Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Да нет, — отмахнулся Степа. — Не о вас речь. Будем избирать нового секретаря.
Нюшка с Таней понимающе переглянулись и разошлись в разные концы деревни.
НОВЫЙ СЕКРЕТАРЬ
На собрание сошлись часам к восьми вечера.
Первой в избу-читальню явилась Феня Осьмухина, рослая, большерукая девушка с добрым, обветренным до красноты лицом.
Читальня помещалась в просторной, осевшей в землю избе. Хозяева ее давно уехали из Кольцовки, разбрелись по свету, и старая изба считалась ничейной. В первые же дни после организации артели комсомольцы починили пол, рамы, оклеили стены обоями, собрали откуда могли несколько десятков книг, выписали газеты, и кольцовская изба-читальня широко открыла для всех свои двери.
Избачом комсомольцы избрали Степу Ковшова, а дежурить в избе-читальне договорились по очереди.
Сейчас Феня зажгла фонарь и принялась наводить порядок. Затопила железную печку, заправила керосином две лампы-«молнии», вычистила ламповые стекла, побрызгав пол водой, подмела мусор, в чинном порядке расставила скамейки. И вот уж, казалось, все было сделано, но Феня находила все новую и новую работу: перебрала газеты, смахнула пыль с подоконников, потом принялась расставлять книжки на полках.
В читальню с гомоном и смехом ввалилась ватага девчат во главе с Нюшей.
— Ой, Феня! — всплеснула руками Таня. — Что ты наделала? У Степы же книги по разделам подобраны... Зачем ты их, как солдат, по росту поставила?
Девчата засмеялись. Аккуратница Феня не раз попадала впросак.
— Я ж как лучше хотела, — сконфуженно забормотала девушка, отходя от полок. — Когда по росту, так больше книг влезет.
Девчата расселись по скамейкам.
— А чего будет? Опять лекция или громкая читка? — спросила Зойка Карпухина, юркая курносая девушка с мелкими кудряшками. — Пошли бы лучше в Заречье — там в клубе танцы до упаду.
— Тебе же сказано, — напомнила Нюшка, — Степан на курсы трактористов уезжает. Надо нового секретаря выбрать.
— Ну, теперь до вторых петухов преть будем, — вздохнула Зойка, оделяя подружек семечками.
— А ты не мусорь, не лузгай здесь, — строго сказала Феня, показывая на устрашающий плакат работы местного художника: «Табак и семечки — враги культуры и здоровья». Под этими словами в левом углу был нарисован высохший, почерневший парень, изо рта которого, как из фабричной трубы, валил густой дым, а в правом углу — девица, заплевавшая подсолнечной лузгой избу-читальню почти до самой крыши.
— Ладно тебе, тетя Феня! — отмахнулась Зойка и, покосившись на плакат, показала подругам на свой карман: — Лузгайте сюда...
Парней между тем все еще не было. Заскучав, Зойка зевнула, вытянула ноги, полюбовалась на свои новые сапожки, подбитые стальными подковками.
— А давайте тогда здесь топнем... Хоть одну кадрильку пройдем! Мне обувку обновить надо. — И она с надеждой посмотрела на Нюшку.
— Сиди, тебе говорят! Чего это мы всухую выкаблучивать станем. — Нюша повела бровями и покосилась на дверь: куда же запропастился гармонист?
Наконец в дверях показался скуластый, приземистый Митя Горелов, не по сезону одетый в легкий пиджачишко. Он деловито прошел к печке и, присев на корточки, поднес к самому огню окоченевшие, красные, как гусиные лапы, руки.
Вслед за Митей в избу-читальню ввалился долговязый, мрачноватый Семка Уклейкин. Шея его была обмотана ярким, как павлиний хвост, шарфом, на груди висела видавшая виды гармошка.
Девчата переглянулись.
— Сёмчик! Ненаглядный наш! — ласково пропела Зойка. — Где ты пропадаешь? — И, вскочив со скамейки, она выбила сапожками частую дробь.
Девчата мигом сдвинули в стороны скамейки, разбились на пары. Уклейкин устроился на табуретке и, повернув голову в сторону, заиграл кадриль...
Когда Степа Ковшов с группой парней вошел в избу-читальню, девчата веселились, как на доброй вечерке. Они то сходились вместе, то расходились в стороны, кружились, обменивались «кавалерами». Зойка упоенно выкрикивала команды, а Феня Осьмухина, забыв обо всем на свете, с аппетитом лузгала семечки и, улыбаясь, следила за танцующими.
— Товарищи! Граждане! — заглушая гармошку, закричал Степа. — Опять семечки, опять танцульки! Это черт знает что! — и он обратился к белобрысому мужчине в кепке и в городском пальто, только что вошедшему вместе с ним в читальню: — Матвей Петрович, куда это годится? Мы начали борьбу с посиделками и вечерками... А девчатам хоть кол на голове теши. Они и в читальне вечерки заводят. Кадрили да тустепы...
Гармонь умолкла. Уклейкин перебрался поближе к Мите Горелову. Девчата, как провинившиеся школьницы, сгрудились у стены.
Нюшка нахмурилась. Пожалуй, зря они так развеселились. Сейчас Степа опять начнет внушать им, что изба-читальня святое место, очаг культуры. И пусть бы внушал, девчата уже привыкли к этому, но зачем же это делать при Матвее Петровиче. Он же как-никак бывший их учитель, а сейчас работает инструктором в райкоме партии.
— Послушай, Степан, — заговорил Матвей Петрович. — Я вот одного не пойму — зачем же вам с вечерками бороться?
— А как же! — удивился Степа. — Старый быт... нездоровые влияния... И прочее там...
— Да-а, дело, конечно, серьезное, — покачал головой Матвей Петрович. — Выходит, что песня и танцы тоже старый быт... и подлежат искоренению... — Он шагнул к девушкам. — Ну, здравствуйте, красавицы... Давненько я вас не видал... Что ж вы кадриль-то закончили?
— Да шут с ней, — с досадой сказала Нюшка. — У нас же собрание сейчас...
— Насколько я понимаю, в кадрили требуется проделать еще три круга. А ну-ка, Семен! Поработай на пользу обществу! — обратился Матвей Петрович к гармонисту и галантно протянул руку Нюше.
Девчата фыркнули.
— Что, сомневаетесь? А я когда-то неплохо танцевал.
В глазах у Нюшки вспыхнул озорной огонек.
— Давай! — кивнула она Уклейкину и, покосившись на Степу, подхватила под руку Матвея Петровича.
Через несколько минут кадриль была закончена по всем правилам.
Матвей Петрович церемонно поклонился Нюше, вытер взмокший лоб и обернулся к Ковшову:
— Теперь можно начинать деловую часть.
Надувшийся Степа, стараясь не смотреть в сторону девчат, объявил собрание открытым.