Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно

Грейвз Роберт Ранке

И остальные аргонавты подхватили с нахальным смехом:

Это — предостережение тебе, Мелеагр,Держись подальше от губ Аталанты!

Мелеагр не обращал на это внимания, ибо Аталанта сидела с ним на одной скамье и ласково прижималась ногой к его ноге. В конце концов она взяла у Орфея лиру, и все убедились, что она — искусный музыкант, она исполнила на ту же мелодию песнь об опасностях, которые навлекают на себя девы-охотницы, забывающие обет целомудрия. Она поведала, как Каллисто, охотница из Аркадии, которая зачала дитя от самого Зевса, не смогла избежать ревнивого

гнева Артемиды: Артемида приказала, чтобы ее осыпали стрелами, и хотя ни она стрела не вызвала смертельной раны, израненная была брошена умирать в лесу. В честь нее получило название созвездие Большой медведицы, как напоминание женщинам, что Артемида не знает жалости.

Пелион, с моря в лунном свете совсем не был похож на того Пелиона, с которым Ясон был знаком всю жизнь, — он казался плоскогорьем, так что Ясон вконец растерялся. Он спросил Геркулеса:

— Не должны ли мы в скором времени сойти на берег, благороднейший Геркулес? Видно, мы уже миновали Пелион.

— Почему ты меня спрашиваешь? Спроси Тифия, или Аргуса, или кого тебе угодно, — ответил Геркулес, — не изводи меня дурацкими вопросами, прямо как маленький ребенок.

Ясон смутился, все рассмеялись, но Тифий сказал:

— Буду рад, если мы сегодня вечером доберемся до Кастантеи, где есть надежная якорная стоянка и хорошая вода.

— Я знаю пастухов Кастантеи, — сказал Ясон. — За небольшую порцию вина мы купим у них баранины на два дня.

И вот они поплыли дальше в густой тени Пелиона и, избежав подводных скал, оставили позади мыс Ипни, затем ветер ослаб, и они снова взялись за весла. Они добрались до Кастантее лишь на сером рассвете, усталые, как собаки, и во весь голос жаловались на то, что Ясон заставил их одолеть почти полпути до Колхиды за один переход. Они встали на якорь и сошли на берег, ноги их задубели, как весла.

Магнезийские пастухи приняли их за пиратов и, подхватив детишек, унеслись по тропе меж холмов. Ясон кричал им вслед, что бояться нечего, их и след простыл.

Аргонавты собрали сухие сучья и соорудили костер, пока Геркулес ходил искать баранину. Вскоре он вернулся с парочкой валухов, свисающих у него с плеч и жалобно блеющих.

— Я намерен пожертвовать моих бяшек Гестии, Богине Очага, — сказал он. — Здесь мне очень нравится. Когда-нибудь, когда я завершу мои Подвиги, я поселюсь тут с Гиласом и построю себе дом. Буду сидеть себе, слушая нежный ропот волн и глядя на огромную луну сквозь пушистые ветви опаленного молнией дерева, а если Эврисфей отправит ко мне Талфибия с посланием, я из него сковородой куски мяса вышибу. Священные змеи, я голоден! Быстро постройте мне алтарь, болваны, и дайте жертвенный нож из кремня!

Эвридам, долоп, попросил его не сооружать алтарь, а принести жертву на могиле своего предка Долопа, и Геркулес великодушно согласился. В душе он понимал, что никогда и нигде не осядет, как бы долго не прожил.

Вскоре баранов заклали, освежевали и разделали, и кровь их пролилась, дабы напоить жаждущий дух Долопа. Аргонавты сидели у двух больших костров, завернувшись в покрывала и плащи, и каждый поджаривал на огне себе кусок баранины, нарезанной большими ломтями и насажанной на острую палку. Геркулес притащил на берег кувшин вина, а Гилас пошел с бронзовым кувшином принести воды, «Арго» был надежно привязан перлинями к двум камням, парус опущен и убран, нос поставлен лицом против ветра. Меламп из Пилоса, двоюродный брат Ясона, самый задумчивый и молчаливый из аргонавтов, остался на борту в дозоре, его приятель чародей Периклимен принес ему туда щедрую долю мяса и питья.

