Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Окстись, Нюшка, чего ты болтаешь! Женское ли это дело за лошадьми ходить?
— Твое это дело, твое. Я так и сказала на правлении: «Назначайте маму старшим конюхом... Она согласная». А мы тебе помогать будем... Всей ячейкой.
В избу вошла запыхавшаяся Дарья Карпухина:
— Аграфена! Тебя в правление кличут.
Аграфена растерянно посмотрела на дочь.
— Иди, мама, зовут же... — просительно сказала Нюша.
Аграфена помялась, вздохнула раз-другой, покосилась на дочь, потом накинула полушубок и отправилась вслед за Карпухиной
А минут через сорок, с грохотом опрокинув что-то в сенях, в избу ввалился Горелов. Под руку его поддерживала Матрена Осьмухина:
— Входи, братец, входи. Через порожек не оступись, высоконько тут...
— Уже оступился... брякнулся. — Горелов тяжело присел у стола и, размахивая рукой, принялся пьяно декламировать: — Лежу повержен в прах, растоптан, уничтожен... — Он заметил выглянувшую из-за перегородки Нюшку. — А, дочка разлюбезная!.. Подсидела-таки отчима, дала зацепочку правленцам. Сняли меня с работы — радуйся и веселися.
— Давно бы пора, — буркнула Нюша. — Просись теперь в полевую бригаду — тебе это сподручнее будет.
— Нет уж, спасибочки! Я свое в колхозе отработал. Пропади оно пропадом, это болото. Теперь я вольный казак... — Горелов обернулся к Матрене: — Ты мне, сестрица, с работенкой помоги. По торговой части куда-нибудь или на склад. У тебя же в городе везде заручка есть.
— Ох, Тихон, опасаюсь! Губит тебя это самое... — Матрена выразительно щелкнула себя по горлу.
— Зарок даю, — нахмурился Горелов. — Крепиться буду.
— Ну, ну, — покровительственно улыбнулась Матрена. — Подумаем... что-нибудь и подыщем.
— Бежишь, значит, — насмешливо спросила Нюша. — Нашкодил — и в кусты. А мать как же?
Горелов вскинул голову:
— Что — мать? Куда иголка, туда и нитка. Сначала я в город подамся. Найду работенку. Зарплата пойдет. Будут щи, будет и приварок. А потом и мать с Ленькой да Клавкой ко мне переберутся.
— Болтай больше, — усмехнулась Нюша. — Никуда мать отсюда не уедет.
— Да кто она мне — жена или нет? — заартачился Горелов.
В сенях затопали, дверь распахнулась, и на пороге показалась Аграфена. За ней — Василий Силыч.
Нюша бросилась к матери.
— Поздравь ее, Нюша, — сказал председатель. — Назначили мы твою мамашу старшим конюхом. Надеемся на нее. И на твою с комсомольцами подмогу тоже рассчитываем. — И, обратившись к Горелову, он предложил ему с завтрашнего же дня сдать конюшню Аграфене.
Пораженный Горелов поднялся из-за стола:
— Белены не объелась? Ты в уме, Груня?
Аграфена молча переглянулась с дочерью и, подойдя к Горелову ближе, твердо сказала ему:
— В трезвой, Тихон Кузьмич, и в ясной памяти. Раз уж насорил, надо кому-то и мусор выметать. Люди-то с Ветлугиных спросят...
ОЖИДАНИЕ
Работу на конюшне мать с дочерью начали с большой уборки, словно они въехали в старый запущенный дом.
Нюша собрала комсомольцев на субботник и с их помощью три дня выгребала из стойл навоз и вывозила его на поля. Потом пришлось чинить кормушки, сажать на петли незакрывающиеся ворота, разбирать хлам, что скопился около конюшни.
Нюша хоть и вспоминала свою прежнюю должность рассыльной при правлении, но не в ее привычках было тяготиться и скучать по старому. Да и новая работа пришлась ей по душе.
Вскоре Нюша уже знала клички всех лошадей, знала их особенности, повадки, причуды; одна лошадь привередлива к еде, другая — солодча и неприхотлива, третья — постоянно скалит зубы, к четвертой — не подходи сзади, может ударить копытом.
Вместе с дочерью Аграфена завела на конюшне строгие правила. Лошадей отпускали колхозникам только по нарядам председателя или бригадиров и совсем не так, как при Горелове: бери запрягай какая приглянется. Новые конюхи дотошно расспрашивали, куда колхозник едет, на какое время, какой груз везет, и только после этого решали, какую лошадь запрячь в подводу. Легкую на ногу Лиску можно направить в город, медлительного широкозадого Чернеца лучше всего использовать на вывозке бревен из рощи.
— Кумекайте, женский персонал, — посмеивались колхозники, когда Аграфена с дочерью начинали обсуждать качества лошадей. — А мы пока перекурим да вздремнем.
А еще новые конюхи взяли в привычку проверять упряжь.
— Куда у тебя дуга завалилась? — кричала Нюша на ездового. — Почему шлею под хвост не заправил? А седелка как лежит? Хочешь спину лошади сбить? — И она принималась заново перепрягать лошадь. — Ты колхозную марку не порть. Едешь мимо людей, так вроде на все пуговки застегивайся... А то еще скажут, кольцовские лошадей запрягать не умеют.
Вечером, принимая подводы, Нюша пристально осматривала каждую лошадь: не взмылена ли она, не хромает ли, не потерта ли спина.
На воротах конюшни Нюша даже повесила фанерную дощечку и на ней отмечала, кто из ездовых как относится к лошади. А потом эти фанерки передавались в правление колхоза.
— Ну и дошлый конюх эта Нюшка! Чистый тебе контролер-инспектор! — покачивали головой колхозники и старались так пройти «Нюшкин смотр», чтобы не попасть на фанерную дощечку.
Но и сами они становились требовательнее.
— А упряжь какая? А хомуты? — наступали колхозники на конюхов. — Гниль, старье... Все лезет и расползается. Какой с нас может быть спрос!
Аграфена тяжело вздыхала. Это верно — упряжь у них незавидная. Пришлось ей с дочерью раздобыть сыромятной кожи, войлока и сесть за ремонт сбруи. Но дело это оказалось непростым. Нюша узнала, что Митя Горелов когда-то работал учеником у шорника и упросила его помочь им.
— Тоже мне поручение — гнилую упряжь чинить, — фыркнул Митя, придя на другой день вместе с Уклейкиным на конюшню. — Ты бы лучше у мужиков в сараях пошарила: хорошую упряжь они попрятали, а в артель всякую заваль сбыли.