Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
Шрифт:
— Вот! Уже! — гордо сказал Виктор, протягивая ей башмак.
— А теперь — рубашку и штаны. Живо! — приказала Даша.
Вера, вспыхнув, отвернулась. Виктор обвел всех недоуменным, тревожным взглядом, словно спрашивая: а этой команде тоже нужно подчиняться, это тоже входит в правила игры?
— Ну! — нетерпеливо прикрикнула Даша, и он поспешно стал раздеваться.
Даша равнодушно смотрела на него. В трусах и майке он был похож на спортсмена. У него было красивое, стройное, тугое тело; даже пьяненькое оно не могло стать вялым и дряблым. Он был великолепно сложен, и всякая другая девушка, не Даша, вероятно, заметила бы это. А она только одно видела: он пьян и его нужно уложить спать.
— Ну! — притопнула она ногой. — Марш в постель!
— А почему? — заартачился вдруг Виктор. — А я не хочу!
Но он уже весь был в ее власти.
— Нет, я не хочу! — повторил он еще раз, но уже неуверенно.
И она, торжествуя, и сама восхищаясь и удивляясь своей власти, и уже все прощая Виктору за это, увидела, как он, пошатываясь, пошел к постели.
Разумеется, он подчинялся ей только потому, что был пьяненький. Ему не хотелось никого обижать. Он чувствовал себя виноватым перед всеми. Он был беспомощен и жалок. Но друзья презирали его за это, а Даша жалела.
Он послушно пошел к своей койке. Спать ему не хотелось. Еще не все успел он высказать, не все объяснил. Еще надо было поговорить о том, почему же он все-таки не орел. Но Даша... Он вдруг лукаво прищурился: вот что он сделает — он перехитрит ее. Он притворится, что спит. Он ведь никого не оскорбил? Пожалуйста, он ляжет.
И он лег и даже натянул одеяло на голову, но тотчас же высунулся из-под одеяла и крикнул:
— А я уже сплю! — и для правды зажмурил глаза.
И вдруг в самом деле уснул. Уснул, к всеобщему удивлению. Уснул, как ребенок, набегавшийся и досыта намаявшийся за день. С его лица слетело все пьяное, мужское, нечистое: младенчески полуоткрылся мягкий, влажный рот, девичьи ресницы прикрыли глаза, лицо стало бледным и милым. И только сейчас впервые увидела Даша, что Виктор красив.
— Да. Хорош, когда опит! — сказал Светличный, словно угадав мысли Даши. — А ты молодец. Даша! Ну и ну! — удивленно покрутил он головой. — Ловко ты его укротила!
Она смущенно засмеялась и с любовью почти материнской посмотрела на тихого Виктора: он так мило посапывал во сне! И губами сладко причмокивал, как ребенок.
— Я пойду. Извините, пожалуйста! — вдруг нервно сказала Вера. Она давно уже мучилась неловкостью. Теперь она заторопилась и, хотя никто ее не удерживал, не ушла, а выбежала.
— Что с ней? — удивился Светличный.
Потом посмотрел на Андрея и Дашу и нахмурил косматые брови. «Ох, пора и в это вмешаться мне!» — вздохнув, подумал он. Даже в личные дела своих друзей он не мог не вмешаться.
— Пойду и я! — сказала Даша. — Андрей! Проводишь?
Андрей молча кивнул головой.
Они вышли из общежития и пошли по улице.
— Ты «е серчай на Виктора, — тихо попросил Андрей. — Он это так, он не пьяница...
— А я оправдываю его! — запальчиво ответила Даша. — Я б на его месте еще б все стекла у Деда выбила.
— К Деду мы напрасно ходили, — нехотя сказал Андрей. — Дед — отсталый человек.
— Отсталый?
— Да. Совсем отсталый.
— А ты, что ж, передовой? — насмешливо спросила.
— Я? Да, — просто ответил он. — Я передовой. Я о государстве думаю.
Даша искоса посмотрела на «него, но от насмешки удержалась. Она только удивилась про себя: полно, тот ля это Андрей, что всего полтора месяца назад робко тащил за нею чемодан с вокзала? Тогда он показался ей неуклюжим, мешковатым и, если правду сказать, туповатым парнем. Что это с ним теперь? Чего доброго, он скоро и Дашу запишет в отсталые.
— Нам надо было сразу же к Нечаенко идти, к парторгу, — сказал Андрей, словно думая вслух.
— А его сейчас нет на шахте. Он в отпуску.
— Ну, приедет.
— И ты думаешь, он поддержит вас?
— Поддержит! — уверенно сказал Андрей. — Как нас не поддержать? Мы полезное предлагаем...
— Ну-ну! — передернула плечами Даша. — Блажен, кто верует! — Теперь она возражала только ради того, чтоб возражать. Вот еще новости! Она не позволит ему взять над ней верх! Если б он утверждал, что снег — белый, а уголь — черный, она и тогда бы спорила. Он ведь влюблен в нее, это все знают. А она... она еще не решила. Значит, верх за нею!
— А ты не веришь, что парторг поддержит нас? — встревоженно спросил Андрей. — Отчего?
— Ну, мало ли! — уклончиво ответила она; ей, собственно, и нечего было отвечать. — В жизни нельзя быть легковерным. Надо всегда готовиться к худшему, — заключила она торжествуя.
— А ты в коммунизм веришь? В мировую революцию?
— Ну, при чем тут это? — рассердилась она.
— Нет! — покачал он головой. — В хорошее всегда надо верить!
Он сказал это, как мужчина, — хорошо и просто. Странно, что девушке это не понравилось. Но она сама была парень в юбке. Она терпеть не могла покровителей и утешителей, она не нуждалась в подпорках, она сама мечтала стать опорой родному человеку.
И ей вдруг вспомнился Виктор, как он лежал, бедняга, скрючившись, с детской, страдальческой улыбкой на устах... Вот он-то всегда будет и спотыкаться и ошибаться, и ему всегда будут нужны и поддержка, и утешение, и дружеский совет.
13
В середине августа из отпуска вернулся Нечаенко, парторг «Крутой Марии». В тот же день он был на наряде второй смены. Здесь с ним и познакомился Светличный, проводивший наряд участка вместо внезапно занемогшего Прокопа Максимовича.
— А вас тут два молодых человека ждут не дождутся, товарищ Нечаенко! — широко улыбаясь, сказал он.
— Кто?
— Андрей Воронько и Виктор Абросимов.
— A-а! А что у них?
— Да есть одна идейка... Посоветоваться хотят.
— Идейка! Насчет чего? — заинтересовался парторг. — Так пусть заходят.
— Ну, сегодня-то вы будете отдыхать с дороги.
— Так давайте завтра.
Так и условились. Но в тот же вечер Нечаенко неожиданно сам пришел в общежитие. Ребята только ахнули, увидев его в дверях своей комнаты.