Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно
Шрифт:
В тот же вечер хлынул щедрый ливень.
— Он заставит ячмень взойти, жена, не бойся, — сказал Афамант Ино.
Прошло десять дней, но в полях — ни одного зеленого пятнышка. Ино сказала Афаманту:
— Дождя, который послал Зевс, оказалось недостаточно. Он не впитался в почву на должную глубину. Боюсь, что вы слишком глубоко посеяли семена. Надо снова воззвать к Зевсу. Почему бы не послать во фракийское святилище вашего предка Эола за несколькими дуновениями северо-восточного ветра, приносящего дождь?
Афамант, серьезно обеспокоившись, снова взошел на Пелион. На этот раз он умилостивил бога, принеся ему в жертву пятьдесят белых баранов и одного черного, которых сжег в пепел на сосновых кострах, и сам не съел ни кусочка, дабы показать смирение своего сердца.
Неделю спустя в полях, заросших сорняками, которые вызвал к жизни дождь, не показалось ни единого ячменного ростка.
Ино сказала Афаманту:
— Ты убедил меня, что отказ от обрядов плодородия, о которых я говорила, не может погубить посевов, значит Зевс ниспослал нам какой-то не такой дождь. Если к следующему новолунию не покажется ячмень, мы обречены умереть от голода. Слишком поздно сеять новый урожай, большинство ваших стад пало, а твои люди совершили набеги на наши запасы зерна. Что касается рыбы, то вся она покинула залив, как явились твои минии — ничего удивительного, ведь они считают нашу коллегию нечестивой.
Слушаясь Ино, ее нимфы, которые разыгрывали воплощение почтительности перед своими мужьями, стали уговаривать их потребовать, чтобы Афамант совершил третье и последнее жертвоприношение. Минии верили, что коли Зевс не посылает плодородного дождя после того, как ему даровали одного барана или даже пятьдесят, — это знак, что он требует иной жертвы — родных детей Жреца Овна. Мужья согласились с женами и пришли однажды к Афаманту, когда он стоял, мрачно воткнув свой посох в неродящую землю ячменного поля. Старший из них сказал:
— Афамант, нам жаль тебя, но мы призываем тебя исполнить свой долг без уклонения. Принеси своего сына Фрикса и свою дочь Геллу в жертву Отцу Зевсу, и божественный дождь, который тогда выпадет, пробудит ячменные семена и спасет наши жизни.
Сперва Афамант и слушать их не стал. Но они пригрозили ему расправой, он согласился принести в жертву своих детей, только если велит оракул в Дельфах; ибо Дельфы были тогда для греков главным судилищем, куда обращались по священным делам. Оракулом управляла Жрица Белой Богини; первоначально она получала пророческое вдохновение от священного питона, духа мертвого героя Диониса, который пользовался величайшим доверием Богини, пуповина и челюстная кость которого покоились на столе в святилище за оградой из копий. Этот питон, когда греки впервые явились из Фессалии, намекнул им, что отныне у них новый бог, Лучник Аполлон. Аполлон прежде был мышиным демоном с острова Делос, наделенным властью вызывать и прекращать чуму, он был провозглашен Божеством со всеми почестями генетийскими поселенцами в Темпы в Фессалии, где он избавил от мора эолийцев. Лучники Аполлона, услыхав, что Дионис отрицает божественность их покровителя, говоря: «Я проглочу этого мышонка», в гневе пошли на Дельфы из долины в Темпах, вступили за Дионисову ограду и трижды постучали в двери круглой белой гробницы. Наружу в ярости вырвался питон, и лучники пронзили его стрелами. Затем они сожгли пуповину и челюстную кость Диониса на костре, сооруженном из древков священных копий, и бежали назад в Темпы. Чтобы искупить свое преступление, Аполлон согласился, хотя и неохотно, стать рабом Белой Богини и, войдя в пустую гробницу в Дельфах, взять на себя миссию, прежде выполнявшуюся Дионисом; к тому же он учредил Пифийские игры в память питона. Таким образом отныне не по мудрым извивам змея жрица читала и открывала прошлое или будущее, хотя она по-прежнему была Пифией. Вместо этого она жевала листья лавра, священного древа, посвященного Аполлону, которые вводили ее в пророческое опьянение. Корабли, груженые молодыми лавровыми деревьями, были направлены в Дельфы из Темп, и вокруг святилища
Афамант ожидал благоприятного ответа от Пифии, ибо, как он сказал: «Аполлон проявит ко мне сочувствие в моем нелегком положении: он поймет, что в моей беде виновна Богиня — она упрямо отказывается дать семенам прорасти. И несмотря на то, что он прикидывается покорным ей, он найдет способ избавить меня от моих жестоких обязательств; он слишком многим обязан нам, эолийцам. Почему я должен жертвовать своих детей Зевсу только из-за того, что его мать ведет себя с обычным женским своенравием?»
