Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
— Смеетесь, — уныло сказал дядя Дема.
Ирочка хотела остановиться и не могла.
— Я ведь по–простецки. Неловко будет городской барышне с усатым ходить. А вы смеетесь… Вот и угоди. Мне и самому смешно. Губы голые, даже закурить боюсь…
Ирочке стало смешно вдвойне. Совсем не случайно, а со смыслом он обращался к ней на «вы». То, что он называл ее старомодно «барышня», также свидетельствовало о каких–то скрытых его намерениях.
«Все–таки, — подумала Ирочка, — он глупый человек». Но прежде чем дать ему отпор, она решила сделать вид, что ничего
Когда дядя Дема говорил, а она смеялась, ей почудилось, что из–за решетки бульвара кто–то за ними наблюдает. Она так испугалась, что не посмела оглянуться. «Нервы», — решила Ирочка. Направляясь на это свидание, она и в самом деле очень нервничала.
Дядя Дема стоял рядом с Ирочкой, весь на виду. На нем были желтые туфли, грязные, стоптанные, вовек не чищенные, и пестрая ковбойка с открытым воротом. Он распространял вокруг себя густой запах лука, но водкой от него не пахло. Может быть, гречневой крупы наелся. Ирочка чувствовала, что дядя Дема держится необычно, и с нетерпеливым интересом ждала, как он будет вести себя дальше. Ей казалось, что весь бульвар наблюдает за ними. Она оглянулась к решетке, но там никого не было.
— Я не глупый, — неожиданно сказал дядя Дема. — Все понимаю.
«Если все — значит, глупый», — мелькнуло в голове у Ирочки.
— Понимаю все, что этого дела касается, — уточнил дядя Дема.
— Какого? — не поняла Ирочка.
— В залетки вам я теперь не гожусь.
Ирочка молча пошла к скамье. Дядя Дема последовал за ней. Его слова напомнили ей деревню, колхоз, куда она ездила «на картошку». Ирочка вспомнила улицу в лесном селе и парня в кепочке, который спросил ее: «Я тебе в залетки не гожусь?» Тогда она дичилась, была маленькой, слова этого не понимала, А «залетка» — это любовь и не любовь, жених и не жених, судьба и не судьба, избранный и неверный. Что было ответить дяде Деме? Ирочка смутилась. Они сели рядом. Ирочка покосилась на дядю Дему, и ей до ужаса захотелось щелкнуть его по носу. Лицо дяди Демы выражало истинную скорбь. Ирочке опять стало смешно.
— Вам без усов нельзя, — с трудом удерживаясь от смеха, сказала она.
Он это знал и без нее. Если он жил, как бы маскируясь, то усы придавали завершенность его корявому стилю. Теперь что–то надломилось. Теперь была беда. Но он, как человек, опасно раненный, еще не верил, что это настоящая беда.
— А что в них хорошего? — с кислой миной сказал дядя Дема. — Вы смеетесь, а я не серчаю, нет. Это молодость ваша. Я ведь для вас старался… — Вдруг он огляделся по сторонам, заулыбался и торопливо проговорил: — Я сейчас! Только в одно место сбегаю! Пусть тут никто не садится.
Он опрометью бросился к площади.
Ирочка почувствовала себя дурой. Зачем она пришла? Какой бездарный, если вдуматься, поступок! Разоблачить хотела… Какая тупость! Сбежать теперь? Но это нелепо. Он ничего обидного не делает. Он хочет поговорить с ней. Ирочке начинает казаться что–то неправдоподобное, дикое… Влюбился, может быть? Матерщинник, грубиян, заражающий своей развязной грубостью молодых ребят! Ах, да что там! Дядя
Ирочка увидела, что он спешит к ней с какими–то покупками в руках.
— Вот, — учтиво сказал дядя Дема, глядя на нее напряженным взглядом. — Забавляйтесь.
В одном кульке было развесное печенье, в другом — карамель–смесь, в коробке с золотым оленем — шоколадный набор.
— Что это вы? — спросила Ирочка без улыбки. — Чай пить собрались?
Дядя Дема не понял.
— Забавляйтесь, — повторил он. — Что ж так сидеть–то?
Ирочке вдруг все это надоело.
— Дядя Дема, зачем вы меня позвали?
Он молчал, держа свои покупки.
— Забавляйтесь, — третий раз повторил он, очевидно полагая, что Ирочка стесняется. Он был по–своему радушен. Безразличие Ирочки обижало его. Но вместо того, чтобы сказать ей об этом, он сказал: — Для чего же я потратился?
Ирочка отвернулась. Как дядя Дема ни был «коряв», старая деревня еще никогда так ярко в нем не проступала.
— Не знаю, для чего вы потратились. Меня больше интересует, для чего вы меня позвали?
Ничуть не смутившись, дядя Дема стал накладывать печенье в карманы пиджака.
— Для того и позвал…
— Для чего?
— Познакомиться.
Ирочка решила, что настало время вывести его на чистую воду.
— Дядя Дема, — настойчиво сказала она, — давайте поговорим по–хорошему. Для чего вы назначили мне свидание?
— Освободите! — почти простонал он вместо ответа и протянул Ирочке коробку с шоколадом.
— Хорошо, — согласилась Ирочка. — Мы с девушками. Скажу, ваш подарок.
Он тяжело задвигался.
— Это вы напрасно. Их давайте не мешать.
— Почему?
— Вредные.
— Ну что вы! Они? Ничуть!
— Они–то! Ого!.. — Он недобро смотрел вдаль, точно видел тех, о ком говорил. — Я давно бы от них отделался, кабы моя воля. Они… — с силой сказал он и не нашел нужных слов. Собственно, слова–то были, но для Ирочки не годились.
— А ведь когда–то, — смело начала Ирочка, — вы ухаживали за ними! За каждой из них по очереди.
Он оторопел.
— Сначала за Ксюшей, — продолжала Ирочка. — Затем за Клавой. Потом и к Римме в гости ходили. Что, неправда?
— Враки!
Ирочка тоже оторопела.
— Как?!
— За Ксенькой страдал. И то самую малость, временно. А насчет Клавки… Вот уж чистая небылица. Ни кожи, ни рожи. Ночью приснится — с койки полетишь! А к этой, как ее?.. К Зарницыной я по делу, мириться ходил. Разругались насмерть. Вот и вся обедня.
Ирочка сознательно пересолила. Сердясь на бригадира, девушки иногда говорили, что он ведет себя с ними непорядочно. В качестве примера они указывали на Ксюшу. Но сама Ксюша, между прочим, ничего дурного о нем не говорила.
— Не знаю, кому верить, — сказала Ирочка.
— За Ксюшкой страдал, — угрюмо повторил дядя Дема. — Как за вами.
Ирочка все время ждала объяснения в любви и, кажется, дождалась.
— Как за мной? — повторила она.
— Как за вами.
— Временно?