Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
Одна за другой женщины поднимались с места и изобличали Горелова и Осьмухина.
Пришлось Тихону Кузьмичу подняться и объяснить собранию, что на него, как видно, нашло затмение, но теперь, все обдумав, он понял свою ошибку и просит оставить его в артели.
— Граждане! Бабоньки! — закричала вдруг Дарья Карпухина. — Они же нас предали, уговаривальщики эти самые! Заманули и бросили! Сами остаются, а нас по их милости из артели гонят. А мы вот несогласные!.. Несогласные, и все тут!
— Раз несогласны — так оставайтесь! — предложил Василий Силыч. — Только больше ветру не кланяйтесь да под чужую диктовку не живите.
Покричав еще немного на Горелова, женщины взяли свои заявления обратно, и на этом собрание закончилось.
СТАРШИЙ КОНЮХ
Горелов остался в колхозе, но на конюшне по-прежнему работал спустя рукава.
Он часами просиживал в колхозной чайной, болтал с дружками, заглядывал в лавку сельпо, в правление колхоза и только к полудню добирался до конюшни.
Все лошади были уже разобраны на работу, и Горелов, натаскав в дежурку сена, заваливался спать.
Здесь его обычно и находила Аграфена.
— Ох, Тиша, — вздыхала она. — И что ты за хозяин на конюшне. Насмешка одна. Прогонят тебя в три шеи.
— Я за место не держусь, — отвечал Горелов. — Могу хоть сейчас дела сдать.
— Отстрани ты его, Силыч, — попросила как-то раз Аграфена председателя. — Ну какой он конюх?.. Видимость одна.
— Это так... пустое место, — согласился Василий Силыч. — А где ж ему замену найдешь, когда все люди в расходе... Да и охотников нет за таких одров отвечать, как наши. — Он задумчиво покрутил головой, по привычке пощипал мохнатую шапку и пообещал: — Поищем, конечно, нового конюха, постараемся. Ну и вы тоже на него воздействуйте... А то у Горелова что ни день — разгуляй да запивоны. Куда это годится? Вы, мать с дочерью, — женский актив, можно сказать, а мужика от самогонки отвадить не можете.
— Отвадишь его, бочку бездонную, — махнула рукой Аграфена. — Пусть сначала сельсовет шинкарок прижмет да самогонщиков.
Время шло, Горелов продолжал числиться конюхом, по ухаживать за конями приходилось больше Аграфене.
— Пойдем, Нюша, накормим лошадей, — обычно просила она дочь. — Не околевать же им из-за нашего бедолаги...
— Домашний срам прикрываешь, — выходила из себя Нюшка. — Да я бы на твоем месте...
— Что делать, дочка? Кто знал, что все так обернется, — вздыхала Аграфена, и Нюша, охваченная жалостью к матери, отправлялась с ней на конюшню.
С кормами становилось все хуже и хуже. Скрепя сердце Василий Силыч распорядился пустить в ход последние запасы сена, которые приберегались к весне.
Аграфена несколько раз напоминала Тихону, что надо съездить за сеном, но тот почему-то не спешил.
— Успеется. Продержимся еще немного и на соломе.
Наконец Аграфена не выдержала, снарядила двое розвальней и вместе с Нюшкой, Ленькой и Зойкой Карпухиной отправилась на Малые лужки, где еще с лета был сметан стог сена.
Они проехали километра три лесной дорогой, пересекли вырубку и выбрались на заснеженную луговину, поросшую молодым дубняком.
Поодаль, у раскидистой елки, высился стог сена и около него стояла подвода и сновали какие-то люди.
— Это еще что за новость такая? — нахмурилась Аграфена. — Не ими кошено, не ими стожено, а понаехали...
— Мама, а ведь это зареченские, — вглядевшись в людей, узнала Нюшка.
Подъехав ближе, Аграфена вылезла из саней и подошла к стогу. И верно, здесь хозяйничали зареченские.
Взобравшись на самый верх стога, дюжая, носатая женщина сбрасывала оттуда сено вниз. Тощий, с взъерошенной бородой старик, кряхтя, поддевал его острозубыми деревянными вилами и укладывал на розвальни. На возу утаптывала сено глазастая девка в рыжей шубе. В стороне стояла вторая подвода.
Аграфена узнала дюжую женщину сразу — это была зареченская знахарка и шинкарка Спиридониха.
— Вы что ж, соседушки? — спросила Аграфена. — Среди бела дня и такое непотребство затеяли!
— Что там «непотребство»! — выскочила вперед Нюша. — Прямо сказать — воровство!
— Ну, ты! — прикрикнул на нее старик. — Прищеми язычок-то. Мы сеном законно пользуемся. За него с лихвой уплачено, по красной цене.
— Как — уплачено? Кому? — насторожилась Аграфена.
— Кому следует, тому и уплачено... — замялся старик.
— Нет, вы уж начистоту говорите, — допытывалась Аграфена. — Кто вам наше артельное сено запродал?
— Что ты к нему прицепилась, как репей: кто да кто? — раздраженно заговорила со стога Спиридониха. — Начальство ваше запродало... старший конюх Горелов. «У нас, говорит, сена в избытке, до этого стожка и руки не дойдут». Вот мы у него два воза и выторговали...
— Мама, — задохнувшись, шепнула Нюшка. — Что ж это?.. Позорище-то какой...
Лицо у Аграфены передернулось, губы побелели.
— Ну вот что... соседушки, — глухо выдавила она. — Давайте-ка по-хорошему разойдемся. Конюх вам сена не продавал, а вы его не покупали. И поезжайте, откуда приехали...
— Еще чего! — насмешливо сказала Спиридониха. — Мы не чужое берем — свое, купленное. Если надо, у нас и свидетели найдутся. Ермолай, да шугани ты их вилами!.. — приказала она старику.
— А ну, кому сказано! — выкрикнула Нюшка. — Уезжайте отсюда!
Она вдруг схватила хворостину и, подбежав к лошади, ударила ее по спине. Лошадь резко рванула вперед, и навьюченное на сани, но еще не увязанное веревками сено свалилось на снег. Девка в рыжей шубе вместе с сеном полетела вниз.
Старик бросился догонять подводу.
Спиридониха с воинственным воплем сползла со стога и, схватив вилы, нацелила их в Аграфену и девчат.
— Не подходи! Сбрушу! — и, потеснив их назад, крикнула старику, чтобы тот вернул подводу обратно.
Аграфена принялась уговаривать Спиридониху не забирать сено. Горелов завтра же вернет ей должок, а сено им в колхозе и самим нужно до зарезу.
— Ага, за муженька хлопочешь, — ухмыльнулась Спиридониха. — Ну уж нет, с твоего Горелова-Погорелова взятки гладки. И мы без своего сена не уедем.