Ино тоже послала гонца в Дельфы, ей помог беотийский пастух, который знал кратчайшие тропы через суровые горы и заросли терном долины, он предупредил Пифию, что Афамант не только поступил очень непочтительно по отношению к Богине, которой и Аполлон, и она обязаны повиноваться, но и отказался задобрить Зевса, как велит обычай, и что его упрямство грозит повергнуть в нескончаемые бедствия его собственное племя, а заодно и кентавров. Таким образом, когда Афамант явился в Дельфы и попытался умилостивить Аполлона, преподнеся ему золотой треножник, пифия его отвергла; она велела Афаманту без промедления принести в жертву двух его детей на горе Пелион Зевсу Ниспосылателю Дождя.
Тот же пастух известил Ино об ответе Аполлона в должное время — за четыре или пять дней до возвращения ее супруга.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вторая утрата Руна
Ино послала за Геллой и предупредила ее, что Афамант намеревается отнять у нее жизнь.
Дочь, — спросила она, — как тебе это нравится? Почему твой отец должен варварски жертвовать тобой и твоим дорогим братом Фриксом во цвете лет, только потому что так повелел Аполлон? Аполлон — самозванец, вторгшийся на гору Парнас, бродяга с Делоса, который был подобран твоим племенем в несчастливый час много лет спустя после кончины твоего дорогого предка Эола. Ни одного достойного доверия оракула не пришло из Святилища Пупа с тех пор, как он, нечестивец, убил питона Диониса. Аполлон не пользуется доверием Богини, хотя и прикидывается, что это так, и выдает загадки и двусмысленности вместо истины.
Гелла ответила, дрожа и плача:
— Аполлон боится Зевса, страшимся его и мы с моим братом Фриксом. Мы должны умереть, священная.
Ино отвечала:
— Если жертвоприношение было необходимо, почему Зевс сам не отдал приказа? Задумайся, дочь, как твой отец пришел к этому жестокому решению. Сперва он оскорбил Белую Богиню, единовластную владычицу во Фтиотиде и Магнезии, попытавшись лишить моих иолкских нимф Рыб их священного осеннего свидания с кентаврами. Она, естественно, рассердилась и сподвигла кентавров на то, чтобы испортили свадьбу, к которой он и его минии принудили нас. В отместку твой отец выбросил ее из святилища и посвятил его ее алчному сыну Зевсу. Он ни посмел вмешаться в божественные дела, тогда как ни один смертный не имеет права это совершать! И Богиня еще пуще рассердилась и начала отравлять его стада; а когда сев ячменя был совершен без любовных обрядов, она отказалась оплодотворить семена, так что сколько бы дождя ни посылал Зевс, ничто не заставит ячмень вырасти. Это не Зевс распорядился о жестоком жертвоприношении тебя и Фрикса, ибо не его гнев погубил поля, а гнев его матери.
— И все же Аполлон так повелел, — сказала Гелла, рыдая.
Ино ответила:
— Аполлон всегда был смутьяном. Он распорядился о жертвоприношении в надежде сделать Зевса посмешищем в глазах нашего племени и вашего: он знает, что даже если гекатомбу мальчиков и девочек принесут на крутом склоне Пелиона, ни одна ячменная былинка не взойдет, пока твой отец не смирится перед Богиней и не возродит древнюю чистоту ее культа. — Ино добавила, прибегнув к крылатой фразе древних: — Это не мое слово, но слово моей Матери.