У костра поменьше лапиф Корон бросил Адмету из Фер:

— Никоим

образом не плохая баранина. Хотя пастбища здесь не так богаты, как в нашей Фессалии, овцы, полагаю, ходят лизать соленые камни, это возбуждает аппетит и помогает им нарастить мясо.

— Я постоянно даю моим овцам соль, — сказал Адмет. — И, хотя они — мелкой породы, ими все же можно похвастаться, после того, как ты избавил их от клещей. Молодец Корон.

— Да чего там, — ответил Корон, — Афина усыновила Воронье братство первым, поэтому мы получили удивительную власть над этой священной и долгоживущей птицей. Вороны по нашей просьбе летят к любому стаду. Да, в самом деле, твои овцы должны быть в полном порядке в этом году.

Бут Афинский сказал с улыбкой:

— Мои густошерстые стада не так белы, как твои, Адмет, но ты не поверишь, у меня их в пятьсот раз больше, чем у тебя. Они так разумны, что мне не нужны ни пес, ни пастух, чтобы за ними смотреть, и мой стол обеспечен куда более вкусной пищей, чем твой.

Адмет вежливо ответил:

— Правда? Ферская баранина признана вкуснейшей в Фессалии, и я думал, что с ней ничто не соперничает даже в Аттике. Трава у нас аппетитная и сладкая, как ячменный хлеб, верно, Корон? А шерстка моих овечек, позволь мне похвастаться, мягче любой, какую я только видел: потрогай это одеяло!

— А у меня овцы бурые и желтые, и много меньше твоих, — сказал Бут, теперь уже широко улыбаясь. — Они облаком выплывают из своих загонов каждое утро на пастбище в Гиметтосе, а к сумеркам возвращаются домой. Они презирают траву и соль, зато любят цветы. У них маленькие рога и волосатые брюшки.

Так он описывал шутя своих пчел, но Адмет не сразу разгадал загадку. Наконец Бут вытащил кувшин с гиметтским медом из-под плаща и предложил своим товарищам отведать его.

Они пришли в восторг, попробовав его, он прочел им лекцию о пчеловодстве и пообещал, что как только закончится плавание, каждый получит рой и не будет больше рыскать в поисках дикого меда в дуплах деревьев или расселинах скал.

— Поймите меня правильно, — сказал он. — Я не презираю дикий мед и не раз сам искал его в Гиметте. Встанешь, бывало, на краю цветущего луга, пока загруженная медом пчела не подастся домой, потом идешь позади нее и помечаешь дорогу полосками, ибо пчела, возвращаясь домой, летит совершенно прямо. Вскоре другая пчела отправляется домой с другой стороны поляны. Я и ее дорогу помечаю, а близ точки пересечения встречаю пчел, летящих туда отовсюду. И вскоре отыскиваю там гнездо.

Бут был человеком дружелюбным, и в какой бы разговор он ни вступал, разговор всегда начинал рано или поздно вертеться вокруг пчел и меда. Казалось странным, что он — жрец Афины, а не Аполлона, покровителя пчелиных обществ. Он тщательно брил голову и одевался только в белое, потому что этот особенно благотворно влияло на пчел, а может он сам так считал.

У другого костра некий незримый злой дух возбудил несколько споров: о природе огня, о наиболее подходящем времени сеять сезам и о медведях — правда ли, что аркадские медведи свирепей тех, что обитают на горе Парнас в Аттике, а белые медведи Фракии еще свирепее. Услыхав гневные крики, которыми Фалер и Аргус отстаивали свирепость аттического медведя, споря с аркадцами — Эхмоном и Анкеем Большим — и резко выкрикиваемые доводы фракийцев Калаида и Зета, можно было их самих принять за медведей. Но Орфей заставил всех умолкнуть, сказав, что медведь от природы миролюбив, однако всех медведей можно разъярить: медведицу, если ее медвежата попадут в опасность, самца медведя — вызвав ревновать, ту и другого — разбудив их во время зимней спячки лязгом оружия и собачьим лаем.