисловия (оно занимает во французском оригинале стр. 432—435) Фонвизин взял только первые шестнадцать строк и прибавил фразу, из которой явствует, что он предполагал продолжить свою работу по переводу памятником китайской литературы: «Мы надеемся сообщать после перевода «Тшонг-Ионг». Однако своего намерения Фонвизин не осуществил.
Во французском переводе «Та-Гио» состоит, во-первых, из девяти внутренне связанных глав, посвященных вопросам философии и политики, — проблеме идеального государя, идеального подданного, взаимоотношений между государственной властью и народом, и во-вторых — из тридцати четырех «Толкований», то есть примечаний, более подробно излагающих отдельные положении основного текста. В переводе Леонтиева имеется — очевидно, в соответствии с манджурским текстом — тридцать восемь примечаний.
Перевод Фонвизина вполне совпадает с французским текстом Сибо, за двумя только исключениями: a) последний абзац восьмой главы составлен Фонвизиным из двух отрывков, из которых первый, кончающийся словами «красноречиво научает быть таковыми своих подданных», переведен полностью, а второй — сокращенно. Пропущены следующие слова: «L'ode dit: «Une vie irreprochable porte au loin une impession du lumiere et d'innocence qui corrige les moeurs publiques; Si un Prince est bon pere, bon fils, bon frere, les peuples se hateront de lui rassembler, et...» («Песнь
В 1801 году в анонимно изданном в Петербурге сборнике «Правдолюбец» (вероятно, он был издан передовым издателем, известным впоследствии библиографом В. С. Сопиковым) был перепечатан текст «Та-Гио», без фразы о дальнейшем переводе «Тшонг-Ионга» и с восемью примечаниями вместо 34 (перепечатаны примечания VI, XII, XVII, XVIII, XIX, XXI, XXXII, XXXIII). Возможно, что некоторые примечания не были перепечатаны по цензурным соображениям. Судьба сборника «Правдолюбец» неясна (см. об этом статью Л. В. Крестовой в сб.: «XVIII век», вып. III, М. — Л., 1958, стр. 481—489); можно предположить, что он подвергался цензурным преследованиям. Возможно, что одной из причин последних была «Та-Гио», появление которой после убийства Павла с ведома его сына и преемника Александра I могло навести читателей на некоторые сопоставления.
Внимание, проявленное русскими переводчиками к «Та-Гио», было тесно связано с определившейся в русской литературе с шестидесятых годов XVIII века традицией переводить с китайского философские и исторические произведения, основная тематика которых — идеальный государь и его роль в благополучии подданных — совпадала с злободневными в то время в России вопросами об отношении к Екатерине и оценке ее личности и деятельности. В сатирических журналах Новикова и отдельными изданиями печатались в довольно большом числе переводы подобных произведений; переводы эти ставили своей целью натолкнуть читателей на сравнение идеала государя, отразившегося в памятниках древней китайской литературы, с реальной русской государыней — Екатериной II. Таким образом, переводы «Та-Гио», сделанные Фонвизиным, Леонтиевым и Веревкиным, оказывались публицистическими произведениями современной им русской литературы, а не простым переводом, предпринятым для ознакомления русского читателя с выдающимся творением древнекитайской литературы.
Насколько сильно был заинтересован Фонвизин кругом идей, отраженных в «Та-Гио», видно из сопоставления этого произведения с его «Рассуждениями о непременных законах» и политическими высказываниями Стародума в «Недоросле» — в особенности о роли добронравия государя — доброго мужа, доброго отца и доброго хозяина в воспитании его подданных, следующих ему во всем из подражания.
При жизни Фонвизина «Рассуждение» не печаталось. «Рассуждение» — это вступление к проекту «фундаментальных прав, непременяемых на все времена никакою властью». Проект таких «фундаментальных законов» вырабатывался П. И. Паниным, Д. И. Фонвизиным, П. И. Паниным. Смерть П. И. Панина в 1783 году оборвала работу. Д. Фонвизин успел написать «Рассуждение», Петр Панин написал проект «фундаментальных прав». Оба документа предназначались для передачи Павлу. После смерти брата П. Панин, собрав все бумаги, дал их переписать писцу и приложил письмо к Павлу. Письмо помечено 1 октября 1784 года. Но, видимо, осторожности ради, бумаги не были переданы Павлу, поскольку предполагалось что осуществить после смерти Екатерины. Но этого дня не дождались ни П. П. Панин, ни Д. И. Фонвизин. «Рассуждение» и проект «фундаментальных прав» были отданы на хранение жене петербургского генерал-прокурора Пузыревского, которая их и передала Павлу. «Рассуждение» позже распространялось в списках. Племянник писателя декабрист М. А. Фонвизин передал копию «Рассуждения» Н. М. Муравьеву, который «приспособил содержание этого акта к царствованию Александра I».
Написание «Рассуждения» и проекта «фундаментальных прав» явилось последним, завершающим этапом многолетних, совместных с Павлом обсуждений братьями Паниными проблем, связанных с будущими реформами государственного правления России. Как показывают новые архивные материалы, Н. И. Панин серьезно готовил своего воспитанника к исполнению должности государя. Известно, что Н. И. Панин познакомил Д. И. Фонвизина с Павлом в 1769 году, когда писатель прочитал наследнику «Бригадира». Комедия понравилась наставнику и воспитаннику. О тех пор Фонвизин имел возможность бывать у Павла, принимать участие в разговорах на самые разнообразные, в том числе и на политические темы, и тем самым знакомиться с образом мыслей юного наследника. Многие похвалы Павлу, заключенные в «Слове на выздоровление» и в «Жизни Н. И. Панина» (например, «Доброта сердца и просвещенный ум великого князя свидетельствуют его (Н. И. Панина.— Г. М.) попечения о украшении основательными познаниями природной способности его светлейшего питомца и о начертании в душе его добродетели, сего истинною основании общенародного блаженства») не являлись риторическими. Никита Панин хорошо справился с обязанностями воспитателя. Павел с юных лет читал просветительскую литературу, знакомился с сочинениями Монтескье, Руссо и Вольтера. В беседах с ним и Никита и Петр Панины обращали внимание его на многие «неустройства» в государственном правлении Екатерины. В 70-е годы неоднократно вставил вопрос о передаче власти Павлу — законному претенденту на русский престол.