Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
Не раз приходилось наблюдать в разговорах с начинающими литераторами, что они порой не понимают или не желают понимать, что труд писателя требует железного ритма, ежедневной тренировки, как, скажем, труд спортсмена или балерины. Меня восхищает в этом смысле Галина Уланова… Или вот пример — итальянский певец Марио дель Монако. Он в первый же час по приезде в Москву поехал взглянуть на Большой театр, потом пришел в гостиницу, снял галстук, бросился к роялю и запел. Такая беспокойная проверка своего «инструмента» — умения писать — всегда нужна нам всем. Пусть труд идет впереди таланта, а не талант впереди труда.
Я уже как–то говорил о том, что привычка к ритмическому
Вот, в сущности, все то, чем я хотел поделиться с моими младшими товарищами по перу.
И в заключение два слова: будьте смелыми!
1960
Ново, талантливо, интересно
Может ли наш современный автор писать о Ленине так же, скажем, как писал Алексей Толстой о Петре Первом, то есть свободно пользуясь своим художеством, заглядывая в ум и сердце своего героя, раскрывая образ его до интимных черт характера? Думаю, что может, но при наличии двух условий. Если автор обладает большим талантом и широким взглядом на историю… Когда талант не силен, а взгляд беден, да к тому же школярски догматичен, то беда. То и другое неминуемо отразится на самом портрете, и читатель будет спрашивать: неужели это стереотипное лицо и есть живой Ленин?
А писать надо живого. В этом вся сила реалистического искусства и все самые сложные его секреты.
И вот в четвертом номере «Октября» появляется повесть Эммануила Казакевича, где главное лицо, тема и весь смысл произведения — Владимир Ильич. Прочтем первые строки:
«Светлое северное небо слабо озаряла туманная луна. Две лодки плыли по озеру.
Ленин сидел на корме первой лодки и все время, напрягая зрение, вглядывался в белесый сумрак далекого берега. Он размышлял о том, что, если там, на заозерном сенокосе, будет спокойно и безопасно, он сможет выписать туда синюю тетрадь с заметками и закончит давно наболевшую и чрезвычайно важную брошюру».
Даже неискушенному читателю нетрудно понять, что писатель нарочито не идет исподволь к внутренней жизни Ленина, что взят смелый, очень резкий прием, за который надо отвечать. Если не справишься, то как раз тебя постигнет беда и твой прием окажется нарочитым и претенциозным. И тот же неискушенный читатель через две–три страницы легко свыкнется с этой, в сущности, простой манерой писателя смело живописать внутренний мир Ленина, как это делала мировая классическая литература вплоть до Алексея Толстого с его великолепным Петром.
При этом мне хочется сказать: наконец–то…
Появляется талантливое перо в умных руках, и мы получаем глубокое литературное произведение, в котором живет, горит, бьется могучее ленинское сердце… Как это дорого. Дорого в особенности в наше время, когда партия борется за ленинские нормы во всех областях жизни. Дорого это еще и потому, что Казакевич не вносит в ленинский образ ничего от вольного сочинительства и ложной смелости, основанной на домысле. Нет. Все общеизвестно, традиционно и в то же время ново, трепетно, интересно, потому что художник смело вскрывает живое содержание наших традиционных понятий о Ленине.
Легко сказать — он был прост. Прост, и все тут. Это и есть наше традиционное понятие. И очень трудно наполнить это понятие жизненным смыслом, дать ему движение, выразить
Казакевич воссоздает ленинскую простоту, в которой столько же общечеловеческого, сколько и коммунистического, присущего одному Ленину. Газетная статья тесна для выписок, да их было бы слишком много, оттого что Казакевич наполняет строки своей прозы емким содержанием, в котором беспрестанно раскрывается своими богатствами внутренний мир Ленина.
Писатель берет тот короткий период времени, когда Ленин вместе с Зиновьевым скрывался в Разливе под Питером от расправы контрреволюции, поднявшей голову после июльских событий. Сюжет повести, то есть основное ее содержание, лежит в отношениях Ленина и Зиновьева. Иначе, пожалуй, не было никакой повести с большой ее идеей, с исторической темой зарождения будущих боев в партии, зарождения рокового для самого Зиновьева и его последователей, предвещающего страшные катастрофы для всяческих оппозиций и блоков. И опять–таки Казакевич берет общеизвестные начальные расхождения Ленина с Зиновьевым, но делает это тонко, тактично, сообразуясь с определенным историческим периодом и так, чтобы не поставить самого Ленина в положение близорукого простака, который не мог разгадать Зиновьева. Наоборот, он отлично понимал своего старого оппонента, и их расхождения не были новыми в партии. И в те времена, и гораздо раньше в партии было много дискуссий, и не такие люди, как Зиновьев, покинули партию, а посильнее его… Тот оставался, работал, но верил ли в победу пролетариата?.. Казакевич утверждает: нет, он не верил, и утверждает это не общими словами, а глубоким анализом художника.
Поразительное столкновение. Ленин со своим жгучим нетерпением ждет, когда же ему доставят синюю тетрадь, чтобы взяться за работу о будущем государстве. Зиновьев ничего не ждет. Он весь в мрачном настоящем. И его даже можно понять. И в том, что можно понять, сила художника и верность исторической правде. Шалаш действительно не место для высоких и гордых дерзновений. Ленин вернулся в старинное подполье, ему улюлюкает весь мир, включая и «социалистов». А он здесь, в шалаше, на меньшее, чем на пролетарское государство, и не соглашается. Разве все это не поразительно? Если в повести угадывается большая подготовка ее автора, то здесь в особенности точно и подробно вскрывается ленинская стратегия, когда этот непостижимый человек проникал в такие глубины общественных явлений, что, конечно, уж не снилось Зиновьеву, да и не ему одному. Тут надо было беспрекословно верить Ленину. Но Зиновьев верить не мог по той простой причине, что его страх перед могуществом буржуазии был сильнее преданности Ленину, партии.
Некоторым читателям может показаться неприятным само появление в советском литературном произведении Зиновьева. Да, может быть, и так. Ничего не поделаешь. Историю можно замалчивать, но она от этого не перестанет жить в прошлом. Все дело в том, зачем художник берет тот или другой кусок истории. В данном случае, отрешившись от предвзятости, очень легко ответить на этот вопрос. Учить надо современников тому, что такое истинный ленинизм и что такое самый ничтожный, почти невинный отход от ленинизма. Чем кончил Зиновьев, знают все, а как он начинал, знают немногие. Но высший смысл этого произведения заключается в его неотразимом историческом примере мирового значения, каким является период жизни и деятельности Ленина от июля по октябрь.