Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Ну, и сходит, — махнул рукой Афоня, — пощупает, понюхает. А потом опять в берлогу да лапу сосать. Знаю я своего батю!
— А ты тоже хорош... Хомутов-второй! — упрекнул его Степа.
— Уж какой есть! — буркнул Афоня.
Немного досадуя друг на друга, мальчишки почти без сна провели ночь в чайной, а утром отправились дальше.
В деревнях, что встречались по пути, они старались узнать, не пил ли у кого чай высокий бородатый мужчина в бараньей шапке. И люди нередко подтверждали, что действительно такой мужчина у них чаевничал и все расспрашивал дорогу на Дубняки.
«Правильно идем, по следу», — думал Степа, и у него сжималось сердце. Ведь скоро Дубняки, которые ему никогда не забыть!
ДУБНЯКИ
На второй день, поднявшись на увал, мальчишки увидели черные стены изб на белом снегу, раскидистые ивы при въезде в село, на пригорке голый парк.
Это были Дубняки.
Степа на минуту приостановился, перевел дыхание и, подхватив Афоню под руку, прибавил шагу.
— Дай хоть отдышаться! — взмолился Афоня. — Сам ведь хромаешь.
Дядю Василия мальчишки нашли не сразу. Сначала им сказали, что «ходок из Кольцовки», как здесь уже прозвали Василия Хомутова, осматривает коров.
Степа с Шуркой пошли на скотный двор. Черно-белые, одна в одну, коровы стояли в стойлах и, шумно вздыхая, жевали сено.
Шла обеденная дойка. Доярки сидели около коров на низеньких, словно игрушечных, скамеечках. Струйки молока со звоном ударялись в жестяные подойники, и казалось, что в коровнике кто-то трогает балалаечные струны.
В углу, бренча цепью, возился сытый, гладкий бык, лениво толкая бревенчатую стенку страшным, как дубовый заостренный кол, рогом. Почуяв посторонних, бык выгнул шею, отчего кожа на ней собралась в гармошку, скосил на ребят лиловый, как слива, глаз и вдруг протяжно и трубно замычал.
Мальчишки шарахнулись в сторону.
— Э-эй, кто там Кузнечика дразнит? — раздался голос, и к ребятам, катя перед собой тачку с навозом, подошел скотник в кожаном фартуке. — Опять на ферму самопером пробрались... без учителя? Сказано вам, бычина посторонних не любит, аппетиту лишается. А вы ему, поди, морковь притащили, брюкву... сочный корм, так сказать. А Кузнечику этого нельзя, у него сегодня с животом непорядок... — И он вдруг распорядился: — А ну, очищайте карманы, сдавайте корма!
Степа сказал, что у них нет никаких сочных кормов и они совсем не из местной школы, а из Кольцовки и пришли сюда, чтобы найти Василия Хомутова.
— Шут вас угадает! — развел руками скотник. — Все вы, мальчишки, на одну колодку. А ваш, кольцовский, был здесь, был. Два часа по коровнику лазил. Как ревизор какой. Коровам все хвосты перещупал. Сам удои замерял. Еле отвязались от него.
— А где он теперь? — спросил Афоня.
— За лошадей, поди, взялся, — сказал скотник.
Ребята отправились на конюшню.
— Чудак какой-то! — вспомнил про скотника Афоня. — Пристал тоже с сочными кормами...
— А Кузнечик-то каков! — улыбнулся Степа. — Еще бы Букашкой назвали!
На конюшне они узнали, что «ходок из Кольцовки» уже заходил сюда, устроил коням полный осмотр, а сейчас председатель артели повел его смотреть машины.
В машинном сарае Афониного отца тоже не оказалось.
Но сразу уходить отсюда ребятам не хотелось. Вдоль стен стояли смазанные дегтем плуги, прикрытые брезентом сеялки, жатки, сенокосилки...
— Кольцовка-то побольше Дубняков будет, — заметил Афоня. — А собери все машины — и то столько не наберется.
В углу сарая мальчишки увидели приземистый трактор с высокими задними колесами, с широкой грудью радиатора, похожей на пчелиные соты.
Подтолкнув Афоню к трактору и немного щеголяя своими познаниями, Степа принялся объяснять, что этот трактор уже не американский, а наш, советский, ленинградского завода «Красный путиловец», мощность его пятнадцать лошадиных сил, и он может тянуть два плуга.
— А что с вашим «Фордзоном»? — спросил Афоня. — Так утилем и останется?
— Обещали починить шефы, — сказал Степа. — Ждем вот... А ты почему в тракторный кружок не записался?
— Не до того мне, — вздохнул Афоня.
Не утерпев, Степа забрался на холодное железное сиденье трактора и потрогал застывшую баранку:
— Газануть бы сейчас!
— Тебе газанут! — Афоня оглянулся по сторонам. — Слезай скорее!
Наконец ребятам повезло: они нашли Василия Хомутова в колхозном амбаре. Подвернув рукава шубы, Василий загребал из сусеков полные пригоршни ржи, овса, гречихи, пересыпал зерно с ладони на ладонь, наклонялся к нему, чтобы лучше рассмотреть, вдыхал его запах.
Особо заинтересовало Афониного отца льняное семя. Скользкое, золотистое, оно вытекало из ладоней, как вода, и Василий вновь и вновь погружал в сусек руки.
— Доброе зерно, отменное! — бормотал он. — Я, пожалуй, возьму на разживу щепоточку.
— Сделай одолжение! — Председатель артели, пожилой бритый мужчина в полушубке, свернул из газеты фунтик и, наполнив его льняным семенем, с улыбкой протянул Хомутову.
Василий убрал фунтик в карман. И тут в дверях амбара он заметил Афоню и Степу.
— Вас откуда принесло?
— А мы тебя ищем! — с обидой сказал Афоня. — Ушел, ничего не сказал... Мамка с ума посходила...
И он, подмигнув Степе, принялся расписывать, как кольцовские мужики и ребята всей деревней разыскивали отца по лесам и оврагам. Ради такого случая из города вызвали даже милиционера с собакой-ищейкой. Не забыл Афоня рассказать, как они со Степой всю дорогу до Дубняков шли пешком, сбили ноги, поморозили носы, истратили последние деньжонки.
— Ну, ну... — сконфуженно затоптался на месте Василий. — Я ж передавал — жив, здоров. Зря там переполошились.